Нина была мертва, и Кокрен внезапно преисполнился решимости не предавать свою любовь к ней, передав ее кому-то другому, а Дженис была жива, и он не собирался одобрять ее смерть, отдавать ее на волю этой твари, пусть даже таким косвенным образом.
Бутылка вина «Кусачий пес», или как там оно называлось, поблескивала в руке с длинными ногтями, и на тыльной стороне этой ладони была видна отметина (возможно, перекликающаяся с отметиной на руке Кокрена), но Кокрен резко мотнул головой, отвернулся и побрел обратно, туда, откуда пришел.
Глава 10
– Вам известно, что вы возвращаетесь к жизни?
– Так говорят.
– Надеюсь, что вам хочется жить?
– Не могу сказать.
– Показать вам ее? Хотите ее увидеть?
Осторожно войдя в залитую резким желтым светом прачечную, Кокрен увидел, что Пламтри все так же сидела, скорчившись под раковиной, но уже моргала и оглядывалась по сторонам, а Анжелика что-то говорила ей, присев рядом на корточки.
Пит сидел в прежней позе, согнувшись над телефонным аппаратом, и раз за разом нажимал кнопку отбоя; на мгновение бумажный конус на полке замолкал, но тут же из него вновь доносился прежний шум – невнятный гул множества голосов, смех и звон стекла, как будто на том конце сняли трубку, и она болтается на проводе в каком-то многолюдном баре. Кути, восседавший на стиральной машине, хмурился, принюхиваясь к дыму подгоревшей мяты и запаху текилы из кухни и держась за кровоточащий бок.
Переступив через телефонные и электрические провода, чтобы вернуться на свое место под раковиной, Кокрен заметил, что, напрягая слух, улавливает среди гомона погромыхивание барных костей.
– О, Костыль! – воскликнула Пламтри, когда он сел рядом с ней. – Я уже боялась, что ты сбежал от меня.
– Решил этого не делать, – коротко ответил Кокрен с вымученной улыбкой.
Анжелика взглянула на него сначала мельком, а потом пристально, и он задумался о том, каким может быть сейчас выражение его лица.
– Хорошо… – протянула она. – Скажите, вы ведь… потерялись, когда искали уборную?
Кокрен сообразил, что сдерживает дыхание, и выдохнул.
– Да, – ответил он. – Так и… не нашел ее. – Теперь, вспомнив о том, что надо дышать, он тяжело отдувался, как будто только что прибежал невесть откуда.
– Большой вестибюль в викторианском стиле? – нейтральным тоном осведомилась Анжелика. – Роскошный на вид.
Кокрен перевел дух, звучно икнув при этом; он почувствовал и облегчение, и страх, оттого что она знала о существовании зала, в который он приперся, что это не было галлюцинацией.
– Да, – сказал он. – Здоровенный зал. Но, похоже, заброшенный.
Анжелика кивнула.
– За последние полторы недели, – медленно сказала она, – у нас тут накладываются, перекрываются, пропечатываются (назовите, как хотите) два других дома – старинные викторианские здания. Один темный и трухлявый, а другой чистый и с электрическим светом. Наш дом был построен в 1923 году, и в нем использовались бревна, оставшиеся после перестройки особняка Винчестеров в Сан-Хосе. Там два верхних этажа обрушились при большом землетрясении в 1906 году…
– …Когда он пришел из моря за призраком черной леди, – услужливым тоном добавила Дженис, – и обрушил дома.
– О, помолчите, пожалуйста, девочка моя, – прошептала Анжелика, на секунду зажмурившись. – Этот дом, как известно, до сих пор стоит, – продолжила она, обращаясь к Кокрену, – все знают его как Винчестер-хаус, дом с привидениями, популярный туристический объект, куда легко попасть из Сан-Франциско по 280-му шоссе… Но в последнее время, когда в Сан-Хосе идет дождь, здесь течет крыша.
– И там она… текла, – пропыхтел Кокрен. – Сквозь стеклянный купол. – Он не мог найти в себе силы, чтобы рассказать о человеке, увиденном в зеркале.
– Поговорите об этом с Кути, он…
В динамике громко щелкнуло, потом послышалось громкое дыхание: очевидно, на невообразимом другом конце линии кто-то взял трубку.
– Хто-о там ишшо? – проговорил гнусавый мужской голос. – Твой папочка дома, детка! Этот поганый докторишка хочет поиграть в покер на раздевание, и уж я позабочусь, чтобы он навсегда избавился от сухостоя. – На заднем плане зазвучал пронзительный режущий визг.
У Кокрена похолодело лицо, потому что он был уверен, что этот самый голос звучал из уст Пламтри в доме клоуна Стрюби.
Пламтри резко выпрямилась и застыла.
– Это мой папочка! – хрипло проговорила она, и ее голос как будто отдался слабым эхом в громкоговорителе. – Папочка, ты меня слышишь? Я так сожалею, что позволила тебе умереть. Я пыталась поймать тебя…
– Конечно, слышу…
Визг внезапно сделался громче и еще пронзительнее, как будто под действием допплеровского эффекта, оттого что сигнал несущей волны стал приближаться чуть ли не со скоростью света, темное помещение кабинета за дверью прачечной залило голубое сияние, и бульканье воды в тазах воспринималось как заслон; затем все звуки в динамике разом умолкли, и голубое сияние погасло. Кокрен уже не слышал в соседней комнате бульканья воды.
В наступившей тишине Пит отодвинул свой стул, встал, осторожно ступая подошел к двери и выглянул.
– Карборундовая лампа взорвалась, – сказал он, вернувшись в ярко освещенную комнатушку, и добавил, бросив на Пламтри пустой усталый взгляд: – Призрак вашего папаши, однако, весьма буйный сукин сын.
– Он не призрак, – возразила Анжелика дрожащим голосом и гибким движением поднялась во весь рост. – И телеэкран нам высветила не покойная жена Паука Джо. Давайте-ка пойдем в ту комнату и как следует побрызжем там маслом Vete de Aquí.
Познаний Кокрена в испанском хватило на то, чтобы понять, что последние слова означают нечто вроде «убирайся прочь», и, невзирая на свое недавнее решение остаться с этими людьми, он отстраненно подумал, как хорошо было бы намазать этим маслом собственные подметки.
– Прежде чем мы сможем вернуться к нормальным делам, мне нужно будет сделать несколько обычных звонков, – сказала Анжелика, когда все выбрались в кабинет, зажгли свет и Джоанна с Кути принялись кропить желтым маслом дверные косяки и подоконники. С этими словами она поспешно вышла в кухню, и Кокрен услышал, как громыхнула кастрюля, почти брошенная в раковину, ударила сильная струя воды и зашипел, испуская пар, перегретый металл. Пит методично отсоединял электрические провода и снимал «крокодилы» с выходов автомобильного аккумулятора, стоявшего на столе.
– Если он не призрак, – говорила Пламтри, – то поручусь, что ангел. Поручусь, что он мой ангел-хранитель.
Кокрен несколькими жадными глотками допил остатки пива из банки. «Неужели, – думал он, – она даже непредполагает, что личность ее отца как раз и есть этот пресловутый Флибертиджиббет? Тот самый, который незабываемым вечером 17 октября 1989 года забил насмерть несостоявшегося насильника? А если и ангел, – рассуждал он, – то с гарпуном, а не арфой».
Мысль о гарпуне напомнила ему об отпиленном древке стрелы, торчащей в горле мертвого короля; он бросил нервный взгляд в том направлении, а потом воззрился на Кути, который снова забрался на стол и уселся там, скрестив ноги, среди проводов и радиодеталей.
Кути тоже посмотрел на него и негромко (и невесело) проговорил:
– Зовите меня Витамин.
Кокрен удивленно заморгал:
– Э-э… прости, что ты сказал?
– Так, пустяки, – вздохнул Кути.
Анжелика решительным шагом вышла из кухни, темные волосы, обрамлявшие ее бледное узкое лицо, развевались на ходу.
– Твой глаз Багси Сигела сработал, – сказала она Мавраносу. – Двое местных santeros, которым я только что позвонила, заметили мощный всплеск возбуждения у призраков, случившийся несколько минут назад, но Альварес из Винеса решил, что это случилось северо-восточнее его, а Мендоса из Алхамбры указал точно на запад.
– Голливудское кладбище? – предположил Пит.
– Несомненно, – согласилась Анжелика. – Получается, что мы спрятаны не хуже, чем прежде. По меньшей мере.
Она рухнула на диван и тяжело взглянула на Пламтри, сидевшую на полу рядом с Кокреном. Тот импульсивно обнял ее рукой за плечи, и она привалилась к нему; Кокрен сделал вывод, что в данный момент с ним была Дженис.
– Я почти уверена, девочка, что ваш диагноз у меня готов, – сказала она, – хотя жаль, конечно, что вы не прихватили из дурдома свою историю болезни. – Она обвела взглядом остальных, находившихся в комнате, – Кокрена, Кути, Мавраноса и Диану, – и сказала: – Боюсь, то, что я сейчас скажу, будет нарушением закона о врачебной тайне, но это очень серьезно касается всех остальных, и к тому же вы не заплатили мне сорок девять центов.
Анжелика встряхнула головой и улыбнулась, продолжая при этом хмуриться:
– Знаете, пока я была практикующим психиатром, я очень быстро поняла, что квалифицированные доктора, хирурги и тому подобные, очень боятся сообщать своим пациентам дурные новости. Они вызывают кого-нибудь из нас в свое отделение, якобы для консультации, и это всегда означает: «Не могли бы вы объяснить моему больному, что его рак неизлечим? Не возьмете ли вы на себя труд сообщить это его родным?» Поэтому мне много раз приходилось сообщать совершенно незнакомым людям, что ногу непременно нужно ампутировать, или извещать девочку-подростка, что ее отец умер. Мне всегда было очень тяжело, когда случалось нести такие вести. – Она отрывисто, принужденно хохотнула, дважды. – Ничего не понятно, да? Я к тому, что мне совершенно не хочется говорить то, что нужно будет сейчас сказать, хотя новости эти, в общем-то, иного сорта. – Пламтри открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Анжелика вскинула руку. – Дайте мне договорить, мисс Пламтри. В вас действительно присутствует множественная личность, но не это самое… диковинное. С чего бы начать? Во-первых, я совершенно уверена, что вы присутствовали, когда ваш отец… ну, пусть будет