Рассуждая сам с собою, он прошел по открытому двору в перистиль, где зажженные лампы местами боролись с царством звездной ночи. Тут он неожиданно столкнулся с Арбаком, выходившим из комнаты, примыкавшей к колоннаде.
– А, Калений, ты меня ищешь? – проговорил египтянин, и в голосе его слышалось легкое смущение.
– Да, мудрый Арбак, надеюсь, визит мой кстати?
– Конечно. Сейчас мой отпущенник Каллий трижды чихнул по правую мою руку. Поэтому я угадал, что меня ждет какая-нибудь приятная неожиданность, и вот! Боги послали мне Каления.
– Не войти ли нам в твою комнату, Арбак?
– Как тебе угодно. Однако ночь так ясна и тепла, а во мне еще осталась некоторая слабость после недавней болезни. Воздух освежит меня, походим по саду, и там мы можем быть одни.
– Согласен от всей души, – отвечал жрец, и оба друга медленно прошли на одну из многих террас, пересекавших сад и окаймленных мраморными вазами и дремлющими цветами.
– Чудная ночь, – молвил Арбак, – такая же голубая и прелестная, как та ночь двадцать лет тому назад, когда я впервые увидел берега Италии. Да, Калений, старимся мы! Ну, что ж, по крайней мере, будем сознавать, что пожили…
– Ты-то можешь этим похвастаться, – отвечал Калений, стараясь найти удобный случай, чтобы сообщить тяготившую его тайну и еще живее ощущавший свой обычный страх перед Арбаком, вследствие дружеского, снисходительного тона египтянина. – Да, тебе есть чем похвастаться. Ты пользуешься несметным богатством, телосложением, которого не проберет никакой недуг, счастливой любовью, неистощимыми наслаждениями и даже… в настоящую минуту можешь упиться торжеством мщения.
– Ты намекаешь на афинянина. Прежде чем взойдет завтра солнце, смертный приговор его будет произнесен. Сенат не смягчится. Но ты ошибаешься: смерть его не даст мне другого удовлетворения, как то, что избавит меня от соперника в расположении Ионы. Право же, я не питаю иного чувства вражды к этому несчастному убийце.
– Убийце! – проговорил Калений медленно и многозначительно и, остановившись, пристально устремил взор свой на Арбака.
Свет звезд слабо озарял гордое лицо прорицателя, но не выдавал ни малейшей в нем перемены. Глаза Каления с досадой опустились. Он быстро продолжал:
– Убийца!.. Пожалуй, можно обвинять его в этом преступлении, но из всех людей ты лучше всего знаешь, что он невиновен.
– Объяснись, – сказал Арбак холодно, он приготовился дать отпор этим намекам, которых втайне опасался.
– Арбак, – начал Калений, понизив голос до шепота, – я был в священной роще, спрятанный в густой листве, окружавшей храм. Я все слышал и наблюдал. Я видел, как твой кинжал пронзил сердце Апекидеса… Я нисколько не осуждаю этого поступка, – уничтожен враг, отступник…
– Ты все видел! – проговорил Арбак сухо. – Так я и думал. Ты был один?
– Один! – отвечал Калений, удивляясь спокойствию египтянина.
– Зачем же ты прятался за храмом в такой час?
– Потому что я узнал об обращении Апекидеса в христианскую веру. Узнал, что в этом месте он должен встретиться с свирепым Олинтием и что они должны вместе обсуждать план для разоблачения народу священных тайн нашей богини, вот я и пришел туда, чтобы подслушать их замыслы и разрушить их.
– Говорил ли ты кому-нибудь о том, что видел?
– Нет, господин мой, тайна скрыта в душе твоего слуги.
– Как! Даже твой родственник Бурбо ничего не угадывает? Полно, говори всю правду!
– Клянусь богами…
– Тише! Мы знаем друг друга, – что для нас боги?
– В таком случае, клянусь страхом твоего мщения…
– Отчего ты до сих пор скрывал от меня эту тайну? Отчего ты ждал кануна того дня, когда будет произнесен приговор над Главком, – прежде чем сказал мне, что Арбак – убийца? И наконец, почему же, промедлив так долго, ты объявляешь мне об этом теперь?
– Потому что… потому что… – лепетал Калений, краснея от смущения.
– Потому, – прервал его Арбак с кроткой улыбкой, похлопывая жреца по плечу ласковым, фамильярным жестом, – потому, мой Калений (смотри, я буду читать в твоем сердце и объяснять твои мотивы), потому, что Калений хотел запутать меня в процессе до того, чтобы у меня уже не осталось лазейки для спасения. Чтобы я безвозвратно погрузился в клятвопреступничество и вероломство, как и в убийство, и чтобы я, сам возбудив в толпе жажду крови, уже никакими силами, никакими богатствами не мог более спастись от участи сделаться ее жертвой. И ты открываешь мне твою тайну теперь, прежде чем процесс окончен и невинный обвинен. Именно, чтобы показать, какое сплетение козней одно слово твое может завтра уничтожить. Ты рассчитывал в последнюю минуту увеличить цену за твое молчание, ты хотел обнаружить, что мои собственные происки, подстрекание народного гнева – по одному твоему слову – могут пасть на меня самого, и что не Главк, а я предназначен льву на растерзание. Не так ли!
– Арбак, – отвечал Калений, сразу отбросив тон пошлой самоуверенности, свойственной его характеру, – поистине ты маг, – ты читаешь в сердцах, как в свитке папируса…
– Это мое призвание, – отвечал египтянин с тихим смехом. – Хорошо же, помалкивай. Когда все кончится, я озолочу тебя.
