Судя по грохоту и брани, доносившимся из кабинета, оса то ли принялась метаться по комнате, то ли там объявилась еще одна, но Пламтри под прикрытием этого шума преспокойно сняла цепочку и открыла массивную дверь.
Холодный ночной воздух был насыщен соленым запахом близкого моря. Пламтри и Кокрен промчались по залитому светом фонарей асфальту переулка до угла Оушен-бульвар, перебежали проезжую часть, воспользовавшись кратковременным просветом в потоке несущихся по нему фар, а дальше Пламтри потащила Кокрена по краю автостоянки к железной лестнице, ведущей на песчаный пляж. На другом берегу гавани, в четверти мили отсюда, стоял на вечной стоянке в порту полуострова Лонг-Бич величественный старый океанский лайнер «Куин Мэри», преобразованный в отель, и его желтые огни отражались в пляшущих легких волнах как мятущаяся гряда светящихся цветов.
Пламтри с развевающимися белокурыми волосами соскочила с последней железной ступеньки на песок.
– Неукрощенная вода, – сказала она, широким жестом указав на море. – Тут они не смогут почувствовать нас, даже если найдут время на поиски. Но они его не найдут. Они настолько безумны, что задержатся похоронить этого несчастного старого бродягу.
Сейчас, когда они оказались ниже береговых обрывов, Кокрен увидел на берегу, в сотне ярдов к югу от лестницы, пару костров и с тревогой задумался о том, кому могло понадобиться жечь их здесь глубокой ночью. Морской бриз слабо доносил барабанный бой.
– Н-ну, – сказал он, поежившись, – куда теперь?
– Во Фриско, – ответила Пламтри. – А почему «Клифф-хаус»?
– Это, – сказал он, поежившись, – отличное место для завтрака. Популярно у туристов, так что есть надежное прикрытие. – Он сунул руки в карманы и попытался сообразить, почему «Клифф-хаус» показался всем им таким удобным местом для рекогносцировки. – Не знаю, Коди, просто пришло в голову. Это совсем рядом со старыми Купальнями Сатро, а там можно прекрасно поговорить на полянах около руин, возле самой воды, неукрощенной воды, потому что там нельзя незаметно подойти, невозможно подслушать, а ветер и шум моря забьют любой, даже направленный, микрофон и… – он застенчиво усмехнулся, – на утесах парка Горы Сатро рядами стояло множество древнегреческих статуй. Все они зарыты где-то в парке. Наверно, я думал, что они могут… послужить защитой. Что все эти каменные люди отвлекут внимание от нас.
Он посмотрел сбоку на ее укрытое тенью лицо и попытался понять, не смеется ли она над ним, но она лишь кивнула.
– Почему их зарыли?
– Это было во время Второй мировой, – ответил он. – Правительство опасалось, что они станут ориентиром для японских субмарин.
– А то как же, – рассеянно отозвалась она, шагнув по сыпучему песку в северную сторону, прочь от костров. – Увидит моряк в перископ толпу голых белых людей, стоящих над обрывом среди ночи, и закричит: «Капитан-сан, тут Флиска блиска!»
Грубые шутки Коди действовали на Кокрена угнетающе, и он надеялся на скорое возвращение Дженис.
– А теперь, думаю, – возбужденно сказал он, – мы позвоним моему адвокату, чтобы он перевел нам немного денег. Тогда можно будет взять напрокат машину…
– И оставить Арментроуту письменную инструкцию, где нас искать, – перебила его Пламтри, снова кивнув. – В жопу твоих адвокатов, как сказал поэт. Я добуду машину.
Арментроут никогда не оставался в отделении в столь поздний час. Пациентов давно загнали спать, и в коридорах и холлах горело лишь дежурное освещение. После того как дверь захлопнулась за последним из сотрудников, уходивших на ночь домой, воцарилась всеобъемлющая напряженная тишина; случайный приглушенный визгливый вскрик или дикий хохот воспринимались как долгожданный обвал одной из стоячих волн, которые, казалось, заполняли все комнаты и коридоры, когда тишину ничто не нарушало.
Он сидел в одном из забранных чехлами кресел возле длинного стола, установленного на прежнем месте в телевизионном фойе. Экран наверху чуть светился мутным темно-зеленым светом, а за спиной Арментроута двор скрывали два листа толстой фанеры, которыми наспех зашили окно, через которое сбежали Кокрен и Пламтри.
Резко ограничился не только обзор внешнего мира, но и прочие связи с ним. Телефон-автомат, беспрестанно звонивший днем, умолк, и Арментроут боялся, что, если пересечь зал и поднять трубку, в ней не будет даже гудка.
Каждую пару минут он похлопывал себя по карману брюк, и уже дважды за последние два часа ему пришлось извлечь оттуда ключи и посмотреть на них, чтобы удостовериться, что он может покинуть запертое отделение, если захочет. Пока что он сопротивлялся желанию попробовать ключ в двери; что, если он не подойдет к замку и никто из персонала не захочет узнать в нем того, кто он есть? Что, если с него снимут белый халат и наденут тряпки из кладовки, которую здесь именуют «бутиком», вкатят лошадиную дозу препарата, покажут койку в одной из палат и скажут, что это теперь его место? Что, если оно на самом деле его? Он ведь уже был пациентом подобного заведения в Уичито, когда ему было семнадцать лет…
«Повторить Ричи атропин…»
Дежурная сестра ошалело взглянула на него, когда он несколько часов назад ворвался в охваченное буйством телевизионное фойе, волоча на себе пару манекенов. Он тогда промямлил, что, дескать, это методика восстановления диссоциатиков… Что ж, надо будет держаться за эту версию. Очень может быть, что когда-нибудь он и впрямь проверит это средство на диссоциатиках!
