– Пистолетом. Предположительно, вы застрелили четырех человек, а потом пытались покончить жизнь самоубийством, застрелившись, – адвокат показал на голову мужчины, на повязку. – Видимо, в последнем вы не преуспели. Как думаете, вы действительно старались?
Человек сделал глубокий вдох. Во рту пересохло. «Наконец-то мы к чему-то приходим», – подумал он и спросил:
– Кого я убил?
– Ножом, – сказал адвокат. – Предположительно, вы зарезали четырех человек, а потом пытались перерезать себе горло, – он показал на шею человека, которая, как он вдруг понял, тоже была перевязана.
– Погодите. Вы же говорили, это был пистолет.
Адвокат улыбнулся:
– Голыми руками. Вы забили четырех человек до смерти, а потом пытались покончить жизнь самоубийством, когда бились головой о цементную стену, – он снова показал на голову человека.
– Погодите. Я думал, вы хотите мне помочь. Почему вы меня путаете?
– Ядом, – сказал адвокат. – Предположительно, вы отравили четырех человек, одного за другим, а потом пытались покончить с собой, проглотив тот же яд, – он снова показал на шею человека. – Больно глотать, да?
– Хватит! – сказал человек, закрывая глаза. – Хватит!
Когда он снова открыл их, то уже был один.
Иногда адвокат правда помогает. Например, предупредил, что к человеку придет врач. Если человек пройдет обследование, его переведут. «Куда?»
– Вы уверены, что готовы к переводу? – спросил адвокат. Но человек верил, что где угодно лучше, чем здесь. – Только помните – не соглашайтесь с тем, что вам скажут, – продолжал адвокат. – Противодействуйте. Никаких «возможно». Никаких «мог бы». Придерживайтесь того, что помните, а если не помните, то так и говорите.
– Но я ничего не помню.
– Тем лучше, – сказал адвокат. Потом протянул руку за блокнотом.
Человек не хотел его отдавать. Даже когда он смог протянуть его адвокату, тому пришлось вырывать блокнот из рук.
Адвокат начал читать. Человек смотрел на него и думал, что адвокат читает быстрее, чем любой, кого он встречал, – а может, это морфин или какой-нибудь другой наркотик ускорил мир вокруг. Стоило адвокату начать, как он уже дошел до конца. Когда закрыл блокнот и поднял глаза, его лицо стало таким перекошенным и злым, что человек даже не мог думать о нем, как о лице.
– Нет! Нет! – воскликнул адвокат. – Никаких «он»! Называйте себя «я»!
– Да. Простите.
– Да что с вами такое?
– Я не знаю ваших правил, – сказал человек. Но что-то в голове мгновенно перевело фразу: «Он не знает ваших правил».
Адвокат хочет что-то сказать, как вдруг из коридора доносится шум. Адвокат качает головой. Отдает блокнот. Прижимает палец к губам и медленно пятится из палаты, оставляя человека одного.
Мне надо подумать о том, что произошло на самом деле. Мне надо вспомнить, а не выдумывать его прошлое. Мое прошлое. Мне…
Нет, «я» – как-то неправильно. Я так не могу. Он.
Ему надо попытаться вспомнить, а не выдумывать прошлое. Но это трудно, особенно когда он один.
Уже пора бы, думает он, проявиться голосам в голове, возникнуть лицам и полулицам. Уже пора бы посмотреть на себя, бледного и блеклого, как во сне, и либо увидеть, что он сделал, либо увидеть какую-то ложную версию того, что он сделал, предложенную тем дьяволом или богом, который обрек его на такие страдания.
Но ничего не приходит. Ничего.
– Кто знает? – говорил в коридоре врач. – Травмы головы непредсказуемы.
Человек не слышал того, к кому врач обращается.
– Я бы не рекомендовал, – продолжил врач, – Я бы мог вас остановить, но не стану.
Миг спустя вошел кто-то похожий на полицейского. Положил на тумбочку диктофон и включил его.
– Начнем допрос? – спросил он.
– Допрос? – повторил человек.
– Назовите ваше полное имя.
Человек попытался что-то сказать, но губы не шевелились.
– Для записи: у субъекта нет имени, – сказал полицейский.
Но нет, настаивал человек, дело не в том, что у него нет имени, просто ему трудно его вспомнить.
Офицер улыбнулся, не обращая внимания на реакцию человека в кровати, и спросил:
– Вы бы хотели записать чистосердечное признание?
– Признание в чем?
– Вас видели два свидетеля. Мужчина и женщина.
– Разве со мной не должен быть адвокат? – спросил человек.
– Ваш адвокат? Чем он вам поможет?
– Просто подумал…
– Вы же не думаете, что у обоих свидетелей – людей, заслуживающих доверия, – есть причина лгать?
– Я не знаю. Может, они ошиблись.
– Мы просто разговариваем, – сказал полицейский. – Неформальная беседа. Мы все здесь друзья. Да?
– Как скажете.
– Я так и говорю. Они видели, что произошло. Они спрятались под столом, но вы все равно их нашли. К счастью для них, вы нашли их после остальных.
– Я ничего из этого не помню. Это все не похоже на меня.
Полицейский слегка прищурился:
– Они утверждают, что вы заставили их вылезти. Вы посмотрели на свой пистолет и рассмеялись. «Осталась только одна пуля, – сказали вы. – Как же выбрать?» Ничего не напоминает?
– Нет. Значит, все-таки пистолет?
– «Эники-беники»… все еще ничего?
– Нет.
