– Привет, Костыль, – сказала Пламтри, как только они уселись. – Мы собрались выпить? Что?… – Она оборвала фразу и уставилась на его футболку. – Встань-ка на минуточку, ладно?
Он поднялся, выбрался из-за стола, и она закатилась хохотом.
– «Цветочек из Коннектикута в… штанах короля Артура»! – с трудом проговорила она. – Изумительно! Это, полагаю, из Марки «Чу-чу» Твенки, да?
Кокрен не без труда делано улыбнулся в ответ и сел на место; он был потрясен этой явно спонтанной реакцией спутницы на свою футболку.
– Ты… это… любишь танцевать? – спросил он, чтобы уточнить свое впечатление.
– Конечно! – радостно воскликнула она. – Мы ведь для этого сюда пришли, да?
– Нет. – Он вздохнул. – Нет, и мне совершенно не хочется танцевать, если честно. Пожалуйста, мне по одной «Вайлд теки» и «Курз», – сказал он брюнетке, подошедшей к кабинке с подносом в руке. – И?… – Он взглянул на Пламтри.
– «Манхэттен», пожалуйста, – сказала она.
– И два меню, – добавил Кокрен.
Официантка кивнула, грохнула на стол чистую пепельницу с какой-то надписью, напечатанной по кругу, и зашагала к бару, шурша по песку на полу длинной юбкой. Двое мужчин в жеваных деловых костюмах играли в барные кости на оплату выпивки, вытряхивая кубики из начищенного стакана на мокрое полированное дерево.
– Что пьет Коди, – поинтересовался Кокрен, – кроме водки?
– «Будвайзер». – Она улыбнулась ему. – Забавно! Коди позволила мне сидеть и болтать с тобой. Обычно мне остается только бегать в туалет и даже порой блевать там, пока она точит лясы с мужчиной (а она никогда не позволяла себе просто встать и уйти от него).
– Ну, ты же сама сказала, что я ей не нравлюсь. И, – добавил он, все еще не отойдя после потрясения от подмеченного, – она показалась мне чрезвычайно усталой. Она точно не захотела бы танцевать.
Пламтри кивнула:
– Та процедура, которую ей устроили утром, очень тяжело ей далась. Она наверняка будет рада выпить рюмку-другую, прежде чем мы уйдем отсюда.
Кокрену пришло было в голову поинтересоваться, как они будут расплачиваться за выпивку и еду, которую сейчас закажут, но он решил не портить радужного настроения Дженис.
Неожиданно послышалось негромкое электронное бибиканье, и он вспомнил, что ее часы издавали такой же звук, когда она уговаривала продавца в «Сэвен-Илэвен» разменять ей двадцатку бумажками по доллару и мелочью.
– Зачем ты настроила сигнал? – спросил он.
– О, эта дурацкая штука… У тебя же есть часы, да? Эти я, наверно, брошу здесь. Их дал мне один из докторов, они вроде бы должны были помогать мне оставаться сейчас, а не в прошлом… или будущем. – Говоря это, она расстегнула ремешок часов и подняла их за кончик, как дохлую мышь. – Это последнее, что связывает меня с этой дурацкой больницей. Зуб даю, если я развяжусь с ней, от меня отстанет и вся эта депрессивно-маниакальная чушь. Там, в больнице, они хотят, чтобы мы были больны. Поручиться могу, что вне этого заведения мне и старый кошмар не будет так часто сниться.
– В котором солнце падает с неба? – немного неожиданно для себя спросил Кокрен.
– Ага, прямо на меня. – Она резко тряхнула головой. – Заполняет все небо, а потом размазывает меня по асфальту. Я, еще двух лет от роду, лежала в больнице, и, наверно, в моей палате не было окон, потому что я с чего-то решила, будто солнце умерло. Примерно тогда умер мой отец, а я была слишком мала, для того чтобы понять, что же происходит. – Она хмуро уставилась на собственные ногти. – Я до сих пор скучаю по нему, сильно… Хоть мне было всего два годика, когда его не стало.
Вернулась официантка, поставила на стол заказанную выпивку и вручила Кокрену и Пламтри меню в кожаном переплете.
– Можно у вас попросить ручку? – обратился к ней Кокрен. Когда он поднял руку и сделал несколько характерных движений в воздухе, она улыбнулась и вручила ему шариковую ручку «Бик», лежавшую на подносе. Кокрен успел лишь кивнуть в знак благодарности, а она уже отвернулась и помчалась к бару.
– «Прассопита», – выговорила Пламтри, разглядывая меню. – «Доматосупа». Это греческий ресторан, что ли? – Она отхлебнула из бокала, звучно прополоскала напитком рот и лишь потом проглотила.
– О… – Кокрен вспомнил, как Лонг-Джон Бич пел «резвится-веселится в туманах Аттики», но тут же сообразил, что Дженис не присутствовала при этой части вечеринки. – Думаю, ничего страшного. – Он открыл свое меню, уставился на незнакомые названия и отхлебнул теплого ароматного бурбона. А потом в упор взглянул на Пламтри: – Кстати, я тебе верю.
– Насколько я понимаю, мы сейчас говорим не о меню, да?
– Совершенно верно. Я имел в виду: верю, что в тебе действительно обитает множество разных личностей. – Он сделал несколько больших глотков холодного пива. – Фу-ух! Совершенно ясно, что ты впервые увидела мою дурацкую футболку всего несколько минут назад, а Коди видела ее еще в больнице, но она не врубилась, что это шутка на тему книги Марка Твена.
