Какой-то молодой человек поспешно пробежал мимо изящного портика храма Фортуны, так поспешно, что чуть не сбил с ног величественную, дородную фигуру почтенного Диомеда, возвращавшегося домой, в свою загородную виллу.
– Эй, – крикнул купец, чуть не потерявший равновесия, – глаз у тебя нет, что ли? Или ты думаешь, что я ничего не чувствую? Клянусь Юпитером, ты едва не убил меня! Еще такой толчок, и душа моя очутилась бы в Стиксе!
– А, Диомед! Это ты? Прости мою неосторожность. Я был погружен в размышления о превратностях судьбы. Наш бедный друг, Главк, кто мог бы подумать!..
– Но скажи мне, Клавдий, неужели его будут судить в сенате?
– Да, говорят, преступление так необычно, что только один сенат может судить его. Ликторы должны доставить его туда.
– Так что, он уличен публично?
– Конечно, где это ты был, что ничего не знаешь?
– Я только что вернулся из Неаполиса, куда уехал по делам как раз на другое утро после преступления. Как странно – он был у меня в тот же вечер!
– Его виновность не подлежит сомнению, – сказал Клавдий, пожимая плечами, – а так как подобные преступления имеют преимущество над всеми мелкими, пустыми проступками, то судьи поторопятся произнести приговор до игр.
– До игр! Милосердные боги! – воскликнул Диомед с легкой дрожью. – Может ли быть, чтобы его отдали зверям на растерзание? Он так молод, так богат!
– Правда, зато он грек. Будь он римлянин, тогда все пожалели бы его. Этих иностранцев можно терпеть только в дни их благополучия. Но в несчастии мы не должны забывать, что они, в сущности, рабы. Как бы то ни было, мы, люди высших классов, всегда сострадательны, и если бы его судьба зависела только от нас, он отделался бы гораздо легче, так как между нами будь сказано, что такое жрец Исиды? Что такое сама Исида? Но простой народ суеверен. Он требует крови того, кто совершил святотатство. Опасно не поддаваться общественному мнению.
– А тот христианин, или назареянин, или как их там называют, что с ним будет?
– О, жалкая собака! Если он согласится принести жертву Цибеле или Исиде, то его простят, – если же нет, тогда он достанется тигру. По крайней мере, я так полагаю, но суд решит все дело. Мы говорим, пока урна еще пуста! Но довольно об этом мрачном предмете. Как поживает прелестная Юлия?
– Хорошо, я полагаю.
– Кланяйся ей от меня. Но слышишь… Вот заскрипела дверь… Это дом претора. Кто-то вышел!.. Клянусь Поллуксом, да это египтянин! Что ему нужно у нашего друга – судьи?
– Без сомнения, у них было какое-нибудь совещание насчет убийства, – заметил Диомед. – Но какое же побуждение руководило убийцей? Говорят, Главк собирался жениться на сестре жреца.
– Да, но иные рассказывают, будто Апекидес не соглашался на этот брак. Вероятно, между ними неожиданно возникла ссора. Очевидно, Главк был пьян до бесчувствия, и меня уверяли, что он до сих пор бредит, – от вина ли, страха или угрызений, под влиянием фурий или Бахуса, – уж, право, трудно решить.
– Бедный малый! Хороший ли у него адвокат?
– Лучший, – Кай Поллион, человек очень красноречивый. Поллион нанял всех бедных, прокутившихся дворян Помпеи, велел им сновать по улицам, похваляясь своей дружбой с Главком, а тот прежде ни за какие блага не стал бы даже говорить с ними, так как надо отдать ему справедливость – он умел выбирать свои знакомства. Эти люди стараются разжалобить каменные сердца граждан. Но едва ли им удастся: Исида слишком популярна в народе, именно в эту минуту.
– Кстати, у меня есть товары в Александрии! Да, Исиду следует охранять…
– Твоя правда. Ну, прощай, старый друг. Скоро увидимся, а нет, так будем держать дружеское пари в амфитеатре. Все мои расчеты спутаны этим проклятым приключением с Главком. Он держал пари за гладиатора Лидона. Придется изменить мои таблички. Vale!
Простившись с Диомедом, который медленно шел к своей вилле, Клавдий продолжал свой путь, напевая греческую арию и распространяя вокруг себя аромат духов, которыми были пропитаны его белоснежная одежда и развевающиеся кудри.
«Если Главка отдадут на растерзание льву, – думал он, – Юлии некого будет любить, кроме меня. Без сомнения, она влюбится, и я должен буду жениться. Клянусь богами! Счастье начинает изменять мне: стоит мне встряхнуть кости, как люди начинают как-то подозрительно смотреть на мои руки. Этот проклятый Саллюстий распространяет слухи, что я плутую, и если узнают, что мои кости фальшивые, тогда прощай веселые ужины и раздушенные записки, – погиб Клавдий! Лучше уж жениться, пока еще время, бросить игру и направить свое состояние (или вернее состояние прелестной Юлии) к императорскому двору».
Предаваясь этим честолюбивым мечтам, если можно так назвать планы Клавдия, игрок заметил, что его кто-то нагоняет, обернувшись, он узнал мрачное лицо Арбака.
– Здравствуй, благородный Клавдий. Извини меня за беспокойство, – прошу тебя, укажи мне дом Саллюстия.
– Он в нескольких шагах отсюда, мудрый Арбак. Но разве у Саллюстия сегодня вечерний прием?
– Не знаю, – отвечал египтянин, – и не думаю, чтобы я принадлежал к числу желанных собеседников. Тебе, вероятно, известно, что в этом доме находится убийца – Главк.
