Впрочем, я рассмотрел его лицо не сразу. Поздоровавшись с нами и присев на минуту, он встал и некоторое время ходил по комнате своими быстрыми, мелкими шагами, бормоча себе под нос какие-то несвязные фразы. Голос его был глух, произношение невнятное.
Мы молча пили чай и следили за ним: М.Г. с восторженным вниманием, я – с недоверием и любопытством.
Наконец Распутин подошел к чайному столу и, опустившись в кресло рядом со мной, стал пытливо меня рассматривать.
Начался незначительный по своему содержанию разговор. Желая, очевидно, выдержать тон проповедника, просвещаемого силою свыше, он стал говорить в духе поучений. Скороговоркой, часто запинаясь, произносил он тексты из Священного Писания, применяя их безо всякой последовательности, и от этого его речь производила впечатление чего-то запутанного, хаотического.
Пока он говорил, я внимательно следил за выражением его лица и заметил, что в этом мужицком лице было действительно что-то необыкновенное. Меня все больше и больше поражали его глаза, и поражающее в них было отвратительным. Не только никакого признака высокой одухотворенности не было в физиономии Распутина, но она скорее напоминала лицо сатира: лукавое и похотливое. Особенность же его глаз заключалась в том, что они были малы, бесцветны, слишком близко сидели один от другого в больших и чрезвычайно глубоких впадинах, так что издали самих глаз даже и не было заметно, – они как-то терялись в глубине орбит. Благодаря этому иногда даже трудно было заметить, открыты у него глаза или нет, и только чувство, что будто иглы пронизывают вас насквозь, говорило о том, что Распутин на вас смотрит, за вами следит. Взгляд его был острый, тяжелый и проницательный. В нем действительно чувствовалась скрытая нечеловеческая сила.
Кроме ужасного взгляда, поражала еще его улыбка, слащавая и вместе с тем злая и плотоядная; да и во всем его существе было что-то невыразимо гадкое, скрытое под маской лицемерия и фальшивой святости.
М.Г. была очень взволнована присутствием Распутина. Глаза ее блестели, на щеках появился нервный румянец. Она, так же как и ее мать, не спускала с него глаз и, затаив дыхание, ловила каждое слово «старца».
Но вот он встал, окинул нас всех притворно-любящим и ласковым взглядом и, обращаясь ко мне, произнес, указывая на М.Г.:
– Какого ты в ней друга имеешь верного. Слушать ее должен, а она твоя духовная жена будет. Да… Хвалила она мне тебя, рассказывала, а теперь и сам вижу, что очень вы оба хороши вместе, подходящие вы друг другу… А ты, милый, не знаю, как звать тебя по имени, далеко пойдешь, ох как далеко!
И с этими словами Распутин вышел из комнаты.
Я тоже уехал весь под впечатлением встречи с этим странным и загадочным человеком.
Через несколько дней я узнал от М.Г., что Распутину я очень понравился и он хочет снова со мной встретиться.
II
В скором времени после моей первой встречи с Распутиным я уехал в Англию и поступил в Оксфордский университет.
Однажды в разговоре с одной английской принцессой, состоявшей в близком родстве с императрицей Александрой Федоровной, зашла речь о Распутине. Принцесса с большим интересом и волнением слушала мои рассказы о нем. Будучи женщиной очень умной, она тогда уже понимала всю опасность Распутина для России, ввиду его близости ко двору. В немногих словах она обрисовала духовный облик императрицы Александры Федоровны и высказала опасение, что некоторые свойства характера русской государыни, особенно ее склонность к болезненному мистицизму, могут создать тяжелые осложнения в будущем, если Распутин по-прежнему останется близок к царской семье.
В то время мои родители жили в Петербурге, а лето проводили в Царском Селе. Императрица Александра Федоровна была очень расположена к моей матери и часто с ней виделась. Близость Распутина к государю и к императрице сильно беспокоила и возмущала мою мать, и она в своих письмах ко мне часто об этом упоминала.
Великая княгиня Елизавета Федоровна, жившая всегда в Москве, была тесно связана с моей матерью многолетней дружбой. Она вполне разделяла все ее опасения и в свои редкие приезды в Петербург всеми силами старалась повлиять на государя и государыню, чтобы они удалили от себя зловредного «старца».
В то время еще очень немногие понимали всю опасность близости Распутина к Царскому Селу. Быть может, его появление при дворе и было случайным, но позднее, когда враги России и династии учли создавшуюся обстановку и поняли, насколько он был всемогущ и насколько подлинное «самодержавие» было в его руках, они сумели его использовать для своих целей.
Моя мать одна из первых поняла это и открыто выступила против Распутина.
Она имела продолжительную беседу с императрицей и совершенно откровенно сказала ей все, что думала по этому поводу.
