! – Она негромко рассмеялась и покачала головой. – Он прятался от Диониса, который оказался без короля, и поэтому отдалился от человеческих дел. Я решила убрать их обоих со своей картины, и поэтому в ночь на 24 июня следующего года, в канун Дня святого Иоанна, провела самый первый обряд вуду на американском Западе, и в лесу близ дороги на Сан-Хосе мой народ танцевал, бил в барабаны, пил ром и поклонялся Дамбалле, Великому Змею, а я обращала к нему свои молитвы. А через двенадцать дней, в Никарагуа, Дионис, уже в значительной степени расчеловечившийся, нашел своего разуверовавшегося короля – Харасти съел аллигатор, в котором явился Себек-Ра, чрезвычайно свирепое олицетворение бога плодородия и смерти начальной эпохи Древнего Египта.
Кокрен отвернулся от змееподобных глаз и улыбки, словно взятой с древнеегипетских рисунков, и увидел, что его спутники тоже стараются не смотреть в лицо Пламтри. Он думал о разломанном скелете в теплице под дождем и хотел, чтобы кто-нибудь закрыл дверь со двора.
– На первых порах я не знала, – обстоятельно продолжал голос Мамаши Плезант, – что, когда Харасти сбежал с этого континента в 1868 году, королевская власть и влияние рухнули, как с оборвавшейся веревки. Дионис, – сказала она, глядя на Кокрена, ощущавшего этот взгляд кожей лица, – придает большое значение именам и даже сходству в их звучании или содержании; и производитель оружия с Востока, известный как «король винтовок», у которого, помимо других случайных совпадений, одно из имен было Фишер, что, как всем известно, значит «рыбак», не желая того, не ведая о том ни сном ни духом, сделался сердцевиной королевства. Но я ощутила нажим с Востока!.. Препятствие своей магии, и в 1880 году я провела еще один обряд вуду – на этот раз в подвале моего особняка на Октавия-стрит. Снова мои последователи барабанили и танцевали перед Великим Змеем, и в декабре того же года этот бедняга, случайный король, умер. У него остался сын средних лет, который тоже умер в марте следующего года от чахотки, покинув бездетной вдову сорока одного года. У них, впрочем, был один ребенок, дочь, но та умерла от атрофии полутора месяцев от роду еще в шестьдесят шестом году.
– Призрак этой вдовы и есть та, другая, старуха?… – спросил Кокрен.
Голова Пламтри кивнула.
– И теперь она тоже бунтовщица, как и я. Она не всегда была такой – сразу после смерти мужа она обратилась к спиритуалисту, который сказал, что она в долгу перед богом за то внимание, которое он так щедро уделил ее семье, и что за это ей следует употребить унаследованное состояние на постройку бесконечной часовни: ворот, через которые заблудшие призраки смогут покинуть этот мир и перейти в следующий. И она взялась за это всего через пару лет после смерти обожаемого мужа. Она приступила к строительству огромного дома, спроектированного так, чтобы призраки охотно заходили туда, а потом не могли выбраться; его строительство не прекращалось в течение почти сорока лет, там день за днем стучали и пилили, и каждый день появлялись новые двери и коридоры… Двери и лестницы, которые никуда не вели, окна в полах, краны, установленные так, что до них невозможно дотянуться… Пожалуй, единственным выходом для призраков было развоплотиться и отправиться к богу через один из каминов. За время ее жизни там построили сорок семь каминов.
– Я думал, что стук отпугивает призраков, – сказал Кокрен.
– Нет, – резко бросила Анжелика. – Стук, грохот, резкий шум дезориентируют их. Он выбивает их из обычного состояния, обнуляет все параметры управления… Так сказать, толкает делать ставки, когда следовало бы спасовать. – Она посмотрела на Пита. – Мы, естественно, знаем, что это за безумный дом.
– И кто была эта старушка, – согласился Пит Салливан. – Это Винчестер-хаус, до него каких-то несколько миль по 280-му.
– Да, Винчестер, – подтвердил голос Плезант устами Пламтри. – И она, как и я, была избрана хранительницей и подательницей божьего вина pagadebiti – освященного зинфанделя. Но однажды ночью, в 1899 году, когда безмозглая ипостась бога, которую в городе называли Бакусом, уже выселила меня из моего собственного низвергнутого дома и взяла под стражу, Винчестер нашла на стене своей часовни, в винном погребе, черный отпечаток руки и поняла, что это приказ ей отдать богу призрак мужа… И она не смогла заставить себя сделать это и забыть его. И даже зная, что ее ждет кара, она взбунтовалась – и замуровала винный погреб. Когда через три дня после Пасхи 1906 года бог пришел, чтобы разделаться с моим скитающимся призраком, он en passant[33] ударил и по ней; от землетрясения, вызванного его прибытием, верхние этажи дома упали на ее спальню, и она на долгие часы оказалась под завалом. Но она не раскаялась в своем бунте – как только слуги освободили ее, она заколотила все крыло дома и провела шесть месяцев на воде, на борту плавучего дома под названием «Ковчег», в здешней южной бухте у моста Дамбартон.
– А уцелевшие доски и бревна от обрушившихся верхних этажей, – подхватил Пит, – использовались для строительства родильного дома в Лонг-Бич в 1920-х годах; вероятно, потому, что материалы сохранили свойства сбивать призраков с толку. – Он посмотрел на Кокрена. – Из этой больницы, в конце концов, получился тот дом, где мы жили, – «Солвилль».
– Когда Винчестер вернулась в свой дом, – продолжала Плезант, – она стала маскироваться от бога и призраков. А умирая, завещала изловить и спрятать ее призрак. Так и было сделано, а теперь бог хочет, чтобы вы доставили ее и меня к нему. Вам нужно найти проводника.
Мавранос уже не в первый раз потер лоб.
– Омар Салвой говорит, для того чтобы король вернулся к жизни, кто-то должен умереть; возможно, и не один, – сказал Кокрен. – Он утверждает, что без кровопролития не обойтись.
– Конечно, – согласилась Плезант.
Анжелика, сидевшая на полу рядом со стулом, резко распрямила спину.
– И он говорит, что Кути, вот этот мальчик, будет одержим Дионисом.
– Рано или поздно это со всеми случится, – ровным голосом ответила Плезант.
– Но вот это, боюсь, даже не подлежит обсуждению, – сказала Анжелика, мотнув головой. – Не знаю, что там случится, но вот этого точно не будет. У нас еще почти два дня, чтобы сбежать отсюда.
Плечи Пламтри затряслись от усталого смеха.
– Только не пытайтесь спрятаться в Никарагуа, – произнес голос Плезант.
– Нет, мама, – сказал Кути. – Что же мне, беречь себя для Омара Салвоя? – Он говорил тихо, не глядя ни на кого из присутствовавших в кухне. – Если… если бог предлагает мне свое вино, закрывающее долги, – я готов его выпить. – Он продолжил еще тише: – И я задолжал ему голову. Он может не принять ее, но я должен предложить.
– Ну, это мы еще посмотрим, – ответила Анжелика чересчур громким голосом, и Кокрен решил, что она очень растерялась и испугалась.
– Но как нам раздобыть проводника? – спросил Мавранос.
Анжелика вскинула на него изумленный и удрученный взгляд.
– Арки, Кути не…
– В День воскрешения, – сказала Плезант, – вы подберете на дороге человека, который будет голосовать. В свой автомобиль. Я сейчас говорю вам об этом. А эта женщина, – она прикоснулась к своему – Пламтри – лбу, – должна все время носить с собой эту золотую зажигалку. И об этом я говорю вам сейчас. – Она величаво кивнула.
«И конечно, ты все сказала бы нам две недели назад, – сердито думал Кокрен, – если бы мы спросили тебя напрямик: следует ли нам подбирать автостопщиков? Должна ли Пламтри таскать с собой зажигалку „Данхилл“?»
– Давай, Кути, принеси ей эти чертовы туфли, – сказал он. Потом подошел к двери и закрыл ее, не глядя сквозь раму, где выбил стекло: он боялся увидеть там обнаженную фигуру призрака Скотта Крейна, сидящую на мокрой траве и, может быть, скорбно глядящую сюда.
Коди вернулась, как только северные вершины гор Монтара вырисовались на фоне красного солнца. Кокрен прохаживался по подъездной дорожке вокруг упрятанного в чехлы «Сабурбана» с манометром для шин в руке, когда из открытого окна гостиной донесся вскрик и глухой стук.
Манометр с грохотом упал на бетон, и Кокрен метнулся по траве к окну, сорвал москитную сетку и отдернул занавеску.
Пламтри лежала на боку на ковре, яростно фыркала и тщетно пыталась сесть, а рыхлые подошвы из эвкалиптовой коры покаянных туфель Плезант скользили по ковру. Мавранос и Пит вбежали и застыли, столкнувшись в дверях через мгновение после того, как Кокрен просунулся в окно.
– Это прямо как… в конце… сраного «Волшебника Оз», – выдохнула Коди, смаргивая слезы. – Девчонка получила по башке, и все столпились вокруг и пытаются понять, цела ли она. – Она наконец-то смогла сесть и, тяжело дыша, держалась за бок. – Она… танцевала! Я ввалилась как раз посреди какого-то проклятого пируэта и не удержалась на ногах. Не надо мне помогать! – хрипло прикрикнула она на Мавраноса, кинувшегося к ней. – У меня ребра, как сломанные спагетти в целлофановом пакетике. Сама встану. Через минуту. – Она посмотрела на Кокрена. – Она танцевала здесь одна-одинешенька! Сколько ей лет?
– Сто с чем-то, – ответил Мавранос.
– Ну а я, точняк, еще и бедро сломала тем, что она запихнула в карман, – сказала Пламтри и, ухватившись за тяжелое, не в меру пухлое кресло, поднялась на ноги и запустила руку в задний карман.
– Вы только посмотрите! – воскликнула она, махнув золотистым прямоугольником. – Старушка сперла зажигалку.
Кокрен перекинул ногу через подоконник и ввалился в комнату, с кислой мыслью, что он выскочил из-за занавески, как кролик из-под платка фокусника.
– Нет, Коди, ничего она не воровала, – сказал он. – Зажигалке следует находиться в твоем кармане.
– Мы это выяснили, – добавил Мавранос.
– Пусть Анжелика отработает свое проживание, – сказала Пламтри, – забинтует мне ребра, что ли, или что там еще нужно сделать. И, ради всего святого, дайте мне выпить.
Кокрен направился к двери в коридор.