Прорыв силами 170-й пехотной дивизии на правом фланге 386-й стрелковой дивизии был достигнут много позже. Из воспоминаний Евсеева: «Шли часы – бомбардировка не прекращалась. Наконец около десяти часов противник двинулся в наступление. С наблюдательного пункта, где находились Жидилов, Бабурин и Черенков, нам на командный пункт, где были Кольницкий и я, передали, что на Сапун-гору полезла горная часть румын с верблюдами, на которых были пушки. Возможно, впрочем, что это были и не верблюды, а мулы или лошади, – в бою всякое может показаться». Нет, Евсееву не привиделось: горные 75-мм пушки румыны вытащили в разобранном виде, на «штатных» верблюдах и ослах, имевшихся в румынской горной дивизии в качестве вьючных животных.
Правда, Е.И. Жидилов приводит другие данные. Из отчета командира 7-й бригады генерал-майор Е. Жидилова от 4 июля: «Позиция бригады: выс. 74, 0 – выс. 57, 5 – отм. 111 и выс. 113. Задача – не допустить противника по серпантину Ялтинского шоссе. Правее бригады оборонялась 9-я бригада морской пехоты, левее – 386-я стрелковая дивизия. С 2.20 29 июня противник открыл ураганный артиллерийский и минометный огонь по району 5-го стрелкового батальона бригады и по соседу слева. В 05.00 подразделения 386-й дивизии стали в беспорядке отходить на Сапун-гору и далее в направлении на английский редут «Виктория». Связь с 386-й дивизией была потеряна».
Если проанализировать воспоминания ветеранов 386-й стрелковой дивизии (например, помощника начальника штаба 775-го стрелкового полка В.М. Азарова), то можно четко понять, что И.С. Маношин смешал два прорыва в один. Первый был осуществлен румынскими частями на стыке 8-й бригады и 386-й стрелковой дивизии в районе водокачки, второй, спустя два-три часа, – на правом фланге, на стыке с 7-й бригадой.
Задавшись традиционным русским вопросом: «Кто виноват?», историк Маношин утверждает, что побежал 775-й полк 386-й дивизии. Объективности ради, стоит обратить внимание на то, что стык 386-й стрелковой дивизии и 8-й бригады морской пехоты, по приказу находился в зоне ответственности 8-й бригады, то есть, скорее всего, побежал правый флаг 8-й бригады. А позиции 386-й дивизии прослеживаются на местности в 150–200 м южнее.
По данным командира 8-й бригады П.Ф. Горпищенко: «Наша рота в районе водокачки Новых Шулей, выброшенная туда с целью недопущения противника до Сапун-горы, была окружена и уничтожена. Противник силами до двух батальонов вслед за отступающими, справа зашел в тыл бригаде. Развернули против них 3-й батальон. Проводная и радиосвязь были нарушены».
Из отчета П.Ф. Горпищенко: «К 12 часам дня бригада понесла потери до 80 % и начала отход к английскому редуту «Виктория». Штаб бригады потерял связь со своими частями, соседями и штабом армии. Когда перешли на редут «Виктория», то в штабе Капитохина (комендант IV сектора и командир 95-й стрелковой дивизии) получили приказание создать оборону, остановить отступающих, но из-за больших потерь удалось создать лишь прикрытие. По имеемым данным, комиссар бригады полковой комиссар Силантьев, вступивший в командование после моего ранения, сформировал из остатков бригады батальон из 350 человек».
В действительности ситуация развивалась несколько иначе. После прорыва румын на стыке с 386-й дивизией, около 9 часов утра, противник оказался на левом фланге бригады, и к 10 утра бригада уже была окружена в районе отметки 38.0. Комиссару Силантьеву удалось вместе со штабом выйти из окружения, и он из тыловых частей сформировал новый «батальон», численностью около 350 бойцов. Но основная часть 8-й бригады, которую, по воспоминаниям, возглавлял начальник штаба Н.А. Стальберг, осталась в окружении.
На направлении главного удара немецких войск части советской 7-й бригады стояли жестко. Из воспоминаний Е.И. Жидилова: «Мы на своем наблюдательном пункте стоим, как над огнедышащей пропастью. Уцелел ли кто-нибудь на нашем переднем крае? Связываюсь с командирами батальонов. В трубке телефона скрежет, визг. С трудом различаю голос капитана Филиппова. Ожидаю самое страшное. Но комбат говорит спокойно, невероятно спокойно:
– Район батальона сплошь накрывается снарядами и минами. Роты укрываются в щелях и окопах. Все в порядке, товарищ генерал!
Я знаю, чего стоит Филиппову этот успокаивающий доклад. Какая сила воли у человека! Ведь наверняка в батальоне есть и раненые и убитые. И с каждой минутой их все больше. Но в словах капитана нет и тени растерянности. То же я слышу и от Родина, и от Попова. Люди держатся наперекор всему. Вражеский огонь нарастает. С рассветом прилетают «Юнкерсы». Они бомбят наши вторые эшелоны и тылы. Оглядываюсь по сторонам. Всюду одно и то же – черные столбы земли и дыма, яркие, как молнии, вспышки. И справа, и слева, и позади нас. Гитлеровцы наносят удар не только по позициям нашей бригады. У соседей не легче. Весь фронт в огне.