В действительности ему позарез требовался маскирующий эффект этого сооружения. Лонг-Джон Бич оказался опасно опустошен во время этого бедлама с мороженым, а Арментроуту требовалась любая доступная маскировка, потому что, похоже, бог явился прямо сюда, устроил землетрясение и освободил узников из заточения.
Арментроут запрокинул голову и посмотрел на свежую трещину в потолке.
И тут же встал, содрогнувшись всем телом. Полностью заряженный сотовый телефон тяжело оттягивал карман пиджака, но внезапно доктор осознал, что не может находиться в телевизионном фойе ни минутой дольше, и поспешно направился прочь, помахав дежурной сестре через окошко поста.
«Пламтри и Кокрен, – говорил себе Арментроут, шагая по полутемному коридору к своему запертому кабинету. – Зачем богу могло понадобиться освобождать еще и Кокрена?»
Он досадливо упрекал себя в том, что не обратил должного внимания на галлюцинирующего вдовца. Как этот человек мог обзавестись пятном в виде листа плюща у основания пальцев на тыльной стороне правой ладони? Кокрен ни разу не упомянул о случаях бреда или видений, пока находился здесь, – что-нибудь подобное заставило бы Арментроута насторожиться; но мог ли быть этот угрюмый вдовец чем-то большим, нежели простым экстрасенсом, могла ли у него существовать какая-нибудь связь с богом?
Ключ Арментроута отлично открыл замок кабинета, но доктор слишком углубился в свои мысли, чтобы порадоваться этому маленькому самоутверждению. «Нужно было посадить его на сильнодействующие препараты, – думал он, шествуя по линолеуму и усаживаясь в кресло, – черт возьми, это ему нужно было назначить бензодиазепин и ЭСТ! Подвергнув им Пламтри, я потерял больше, чем приобрел, даже если мой… даже если никакой далекий призрак не запеленговал меня».
«Я попробовал на вкус вашу кровь и знаю запах вашего семени. С точки зрения вуду, это означает, что в моем распоряжении полный комплект ваших „документов“…»
«Совершенно верно, – думал сейчас Арментроут. – Зато у меня имеется пробирка с вашей кровью, мистер Салвой».
Он уставился на комплект из двух соединенных вместе ростовых кукол, прислоненный к кушетке. Эта штука, снабженная рубашками, куртками, брюками и туфлями, должным образом закрепленными на алюминиевых трубках, и с головами от магазинных манекенов, надетыми на вращающиеся стойки, которые заменяли шеи, выглядела как два приветливо улыбающихся человека, обнимающих за плечи невидимого третьего, посередине; и, привязав каркас к своим плечам, Арментроут как раз стал бы этим самым третьим, человеком посередине. Рычаг, находившийся в груди левого манекена, позволял ему двигать механическими внешними руками, а тот, что в правом, – крутить головами. В затылках пенопластовых голов он вырезал отверстия, затолкал туда десятки бумажных салфеток, испачканных каплями крови пациентов, и спрятал дыры под париками «Дайнел». Все сооружение весило около двадцати фунтов, его было неудобно носить, и на людях оно привлекало слишком много насмешливого внимания, но в нескольких случаях оно показало себя эффективным многоуровневым психическим скремблером, до жути удачной преломляющей и отклоняющей маской. Арментроут подумал, что какой-нибудь придурок с простецким старым ружьем вполне может даже выстрелить не в ту голову.
Телефон на столе зазвонил, заставив его подскочить в кресле, и за мгновение до того, как сообразить, что в боку у него всего лишь вибрирует одновременно зазвонивший сотовый телефон, он решил, что с ним случился сердечный приступ.
– Да! – сказал он в трубку, поднеся ее к уху. «Только бы не издалека, – в страхе думал он, – ну пожалуйста. Пусть это наконец окажется коп».
И, к счастью, это оказался коп.
– Доктор? – раздался мужской голос. – Это Гамильтон, из полиции. Простите, что так поздно. Я только что закончил смену и вышел со службы. У вас есть чем записать? Я выяснил расположение того места, где ваша фруктовая[46] девица, по ее словам, убила короля, Летающую монахиню.
Арментроут записал дрожащей рукой адрес на Нептун-авеню в Лейкадии.
– Удалось ли вам что-нибудь узнать насчет смерти Нила Обстадта два года назад?
– Кое-что. На той неделе творились какие-то странные вещи, и полиция Лос-Анджелеса до сих пор не может свести концы с концами. Тело Обстадта нашли в воде, с океанской стороны от «Куин Мэри», после того как там 31 декабря девяносто второго года взорвалась какая-то бомба, но в воде не нашли никаких следов взрывчатки и ни единого осколка бомбы; его разорвало в клочья, но кишки все же подобрали и там обнаружили пулю мелкого калибра. На одной из туристских палуб нашли труп кинопродюсера, некоей Лоретты Деларавы, с пулей 45-го калибра в сердце. Она снимала там какой-то мистический фильм для телевидения, и мы допросили многих ее служащих. Судя по всему, Деларава привела на судно шесть человек