– Можешь не сомневаться, это чистая правда. Думаю, что Коди не очень-то любит читать. А вот мне нравится, особенно о короле Артуре, хотя «Пролетая над гнездом кукушки» я так и не смогла осилить. – Она закатила глаза. – Ты привел на обед целую толпу девушек!
Кокрен решил не спрашивать, как, по ее мнению, книга «Пролетая над гнездом кукушки» связана с королем Артуром. К обложке меню был приколот скрепкой листок с перечнем блюд дня; он отцепил листок, положил чистой стороной вверх и взял авторучку.
– И кто же вы все такие? Просто… чтобы знать вас по именам, когда нужно будет писать поздравительные открытки.
– О, Коди платит за обед, так? Не хочу ничего об этом слышать. Так, со мной и с ней ты уже знаком… А еще есть Тиффани. – Она умолкла, давая Кокрену возможность записать имя, а потом добавила: – И Валори.
Он записал имя так, как его обычно произносят, но она наклонилась и постучала пальцем по бумаге. – Правильнее будет через «о» – Валори[30].
Кокрен ухмыльнулся – его позабавила эта скрупулезность.
– Вроде как в «калория». Если в тебе есть еще и обжора, можно называть ее Калори, и они будут двойняшками.
Пламтри оскалилась в безрадостной улыбке.
– Валори никому не двойняшка. – Она посмотрела на список. – И еще он. Просто напиши «он», ладно? Мне не хотелось бы ни слышать его имя, ни даже видеть его написанным на бумаге.
За мгновение, потребовавшееся для того, чтобы написать две буквы, Кокрену пришло в голову, что этот пресловутый Флибертиджиббет, судя по всему, столь же реален, как Коди и Дженис, и вполне мог убить человека в Окленде пять с небольшим лет назад.
А потом его мысль перескочила к королю, которого, как уверяла Пламтри, она убила десять дней тому назад.
– Это ведь не татуировка, – сказала Пламтри, – а родинка, да?
Кокрен положил авторучку на стол, согнул правую руку, и темное пятно в форме листка плюща пошло морщинами.
– И не то, и не другое. Это скорее… вроде порохового ожога или шрама. Этакая ржавчина под кожей или даже порошок раздробленной коры. Когда мне было семь лет, я сунул руку, чтобы прикрыть наплыв от большого секатора, которым орудовал рабочий. Решил, что похожий на лицо наплыв это настоящая стариковская голова, и попытался помешать рабочему ее отрезать.
Пламтри нахмурила лоб, глядя на него поверх бокала:
– Что?…
Кокрен улыбнулся:
– Прости. Сразу видно, что ты выросла не в винодельческих краях. Это же старо, как «Божья коровка, улети на небо», или Лунный человечек. Фруассар называл это «Le Visage dans la Vigne» – Лик виноградной лозы. Видишь ли, бывает, что зимой, когда приходит время подрезать лозы, на некоторых давно подстриженных черенках появляются наплывы, похожие на лицо старика – лоб, скулы, нос, подбородок… В средневековой Франции это стало предметом серьезного суеверия – там лозы с самыми выразительными наплывами-лицами выкапывали и сжигали на вершине горы. Среди зимы, чтобы весна пришла быстрее. Старику пора умереть.
«Выкинуть короля-самоубийцу», – мысленно добавил он.
– «И доколь ты не поймешь: смерть для жизни новой, хмурым гостем ты живешь на земле суровой», – продекламировала Пламтри, несомненно, цитируя кого-то. – Только не спрашивай, чьи это слова; я даже не знаю, кто из нас это читал. Ты никогда не думал свести это пятно? Уверена, врачи сейчас это могут.
– Нет, – ответил Кокрен, сжимая кулак, чтобы пятно было видно четче. – Я им, пожалуй, даже горжусь – это мой отличительный знак винодела, почетный боевой шрам.
Пламтри улыбнулась и покачала головой:
– Пожалуй, я возьму вот эту «Арни карама». Надеюсь, ее можно будет разжевать.
Кокрен посмотрел в меню.
– Баранина, тушенная с сахаром и корицей? Ну-ну… А я, пожалуй, закажу «Москхари псито». По крайней мере, если верить написанному, это говядина. Жаль, что у них нет старого доброго чизбургера.
– Что да, то да. Время у нас ограничено. Ты все еще настроен звонить своему адвокату? И что же ты попросишь его сделать?
Тут вернулась официантка, и они сделали заказы. Кокрен попросил еще бурбон и пиво, а Пламтри – второй «Манхэттен».
– Я попрошу адвоката, – сказал он, как только официантка отошла, – перевести мне немного денег… чтобы я смог добраться домой. И я… – он взглянул прямо в крошечные точки ее зрачков, – надеюсь, Дженис, что ты поедешь со мной. Адвокат сможет гораздо толковее работать на тебя, если пообщается с тобой лично, а для тебя будет лучше убраться подальше от Арментроута.
– «Я верну тебя домой, Кэтлин…» – пропела Пламтри и вздохнула. – Что за спешка с возвращением домой?
Кокрен, моргая, уставился на нее:
– Если не ошибаюсь, эта песня – об умирающей девушке?
– Ой, я и забыла. Так к чему спешка-то?
Кокрен всплеснул руками.
– А как же заработок?…
– Какая работа может быть в январе в виноградниках?
Он резко, коротко хохотнул, дважды, и снова согнул правую руку.