– На левом фланге движение! – слышу тревожный крик начальника оперативной части капитана 3-го ранга Бабурина.
– Значит, живы наши соседи, – радуется Ищенко.
– Живы-то живы, но они отходят, – с тревогой замечает Бабурин.
Да, это действительно так. Подразделения нашего левого соседа – 386-й стрелковой дивизии – медленно перемещаются к Сапун-горе. Телефонная связь с ними нарушена. Мы видим, как отчаянно дерутся наши друзья – красноармейцы. Винтовочным огнем, гранатами, штыками отбиваются они от врага, но слишком неравны силы.
И гитлеровцы хоть и медленно, но теснят красноармейцев. Наш пятый батальон пытается помочь соседу. Филиппов организует фланговый ружейный и пулеметный огонь по прорвавшемуся на гору противнику. Немцы думали, что они сожгли все живое на склоне горы. Но они ошиблись. Батальон моряков живет и борется. Меткие очереди наших пулеметчиков заставляют немцев залечь. Тогда противник вновь обрушивает на окопы батальона огонь минометов и пушек, подтянутых теперь вплотную к Сапун-горе.
– Прочно удерживаю позиции, – по-прежнему спокойно докладывает Филиппов.
Но прорыв на левом фланге уже не прикрыть. Войска противника обтекают наши позиции. Их головные отряды прорываются в двух направлениях – на Корабельную сторону Севастополя и на Английское кладбище. Приказываю первому батальону развернуть одну стрелковую роту, усиленную двумя станковыми пулеметами и взводом противотанковых ружей, фронтом к Ялтинскому шоссе. И тут телефон замолчал. Проводная связь прекратилась со всеми батальонами и со штабом армии. Восстановить ее не удается. Снаряды падают так часто, что линии рвутся сразу в нескольких местах. Действует пока лишь радиосвязь»[339]. Связь пропала у всех командиров, причем одновременно, около 7 утра. Эта точка отсчета позволяет синхронизировать состояние всех частей. Почему?
Причина проста: в 6.45 части 22-й дивизии, прорвавшись к электростанции, отключили рубильник. Отключилось питание телефонного коммутатора на Корабельной стороне и стационарных радиостанций. В строю остались только полевые радиостанции с автономным питанием.
Оказавшись обойденной с двух сторон, 386-я стрелковая дивизия начала отход. Ситуация была осложнена потерей связи. 8-я бригада, которую тоже обошли с двух сторон, осталась на месте, что привело к ее окружению. С одной стороны ее обошли части 132-й пехотной дивизии, с другой – части румынской 1-й горнострелковой дивизии.
Из воспоминаний комиссара 386-й дивизии Володченкова: «Слева немцы захватили высоту Суздальскую и наступают на Корабельную сторону. Мы на коротком совещании приняли решение: остатки 772-го и 769-го полков снять с обороны Сапун-горы и ускоренным маршем, развернутым строем атаковать противника во фланг в общем направлении на развилку дороги высоты 122,5. Командир дивизии, начальник оперативного отдела и комиссар штаба должны были срочно отправиться на запасной КП штаба дивизии, откуда принять управление боем и обязательно установить связь со штабом армии. Мне и начальнику штаба подполковнику Степанову с остатками хим– и разведрот оставаться на месте и продолжать оборону до получения приказа на отход. Приказа из штаба армии не последовало. Мы стоим в окружении. Приняли решение поджечь все блиндажи с документами штаба. Они у нас были врыты на южном склоне Килен-балки в 200–300 метрах от домика хутора Дергачи. Противник начал обстрел хутора Дергачи и наших рот. Мы отошли в Килен-балку по противотанковому рву, который спускался от Малахового кургана, так как показались цепи немцев со стороны горы Суздальской. Развернули роты по южному гребню Килен-балки и начали обстрел немцев»[340].
После выхода на плато темп наступления немецких и румынских войск резко снизился. Причин здесь две. Первая заключается в том, что командование 54-го корпуса начало отвод румынских частей в резерв. В документах 11-й армии указано: «Позиции 18-го горного батальона занимаются 42-м пехотным полком»[341].
Вторая причина состояла в том, что Сапунгорские позиции имеют некоторые особенности. Перед ними находится мертвая зона для обстрела орудий береговых батарей, но с выходом на плато противник попадал под настильный огонь береговых батарей и дотов Тылового рубежа. Из воспоминаний Евсеева (7-я бригада морской пехоты): «Наша артиллерия открыла огонь, однако при наличии мертвого пространства снаряды не долетали и падали на вершину горы или же перелетали в долину, не задевая склона. Войска противника все выше и выше поднимались по крутому скату и частично выходили в тыл нашей бригады, расположенной на краю и скатах Сапун-горы и на высоте 111,1. О том, чтобы двинуться навстречу ползущим вверх врагам, уже не могло быть и речи. И это не только потому, что движению войск препятствовали самолеты, а просто потому, что некого было послать, не имелось резервов. Части нашей бригады завязывали бой с просочившимися в глубину автоматчиками противника».