– О, спасибо!.. – сказала Анжелика, явно не зная, каким именем назвать Пламтри на этот раз. – Пит, дай ей четвертак, – добавила она, когда Кокрен открыл заднюю дверь грузовика и шагнул под дождь. – Скажи Кути и Арки, чтобы срочно выбирались оттуда. Только пусть не берут «Гранаду»: мы ехали на ней во время перестрелки с байкерами в яхт-клубе, и они могли запомнить машину. Скажи им, чтобы взяли старый «Торино».
– Плохие парни могут уже торчать перед домом и ждать подкрепления, зная, что мы вооружены, – добавил Пит. – Скажи Арки, чтобы выезжал прямо через теплицу. Кокрен нынче утром говорил, что там проходит грунтовка, выходящая с холма на 280-е.
Кокрен ясно видел, что Пламтри сможет сделать все это, но как только она устало вылезла из машины, он схватил ее за неперевязанную руку.
– Может быть, тебе поможет, если кто-то будет рядом? Я смогу сосредоточиться на тебе и не обращать внимания на призраков.
Морщины, прорезавшие ее лицо от усталости, шевельнулись в слабой улыбке.
– Сид, мне очень хотелось бы этого. И кстати, тебе ничего не грозит, если ты будешь просто молчать и смотреть только на меня.
– Так я и собирался поступить. – Он испытывал нервозную радость от того, что, несмотря на выпитое pagadebiti, все же мог говорить связно; ему пришел на память случай, когда в походе его укусила неизвестная змея, – тогда он весь день внимательно следил за собой, чтобы не пропустить момент, когда у него начнет заплетаться язык, появится онемение или какие-нибудь еще симптомы отравления.
Пламтри взяла у Пита монетку, и они с Кокреном, держась за руки, отправились к пронизанному дождевыми струями и кишащему призраками световому конусу, в котором находился телефон.
Кокрен улавливал шепот и хихиканье призраков, и хоть и старался не прислушиваться, все же разбирал в чуть слышном гуле предложения сексуальных утех, просьбы отвезти в другие штаты или дать денег и предложения помыть окна машины за доллар.
Кокрен не сводил глаз с Пламтри. Ее лицо то и дело менялось в ответ на все это, как меняются позы фехтовальщика, парирующего разные удары, и однажды с подчеркнутой выразительностью она подмигнула Кокрену; он решил, что в эту секунду рядом с ним была Тиффани. Она прошла сквозь множество искаженных форм, словно продралась через паутину, бросила монету в прорезь и набрала его домашний номер, нажимая на кнопки так, будто постукивала кого-то по груди, чтобы подчеркнуть свои слова.
Через несколько секунд она подобралась и сказала:
– Привет, это я, девушка с тысячью лиц. Позвони мне на этот номер, используя глаз старого короля как скремблер. – Она произнесла номер телефона и повесила трубку.
– Хорошо придумала, – сказал Кокрен, не разжимая губ.
– Молчи! Они могут проскочить к тебе в горло. Они вроде как шутят, но шутки у них очень злые; что поделать – таков мир.
Наконец телефон зазвонил, и Пламтри сняла трубку.
– Алло! Алло! – Она отняла трубку от уха и постучала ею по алюминиевому корпусу. – Я ничего не слышу! – заявила она, повысив голос, и проговорила в трубку: – Кути, