умер.
Кокрен с запозданием заметил, что Анжелика принесла с собой из кухни стакан с каким-то питьем, возможно, текилой, и сейчас смотрел, как она отпила оттуда.
– Думаю, – продолжала она, – что вы стояли на тротуаре перед тем самым домом, с которого он упал; думаю, что он, падая, заделвас, и поэтому вы очутились в больнице с переломами. Почти наверняка день был солнечным, и поэтому он ассоциируется у вас с солнцем – отсюда ваши сновидения о солнце, падающем на вас с неба, и отсюда же, несомненно, ваши стрессогенные солнечные ожоги и суженные зрачки. Мы называем психические симптомы такого рода конверсионным расстройством.
Анжелика подалась вперед – но ее голова оказалась как раз над одной из жестянок для сбора воды, и следующая капля упала ей на темя. Она снова выпрямилась, сидя на диване.
– Все эти рассуждения принадлежат ортодоксальному врачу-психиатру Анжелике Антем Элизелд. А теперь будет говорить Bruja Angelica, del «Testiculos del Leon»[42]: я думаю, что за мгновение до смерти его тела, когда вы оба лежали на тротуаре, или где вы там оказались, он сумел все же взглянуть вам в глаза и… перепрыгнул через пропасть, забросил свою душу в ваше двухлетнее тело. – Она еще сильнее нахмурилась, уставившись на жидкость в своем стакане. – В результате вы в нежном двухлетнем возрасте лишились психической девственности, что, несомненно, оказалось сильнейшей травмой для вашего «я». Вряд ли домашняя жизнь в коммуне хиппи могла способствовать умственному здоровью, но, так сказать, спусковым крючком для возникновения множественной личности, несомненно, оказалось виртуальное насилие со стороны родного отца.
– Я все еще здесь, – осторожно проговорила Пламтри. – Валори не заставила меня выпасть из времени. Так что, пожалуй, это не такая уж плохая новость.
– Ну-у… – протянула Анжелика, вскинув брови, – новость состоит в том, что ваш отец бестелесен, но находится в вас, как один из клиньев, которыми пользуются, чтобы расколоть бревно по длине. И он не призрак, он жив, он никогда не умирал, никогда не испытывал психического усекновения, сопутствующего смерти. И отсюда почти наверняка следует, что именно он и был тем, кто убил Скотта Крейна.
– Мой отец жив, – произнесла Пламтри, определенно смакуя эту мысль. – Я непозволила ему умереть! Я поймала его – спасла его!
«И он Флибертиджиббет, – с тревогой думал Кокрен. – Дженис, прошу тебя, не упускай этого из виду».
Тут в двери черного хода что-то отвратительно заскрежетало; Кокрен подскочил и чуть не вскрикнул от неожиданности – Паук Джо протискивался в дверь, обдирая длинными жесткими щупами, приделанными к поясу, краску с косяков и дверного полотна, бормоча проклятья себе под нос. Преодолев дверь, он затопал по полу (Мавранос поспешно убрался с его пути), щупы цеплялись за ковер, стремительно разгибались и со звоном полосовали воздух, и в конце концов он тяжело опустился на пол около дивана. Вероятно, не отдавая себе толком отчета в собственных действиях, он после довольно продолжительных поисков нашарил колоду карт Lotería, оставленных Анжеликой, и принялся тасовать тонкие карты в ладонях, покрытых коричневыми старческими пятнами.
Анжелика снова повернулась к Пламтри.
– Вы знаете, что означают строки, которые процитировали несколько минут назад? – резким тоном спросила она. – Перечень импровизированных ненадежных и чрезвычайно краткосрочных защитных мер. «Я поворачиваюсь спиной, чтобы защитить живот» и так далее?
– Прошу вас, ни слова больше, – поспешно сказала Пламтри. – Нет, не помню, чтобы я что-то цитировала.
– Ну так вот, это отрывок из «Троила и Крессиды», – пояснила Анжелика, – шекспировской пьесы, которую относят к неудачным – в основном из-за того что в ней вроде бы нет особого смысла. Но некоторые спиритуалисты, медиумы, brujas y magos (из настоящих) хорошо знакомы с этой пьесой.
– О чем она? – спросил Кокрен сдавленным голосом, потому что венчальная часовня в Лас-Вегасе, где он зарегистрировал брак с Ниной Жестен Леон (возлюбленной утраченной Ниной), называлась «Трой и Кресс», и на следующее утро с ним случилась первая из тех галлюцинаций, от которых подкашивались ноги и опускались руки, с явлением громадного мужчины в маске.
Анжелика вздохнула и допила содержимое стакана.
– То, что я сейчас расскажу, очень мало кому известно. Посудите сами: Шекспир написал эту пьесу не для широкой публики, ее предполагалось показать в 1603 году лишь узкому кругу жителей Лондона, искушенных в делах магии, а в печатную версию ему пришлось добавить в конце первой сцены, после рифмованного монолога, которым она поначалу завершалась, несколько строк, скрывающих истинный смысл пьесы. И он в том, что Троил не выходил на поле боя, не сражался, а получил рану – смертельную – дома, от собственной руки. Теперь вряд ли хоть кто-то догадается, что эта пьеса о призраках.
Она взглянула на Пламтри с выражением, которое, пожалуй, можно было бы истолковать как сочувствие.