Разговор этот произвел большое впечатление на государыню. Она, по-видимому, почувствовала всю искренность и правоту ее доводов и, расставаясь с нею, в самых трогательных выражениях изъявила желание видаться с нею возможно чаще. Но распутинская клика не дремала: она учла всю опасность такой близости, сумела снова завладеть больной душой императрицы и постепенно отдалила ее от моей матери; их дружеские отношения прекратились, и они больше почти не виделись.
Многие из лиц императорской семьи, во главе с государыней императрицей Марией Федоровной, старались также воздействовать на государя и императрицу, но все было тщетно.
Началась борьба между теми, кто был искренно предан России и престолу, и теми, кто преступно пользовался влиянием Распутина, чтобы приблизиться к государю и императрице со своими личными, корыстными целями, а также с темными политическими расчетами.
Осенью 1912 года я закончил свое образование в Оксфорде и переехал жить в Россию.
У меня было много планов на будущее, пока еще неясных. Встреча с княжной Ириной Александровной[2] изменила мою судьбу, и в скором времени нас объявили женихом и невестой.
С детства я привык смотреть на царскую семью как на людей особенных, не таких, как мы все. В моей душе создалось поклонение перед ними как перед существами высшими, окруженными каким-то недосягаемым ореолом. Поэтому все, что говорилось и передавалось из уст в уста, все порочащие их имя слухи меня глубоко возмущали, и я не хотел верить тому, что слышал.
Началась война. Ее объявление застало нашу семью в Германии. После ареста в Берлине, которому мы были подвергнуты по приказанию императора Вильгельма, мы, наконец, благополучно добрались до Петербурга, после длинного путешествия через Данию и Швецию вместе с императрицей Марией Федоровной, которую мы застали в Копенгагене, на ее обратном пути в Россию.
Несмотря на всеобщий патриотический подъем, вызванный войной, многие были настроены пессимистически. Мрачные мысли витали вокруг Царского Села.
Государь и императрица, отрезанные от мира, отдаленные от своих подданных, окруженные кликой Распутина, решали вопросы мировой важности.
Жутко становилось за Россию.
III
Итак, не было никакой надежды на то, чтобы государь и императрица поняли всю правду о Распутине и удалили его.
Какие же оставались способы избавить царя и Россию от этого злого гения?
Невольно мелькала мысль: есть для этого лишь одно средство – уничтожить этого преступного «старца». Эта мысль зародилась во мне впервые во время одного разговора с моей женой и матерью в 1915 году, когда мы говорили об ужасных последствиях распутинского влияния. Дальнейший ход политических событий снова вернул меня к этой мысли, и она все сильнее укреплялась в моем сознании.
За выступлениями членов императорской фамилии против Распутина последовали выступления общественного характера как со стороны отдельных лиц, так и со стороны различных общественных организаций, в виде докладных записок, резолюций съездов, коллективных обращений к верховной власти, но государь и императрица оставались глухи ко всем просьбам, увещеваниям, предостережениям и угрозам. Чем больше говорили им против «старца», чем доказательнее были данные, обличавшие его, тем меньше прислушивались ко всему этому в Царском Селе.
Распутин был непоколебим на своем месте. Он так ловко умел притворяться и носить маску лицемерия, когда бывал в Царском Селе, что там не могли поверить никаким рассказам о его беспутном образе жизни. Ярким примером этого является следующий факт: генерал Джунковский, товарищ министра внутренних дел, желая убедить государя и императрицу, что возмутительные слухи, ходившие по городу относительно Распутина, вполне соответствовали истине, показал им фотографию, снятую в одном из ресторанов в то время, когда Распутин предавался там самому разнузданному кутежу. Несмотря на неопровержимость такого доказательства, императрица не поверила этому, очень рассердилась и приказала произвести немедленное расследование, чтобы найти человека, который якобы загримировался под Распутина с целью его опорочить.
В то время как лучшие люди в России приходили в отчаяние от своих бесплодных усилий уничтожить корень зла, немецкая партия, имевшая в лице «старца» столь ценного помощника, конечно, торжествовала.
Уже до войны Распутин пользовался большим влиянием, которое во время войны еще сильнее возросло и укрепилось: постепенно все честные и преданные долгу люди увольнялись; увольнялись даже те, которые горячо любили лично самого государя, и на место их приходили ставленники Распутина.
Между тем миллионы жизней погибали на фронте; покорно один за другим люди шли на смерть. Героизм русских войск был исключительный, неслыханный.
Русская армия на огромном фронте, растянувшемся на тысячи верст, вела войну иногда в таких условиях, которых не могла бы выдержать никакая иная армия в мире. При страшных морозах, зачастую лишенные всякого продовольствия, люди сидели в занесенных снегом окопах, не помышляя об отступлении. Бывало, что отдельные части, не получая вовремя достаточного военного снаряжения, падали под неприятельским огнем, на который не могли отвечать. Случалось, что целые полки шли в атаку, вооруженные палками и камнями вместо винтовок, и бросались врукопашную на закованных в сталь прусских солдат.