– В здешних местах есть только один такой человек, – отвечала колдунья, – люди светские, не ведающие его высших способностей и скрытой славы, зовут его Арбаком египтянином. Но мы, существа высшего порядка, обладающие глубокими знаниями, знаем, что настоящее его имя – Гермес, повелитель с огненным поясом.
– Взгляни на меня внимательно, – сказал Арбак, – это я.
С этими словами он распахнул одежду и показал пояс, который сверкал как огонь вокруг его стана, стянутый по середине бляхой с вырезанным на ней знаком, по-видимому, неопределенным и таинственным, но, очевидно, хорошо знакомым колдунье. Она поспешно встала и бросилась к ногам Арбака.
– Я видела могущественного властелина с огненным поясом, – сказала она, – привет тебе!
– Встань, – приказал Арбак, – ты мне нужна.
Он поместился на том самом бревне, где перед тем сидела Иона, и сделала знак колдунье, чтобы она тоже села.
– Ты говорила, что ты дочь древнего этрусского племени, – продолжал он. – Могучие стены их городов, построенных на скалах, до сих пор угрюмо высятся над разбойничьим племенем, завладевшим их древним царством. Этруски – выходцы частью из Греции, частью переселенцы из более жарких, первобытных стран. И в том, и в другом случае ты египетского происхождения, так как греки – повелители первобытных илотов, были из числа сынов Нила, изгнанных из его лона. Итак, волшебница, ты происходишь от предков, которые клялись в повиновении моим предкам. Как по своему рождению, так и по знаниям, ты подвластна Арбаку. Слушай же меня и повинуйся!
Колдунья кивнула головой.
– Как бы мы ни были искусны в магии, – продолжал Арбак, – мы иногда принуждены прибегать к естественным средствам для достижения нашей цели. Кольцо, кристалл, пепел, травы не всегда дают безошибочные результаты. Даже высшие тайны луны не избавляют Гермеса от необходимости употреблять время от времени человеческие средства для достижения человеческой цели, – заметь это. Кажется, ты посвящена во все тайны смертоносных трав. Ты знаешь, какие травы останавливают течение жизни, какие сжигают и иссушают душу, заставляя ее покидать тело, от каких стынет кровь в юных жилах, так что никакое солнце не в состоянии растопить этого льда. Не преувеличиваю ли я твоего искусства? Говори откровенно!
– Могущественный Гермес, действительно я обладаю такой наукой. Взгляни на эти призрачные черты, страшные, как у мертвеца. Они поблекли, утратили окраску жизни только благодаря тому, что я сижу, наклонившись над ядовитыми травами, что день и ночь кипят вон в этом котле.
Египтянин невольно отодвинулся, чтобы избавиться от зловредного, тлетворного соседства с котлом.
– Это хорошо, – сказал он. – Ты соблюдаешь великое право высшей науки, которое гласит: презирай тело, но умудряй своей ум. Однако вернемся к делу – завтра, как только загорятся на небе звезды, к тебе придет тщеславная девушка, которая потребует от тебя любовного напитка, чтобы приворожить к себе любимого человека, увлеченного другою. Вместо любовного зелья дай ей яду, одного из самых сильных твоих ядов. Пусть душа ее возлюбленного переселится в царство теней.
Колдунья задрожала всем телом.
– О, прости меня, грозный учитель, – проговорила она запинаясь, – но я не смею этого сделать. Законы этого города строги и бдительны, меня схватят, убьют…
– К чему же служат все твои травы и зелья, бесполезная ты волшебница! – презрительно заметил Арбак.
Старуха закрыла свое страшное лицо руками.
– О, много лет назад, – сказала она непривычным голосом, жалобным и мягким, – я была не такой, как теперь, – я любила и мечтала о взаимной любви.
– Какое же отношение имеет твоя любовь к моим приказаниям? – спросил Арбак запальчиво.
– Имей терпение… – продолжала колдунья, – умоляю тебя, выслушай меня… Я полюбила, а другая похитила у меня сердце моего избранника, хотя я была красивее ее, клянусь Немезидой, красивее! Я была родом из мрачного племени этрусков, где почти всем известны тайны черной магии… Моя мать тоже была колдуньей: она разделяла гнев своей дочери. Из рук ее я получила зелье, которым я могла снова приворожить моего возлюбленного, от нее же я получила и яд, чтобы погубить мою соперницу. О, отчего не раздавят меня эти ужасные стены! Мои дрожащие руки ошиблись пузырьками, мой любовник действительно упал к ногам моим, но мертвый!.. С тех пор чем была для меня жизнь? Я сразу состарилась, отдалась всей душой колдовству, присущему моему племени. Повинуясь непреодолимому влечению, я наложила на себя страшное наказание: я продолжаю отыскивать самые вредоносные травы, составляю яды, и до сих пор мне все кажется, что они предназначаются для моей ненавистной соперницы. Я разливаю их в склянки, воображая, что они обратят в прах ее красоту, – но вдруг пробуждаюсь и вижу перед собой покрытые пеной уста, угасающий взор и предсмертные корчи моего Авлия – убитого… мною!
Все тело колдуньи, тощее, как скелет, корчилось точно в судорогах.
Арбак бросил на нее взгляд, полный любопытства и вместе с тем презрения.
«И этому гнусному существу тоже знакомы человеческие чувства! – думал он. – И в ней тлеет тот самый огонь, который пожирает Арбака! Все мы таковы… Таинственные узы человеческих страстей связывают между собой и великих, и малых…»
Он ответил не сразу, дав старухе время оправиться и прийти в себя. Она сидела, покачиваясь на своем табурете и устремив свои стеклянные глаза на пламя очага: по мертвенным щекам ее текли крупные слезы.