– Ага! Мягкосердечный эпикуреец верит в невиновность грека! Ты напомнил мне, что он действительно взял его на поруки и до судебного разбирательства отвечает за его явку в суд. Ну что же, дом Саллюстия получше тюрьмы, в особенности – этой жалкой ямы в форуме. Но тебе-то зачем нужно к Главку?
– Затем, благородный Клавдий, что, если б мы могли спасти его от казни, это было бы хорошо. Осуждение богача – удар, нанесенный целому обществу. Я желал бы потолковать с ним, – говорят, он пришел в чувство, – и удостовериться, из-за каких мотивов он совершил преступление. Быть может, они настолько уважительны, что послужат ему оправданием.
– Ты очень добр, Арбак.
– Доброта есть долг всякого, кто стремится к знанию, – скромно отвечал Арбак. – Как же мне пройти к дому Саллюстия?
– Вот я покажу тебе, – продолжал Клавдий, – если позволишь… Но скажи, что сталось с бедной девушкой, невестой афинянина – сестрой убитого жреца?
– Увы, она почти помешалась. То она проклинает убийцу, то вдруг останавливается и восклицает: «К чему проклинать? О, брат мой! Не Главк был твоим убийцей, – никогда этому не поверю!» И через минуту снова шепчет с ужасом: «А что, если это он?»
– Несчастная Иона.
– Хорошо еще, что религиозные обязанности по отношению к покойнику немного отвлекают ее от мыслей о Главке и о самой себе. Отуманенная горем, она едва сознает, что Главк обвиняется и скоро будет судим. По окончании погребальной церемонии она очнется, и я сильно опасаюсь, что она приведет в негодование своих друзей, бросившись на помощь убийце ее брата!
– Такого скандала не следует допускать!
– Надеюсь, что принятые мною предосторожности окажутся действенными. Я законный опекун девушки и только что получил разрешение, тотчас же после похорон Апекидеса увести ее в свой дом – там, благодарение богам, она будет в безопасности.
– Ты хорошо сделал, мудрый Арбак. А вот и дом Саллюстия. Да хранят тебя боги! Кстати, Арбак, отчего ты так мрачен и чуждаешься общества! Говорят, ты умеешь быть веселым, когда захочешь, позволь мне посвятить тебя в развлечения Помпеи… Льщу себя надеждой, что никто не знает их лучше меня!..
– Благодарю, достойный Клавдий, под твоим покровительством я, пожалуй, готов попробовать… Но в мои годы я, может быть, окажусь неспособным учеником!
– О, не беспокойся, я обращал на путь истинный семидесятилетних старцев. К тому же богачи никогда не стареют.
– Ты мне льстишь. При случае напомню тебе о твоем обещании.
– Марк Клавдий к твоим услугам во всякое время. До свиданья.
«Не люблю я проливать кровь, – рассуждал про себя египтянин, – я охотно спас бы этого грека, если б, сознавшись в преступлении, он навсегда потерял бы Иону и избавил бы меня от боязни подозрений. А я могу спасти его, убедив Юлию признаться, что она влила ему любовное зелье, – ведь это обстоятельство послужит ему в оправдание. Но если он не признается в совершении преступления, тогда к чему напрасно позорить Юлию? В таком случае он должен умереть! Умереть, чтобы не стать моим соперником перед живыми, умереть, чтобы искупить мою вину перед мертвым! Но сознается ли он? Нельзя ли убедить его, что он нанес удар в припадке бреда? Мне это доставит даже большую безопасность, чем смерть его. Гм! Попробуем сделать опыт».
Пробираясь по узкой улице, Арбак приблизился к дому Саллюстия, как вдруг увидел темную фигуру, завернутую в плащ и растянувшуюся поперек порога.
Она лежала не шевелясь, и так смутны были ее очертания, что всякий другой на месте Арбака почувствовал бы суеверный страх, вообразил, что видит перед собой одну из тех мрачных лемур, которые и после смерти посещают свои прежние жилища. Но такие мысли не были свойственны Арбаку.
– Вставай! – молвил он, толкая лежавшую фигуру ногой. – Ты загораживаешь дорогу!
– А! Кто ты такой? – воскликнула фигура резким голосом. Она приподнялась с полу, свет звезд прямо озарил бледное лицо и неподвижные, незрячие глаза вессалийки Нидии. – Кто ты такой? Мне как будто знаком звук твоего голоса.
– Слепая! Что ты тут делаешь в такой поздний час? Фи, разве это пристало твоему полу и твоим годам? Домой, девушка!
– Я знаю, – тихо отвечала Нидия, – ты Арбак египтянин.
И вдруг, под влиянием внезапного порыва, она вскочила на ноги и, обхватив его колени, воскликнула диким, страстным голосом:
– О, всесильный, страшный человек! Спаси его, спаси его! Он не виноват, виновата я! Он лежит там, больной, умирающий, а я, я… проклятая, всему причиной! Но меня не пускают к нему, слепую выгоняют из сеней. О, вылечи его! Ты знаешь какую-нибудь траву, какое-нибудь зелье, какое-нибудь противоядие, потому что ведь его бред вызван также напитком.
– Тише, дитя! Я все знаю! Ты забыла, что я провожал Юлию в пещеру колдуньи. Без сомнения, ее рука влила зелье, но ради ее репутации тебе надо молчать. Не упрекай себя: чему быть, того не миновать. Тем временем, я хочу видеть преступника, – его еще можно спасти. Прочь!