– Прости меня, – сказал жрец, быстро сообразив под влиянием главной своей страсти – алчности, что нельзя доверяться великодушным обещаниям в будущем, – прости меня. Ты сказал правду, мы знаем друг друга. Если хочешь, чтобы я молчал, ты должен кое-что заплатить мне вперед, в виде жертвоприношения Гарпократу (богу молчания). Если желаешь, чтобы роза – прелестная эмблема скромности, пустила глубокие корни, то надо сегодня же вечером напоить ее золотой влагой.
– Остроумно и поэтически сказано! – заметил Арбак все тем же кротким голосом, который убаюкивает и подбодряет его товарища вместо того, чтобы встревожить и привести в ужас. – Не подождешь ли ты, однако, до завтра?
– К чему такая отсрочка? Быть может, если я не смогу дать своего показания, почувствовав стыд, что не дал его раньше, прежде чем пострадал невиновный, ты и забудешь о моих правах, и в самом деле твое теперешнее колебание не предвещает мне ничего хорошего.
– Ну, хорошо, Калений, сколько же ты от меня потребуешь?
– Твоя жизнь очень драгоценна, а богатство несметно, – возразил жрец, осклабившись.
– Остроумно, опять-таки остроумно. Но говори, какая тебе нужна сумма?
– Арбак, я слыхал, что в твоих потайных сокровищницах, под массивными сводами, подпирающими твои величественные хоромы, у тебя накоплены груды золота, сосудов и драгоценных каменьев, которые могут соперничать с сокровищницами богоподобного Нерона. Из этих богатств ты легко мог бы уделить кое-что Калению, – достаточно, чтобы сделать его одним из богатейших жрецов Помпеи. При этом ты сам даже не заметишь ущерба!..
– Пойдем, Калений, – сказал Арбак приветливо, добродушным и любезным тоном, – ты старый друг и был мне добрым слугою. Не можешь ты желать лишить меня жизни – равно и я не желаю оттягать от тебя награду. Сам спустись со мной к сокровищам, о которых ты говоришь, полюбуйся несравненным блеском золота, сверканием бесценных каменьев и возьми себе в виде награды сегодня ночью, сколько сможешь спрятать под плащом. Да, когда ты увидишь, чем обладает твой друг, ты узнаешь, как глупо было бы повредить тому, кто располагает такими богатствами. Когда Главка не станет, ты еще раз можешь посетить мои сокровища. Ну, что, не правда ли, я говорю с тобой откровенно, по-дружески?
– О, величайший, лучший из людей! – воскликнул Калений, чуть не плача от восторга. – Неужели ты когда-нибудь простишь мне мои обидные сомнения в твоей справедливости, в твоем великодушии!
– Тс, полно! Еще один поворот, и мы спустимся под своды подвалов.
XIII. Раб вопрошает оракула. – Слепой может иногда провести того, кто добровольно ослепляет самого себя. – Два новых пленника в одну ночь
Нидия с нетерпением ожидала появления Созия, не менее ее взволнованного. Подкрепив свое мужество обильными возлияниями вина, получше того, какое он приготовил для демона, легковерный слуга прокрался в комнату слепой девушки.
– Ну, что, Созий, готов ты? Принес сосуд с чистой водой?
– Все готово, но, признаться, я немного трушу. Уверена ли ты, что я не увижу демона? Я слыхал, что эти господа отнюдь не отличаются приятным видом и любезным обхождением.
– Успокойся! А оставил ты садовую калитку слегка приотворенной?
– Да, и положил вдобавок прекрасных орехов и яблок на столик, возле…
– Отлично. Значит, калитка отперта, и демон может войти?
– Конечно.
– Ну, так отопри и эту дверь – так, оставь ее чуть-чуть приотворенной. А теперь, Созий, дай мне лампу.
– Надеюсь, ты не собираешься потушить ее?
– Нет, но я должна произнести заклинание над ее пламенем. Ведь в огне тоже сидит дух. Садись, Созий.
Раб повиновался, а Нидия нагнулась над лампой в молчании, затем встала и тихим голосом запела песню, посвященную духу воздуха.
– Наверное, призрак скоро явится, – проговорил Созий, – я уже чувствую, что мурашки забегали у меня по спине!
– Поставь сосуд с водою на пол. Теперь дай мне полотенце, я завяжу тебе глаза.
– Ага! Так всегда делается во время ворожбы. Только не затягивай так крепко, – полегче, полегче!
– Вот так, видишь ты что-нибудь?
– Какое вижу! Клянусь Юпитером, ни зги не вижу в такой темноте.
– Ну, так обращайся к демону с каким хочешь вопросом, шепотом, повторяя вопрос трижды. Если последует утвердительный ответ, ты услышишь, как вода заволнуется и забулькает под дыханием демона, в случае же отрицательного ответа вода останется спокойной.
– Но ты не станешь сама нарочно плескать воду?
– Я поставлю сосуд у ног твоих, – вот так. Ведь ты сам понимаешь, что я не могу прикоснуться к ней без твоего ведома.
– Совершенно верно. А теперь, помоги мне, о Бахус! Ты знаешь, я всегда любил тебя больше всех других богов, и я посвящу тебе этот серебряный кубок, украденный мною у толстого дворецкого, если ты поможешь мне сладить с этим водяным демоном. А ты, о дух, внимай мне! Могу ли я выкупиться на волю в будущем году? Ты это должен знать, ведь ты живешь в воздухе, а птицы, наверное, поведали тебе все наши домашние тайны. Ты знаешь, что я воровал и подбирал честным, то есть безопасным, образом все, что попадалось мне под руку за последние три года, а мне еще недостает двух тысяч сестерций д