– Печальна твоя история, надо сознаться, – заговорил наконец Арбак. – Но такие волнения пристали только молодости, – лета должны закалять наши сердца против личных волнений. Подобно тому, как с каждым годом прибавляется новый слой на чешуе черепахи, точно так же с летами должна становиться более непроницаемой броня, охраняющая наше сердце. Полно, брось эти бредни! А теперь выслушай меня еще раз. Во имя мести, которая была так дорога твоему сердцу, я приказываю тебе повиноваться! Ведь и я пришел к тебе с целью добыть средство для мщения. Этот юноша, который встал мне поперек дороги, расстроил мои намерения, несмотря на все мои козни, это созданье, одетое в пурпур и золото, улыбающееся, но бездушное и бессмысленное, не имеющее ничего, кроме красоты – проклятой красоты! Это ничтожное насекомое, это Главк… Клянусь Орком и Немезидой, он должен умереть!
Оживляясь при каждом слове, позабыв о своем недуге и о своей странной собеседнице, обо всем на свете, кроме своей собственной мстительной ярости, египтянин расхаживал крупными, быстрыми шагами по мрачной пещере.
– Главк?… Ты сказал Главк… О, могущественный повелитель! – с жаром воскликнула волшебница. Ее тусклые глаза вспыхнули яростной злобой, как это бывает у всех одиноких, отверженных отшельников, при воспоминании об обиде, хотя бы самой пустой.
– Да, так зовут его, но что тебе в имени? Чтобы через три дня его не было в живых!
Колдунья глубоко задумалась.
– Выслушай меня, – проговорила она после непродолжительного молчания, – я в твоей власти, я твоя раба! Но пощади меня! Если я дам этой девушке яду, который должен погубить Главка, меня наверное поймают – мертвые всегда найдут мстителей. Мало того, о, страшный человек, если узнают о твоем посещении и о твоей ненависти к Главку, тогда тебе понадобится все могущество твоей магии, чтобы спасти самого себя!
– А! – воскликнул Арбак, пораженный этими словами.
В ослеплении страсти и мщения он до сих пор ни разу не подумал о риске, которому подвергался, прибегнув к такому способу мести.
– Но, – продолжала ведьма, – если вместо яда, останавливающего биение сердца, я дам ему снадобье, которое сушит и притупляет мозг, которое сделает этого человека никуда не годным, существом отвратительным, тупым полоумным, то разве месть твоя не будет удовлетворена, и цель твоя не будет достигнута?
– О волшебница! Отныне ты уже не слуга, а сестра, существо равное Арбаку, насколько ум женщины изобретательнее нашего, даже в мщении! Ведь такое наказание, на мой взгляд, хуже смерти!
– И вдобавок, – продолжала старуха, смакуя свой гнусный план, – в таком случае мы не подвергаемся большой опасности, ведь наша жертва может точно так же сойти с ума от тысячи других причин, до которых люди не станут докапываться. Он мог встретить в виноградниках нимфу[18], а иногда и вино производит такое же действие. Ха, ха! Люди никогда не вникают слишком усердно в дела, в которых, может быть, замешаны боги. Даже в худшем случае, если узнают, что это действие любовного зелья, так что же? Сумасшествие – обычный результат этих зелий, и к красавицам, прибегающим к таким средствам, всегда относятся снисходительно. Что ты на это скажешь, могущественный Гермес? Не правда ли, я хитро придумала?
– За это ты проживешь лишних двадцать лет, – отвечал Арбак. – Я перепишу заново твою судьбу по бледным звездам, недаром ты окажешь услугу властелину с огненным поясом. А вот тебе средство, чтобы устроить себе более уютный уголок в этой мрачной пещере, – одна услуга, оказанная Арбаку, стоит дороже тысячи прорицаний каким-то безмозглым поселянам.
С этими словами он бросил на пол тяжелый кошелек. Звон золота сладко звучал в ушах волшебницы, которая любила сознавать, что она в состоянии доставить себе жизненные удобства, хотя и презирает их.
– Прощай, – сказал Арбак, – смотри же, займись приготовлением твоего снадобья до тех пор, пока не померкнут звезды. Ведьмы, твои сестры, будут еще более уважать тебя, когда узнают, что Гермес-египтянин – твой покровитель и друг. Завтра вечером опять увидимся!
Не слушая даже прощальных приветствий и выражений благодарности колдуньи, он быстрыми шагами вышел на освещенную луною тропинку и стал спускаться с горы.
Колдунья, проводив его до порога, долго простояла у входа пещеры. Печальная луна, озаряя ее призрачную фигуру и мертвенное лицо, среди мрачных скал, придавала ей какой-то таинственный вид, словно сверхъестественное существо, одаренное магической силой и ускользнувшее от мрачного Орка. Затем волшебница тихими шагами вернулась в пещеру, со стоном подняла тяжелый кошелек, взяла лампу с подставки и отправилась в отдаленный угол своей кельи, где перед нею открылся черный коридор, незаметный издали, так как вход заслонялся торчащими наружу острыми камнями. Пройдя несколько сажень по темному коридору, спускавшемуся вниз, как будто углубляясь в самые недра земли, она сдвинула большой камень и положила свое сокровище в вырытую под ним яму, где при свете лампы засверкала куча разнообразных монет, накопленных с легковерных и благодарных посетителей.