– В итоге вы выбрали мужчину. Прицелились в него, и он думал, что его песенка спета. Люди вашего поколения еще так говорят – «песенка спета»?
– Я не знаю.
– Каково это? Когда в вас целятся из пистолета? Можете себе представить?
Человек ничего не сказал.
– Оказывается, можете, – сказал полицейский. – Потому что в следующий момент вы навели пистолет себе на голову и спустили курок.
Он смотрел на человека в кровати, следил за выражением его лица. Тот старался выглядеть расслабленным и неподвижным, но в голове все шумело.
– Офицер, я бы хотел поговорить со своим адвокатом.
– Офицер? – сказал офицер и рассмеялся. – Вы за кого меня принимаете?
– За полицейского.
– За полицейского? – повторил незнакомец и снова рассмеялся. Он так смеялся, что его нижняя челюсть исчезла, оставив только верхнюю половину лица. – Ох, – сказал он глухо, – вы меня убиваете.
После чего человек потерял сознание.
Врач посветил ему в глаза маленьким фонариком, спросил:
– Как вы себя чувствуете? Набираетесь сил?
– Мне мешают посторонние, – сказал человек. – Ко мне постоянно приходят.
– О? Посторонние? Кто, санитары? Я с ними поговорю.
– Все. Полиция. Мой адвокат. Все.
– Полиция? А зачем вам адвокат?
– Из-за того, что я якобы сделал, – сказал человек.
Он понял, что совершил ошибку, когда врач перестал светить фонариком в глаза, пристально на него посмотрел и спросил:
– А что вы якобы сделали?
Его голос, заметил человек, изменился. До этого он был неформальным, обыденным. Теперь – небрежным, но нарочито небрежным, словно врач пытался не спугнуть человека, пока подкрадывался ближе.
Сперва человек ничего не говорил. Потом сказал:
– Вы же врач, да?
Врач кивнул:
– Технически да.
«Технически»?
– А я в больнице, – сказал человек.
– Да, – врач еле заметно нахмурился. – Можно сказать и так.
– И я болен.
Врач улыбнулся:
– Думаю, нет никаких сомнений, что вы больны.
– Все еще ничего не помните? – спросил адвокат.
– Врач сказал мне набираться сил, – ответил человек. – Мне нельзя ни с кем говорить. Я даже не знаю, как вы сюда попали.
Адвокат отмахнулся от этих слов:
– Завтра мы со всем покончим. Применим все возможности.
– Пожалуйста, оставьте меня в покое. Пожалуйста, уходите.
– Вы продолжайте в том же духе. Сами увидите, к чему вас это приведет.
Голова начала болеть. Когда он поднял руку к повязке, пальцы оказались в крови. Нужно было вызвать врача, но сперва хотелось записать кое-что еще, путь даже пальцы дрожали, а на страницу капала кровь. Он боялся умереть, но больше боялся забыть.
Сразу перед кровотечением ему приснился сон. Ему снилось, что он все еще бодрствует, сгорбился в кровати. Он видел, как люди пытались выбраться из здания, бросали в окна стулья, потом прыгали сами, как трезвонила сигнализация. Все было не так. Как будто он смотрел плохой телесериал. Видел скачущие черно-белые картинки с бегающими людьми и сам был среди них. Во сне он паниковал.
Почему голова так сильно болит? Кто это с ним сделал? Неужели кто-то занял его место на несколько дней и потом удалился, а ему достались все обвинения? Он сошел с ума? Или сам мир стал расползаться по швам?
Он все еще сидел со своим особым заимствованным карандашом, щелкал, чтобы появился новый графит, хотел писать дальше, и вдруг весь мир словно стал растворяться. В голове загудело, а блокнот на коленях оказался слишком далеко, за мили от них, и его уже поедали нити тьмы. А потом вдруг все исчезло одним махом.
Он очнулся, наполовину вывалившись с кровати, блокнот валялся на полу. Охранник все еще сидел на стуле за дверью, спал. Не проснулся. Почему? Как он мог не проснуться? Человек не знал, сколько пролежал на полу. Достаточно, чтобы повязка на левой стороне головы промокла, а крови накапало на целую лужицу.
Он умудрился поднять блокнот. И карандаш, хотя от того, как он за ними потянулся, глаза на миг застила клякса тьмы. В руку перетекло онемение. Человек смог спрятать блокнот под простыню и заползти в койку, улегся почти горизонтально и запачкал головой подушку. Потом потянулся к кнопке вызова, но сперва пальцы нашли кнопку выпуска морфина.
И он ее нажал. Соображал плохо. Голову как будто обволокла вата. Он знал, что должен нажать кнопку вызова, что у него кровь, но так и не смог ее найти. А потом подумал – ладно, он просто закроет глаза на минутку, просто передохнет.
Последнее, чего ему хотелось, – это истечь кровью насмерть в этой койке. Последнее, чего ему хотелось, – чтобы кровь медленно скопилась у мозга, пока он не умрет.
Казалось, он тонет. А может, задыхается. Глаза все еще были закрыты, но он начал просыпаться, слабый, но все-таки живой. Открыл глаза и обнаружил, что ему что-то положили на лицо. Нет, прижали, душат. Он попытался крикнуть, но смог лишь глухо промычать, звук даже на человеческий не походил. Не мог вздохнуть. Кровь в ушах стучала все медленнее и медленнее. Он уже почти ничего не чувствовал, а кровь была в горле. Какое-то время он мог только дышать. А потом не мог и дышать.