– Я давно не перечитывала ее… Действие там происходит во время Троянской войны – слышали о такой? Рассказ идет о девушке-троянке, Крессиде, которую готовили для того, чтобы она стала вместилищем призрака своего покойного отца. Греки, осаждавшие город, завладели этим призраком и хотели использовать его против троянцев, но им требовалось поместить его в живое тело, которое было совместимо с ним и не было бы девственно в психическом смысле. Это была очень грязная затея наподобие биологической войны, и часть греков – например, Улисс – не одобряет эту тактику; греческие воины теряют ориентировку из-за близости мощного призрака, они используют различные приемы маскировки (Улисс называет их попросту «раздор» или «зависть»), для того чтобы укрыться. Но предатель-спиритуалист в Трое уговаривает Крессиду переспать с призраком ее мертвого ухажера Троила, который почти перерубил себе шею мечом еще до начала всей истории. В пьесе ни разу не говорится прямо, что Троил мертв, что он призрак самоубийцы, но само его имя должно было дать подсказку театральной публике – в гомеровской «Илиаде» Троил упомянут как давно погибший, хотя Гомер и не говорил ни о его самоубийстве, ни о его любви к отвергнувшей его Крессиде, о чем околичностями сообщает Шекспир. Как бы там ни было, враги убедили безмозглых троянцев отдать им Крессиду в обмен на пленного высокородного троянца, а спиритуалист ухитряется привести ее на ложе к призраку Троила непосредственно перед тем, как она покинет город. И конечно, план греков сработал: Троя пала, благородный царевич Гектор погиб. Хотя, – добавила она, явно удерживая себя от взгляда на дверь кухни, – Аполлон и Афродита сохранили тело Гектора от поругания.
Мавранос, все так же стоявший с револьвером в руке, взглянул через комнату на Пламтри и спросил:
– Как вы собирались оживлять Скотта Крейна?
Она поежилась под рукой Кокрена и пробормотала:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. – Свет мигнул, и она, прищурившись, посмотрела на Мавраноса: – Да… извините, что вы спросили?
– Спросил: как вы собирались возвращать Крейна к жизни?
– Настало время серьезных вопросов. – Она глубоко вдохнула и выдохнула. – Я была уверена, что возродить его сможет живой король. Король в живом теле. Я знала, что он… ну… волшебный, и подумала, что он-то не может не знать, как делаются такие штуки. Поэтому я решила отыскать бестелесный дух Летающей монахини – Крейна – и позволить ему занять мое тело, чтобы он имел в своем распоряжении живое тело, вот это, и тогда он сможет делать свои магические штучки, что бы это ни означало. Я знаю, как… открыть себя, открыть «путь к самым тайникам своей души», отступить в сторону и позволить другой личности взять власть над моим телом – я делаю это по сотне раз на дню. И он не навредил бы себе насильственным нарушением моей спиритуальной девственности – я ведь все равно что Центральный вокзал для личностей, сменяющих друг дружку в этой головенке. Насколько я знаю, все они самозарожденные, но я уверена, что какая там ни есть… э-э… психическая плева?… она давным-давно разорвана.
«Ты и сама не знаешь, Коди, насколько права, – думал Кокрен. – Жаль, что ты не слышала, что Анжелика рассказывала о твоем отце всего несколько минут назад».
Пламтри все так же выдерживала взгляд Мавраноса, но Кокрен видел, что в ее глазах поблескивали слезы.
– И если, – твердо продолжала она, – он не сможет провернуть фокус с возвращением обратно в свое тело – даже при том, что оно находится в такой идеальной сохранности здесь, в вашей кухне, – тогда ему можно будет просто, боже мой, просто остаться в моем, забрать его себе. Мое тело не идеально и не того пола, но оно молодо, и это все, что я могу дать ему вроде как в искупление вины. – Она резким движением вытерла глаза рукавом. – Такой был у меня план. Доктор Арментроут сказал, что Кут Хуми Парганас может знать, как это сделать; не исключено, что можно как-то по-другому. – Она посмотрела на подростка, сидевшего на столе. – Проторчав здесь с вами эту ночь, мне пришло в голову, что ты, на самом деле, незнаешь, как это сделать. Это правда?…
Вместо Кути ответила Анжелика.
– Конечно, это правда! – сердито ответила она. – Неужели вы думаете, что, если бы Кути знал, как оживить мертвого короля, он бы уже не сделал этого?
Задержав еще секунду-другую взгляд на Кути, Пламтри с усталой улыбкой повернулась к Анжелике.
– Нет, леди, я так не думаю, – тихо сказала она.
Мавранос уперся потухшим взглядом в Анжелику.
– Теперь я знаю, – хрипло проговорил он, – что ты чувствуешь, сообщая дурные вести. – Он тщательно прокашлялся, но, когда заговорил снова, его голос скрипел, как рассыпанный по полу песок под подошвами ботинок. – Мне кажется, план мисс Пламтри может сработать.
Анжелика ощутимо напряглась.
– И для кого же эта новость плохая?
– Для васвсех, черт возьми. Для тебя, Пита и Кути. Черт возьми! Отправляясь сюда, мы с Дианой намеревались передать корону мужчине с кровоточащей раной в боку. Этот титул – королевский – принес бы с собой почти абсолютную защиту (мисс Пламтри может еще раз рассказать вам, как трудно ей было добраться до Крейна сквозь все преграды).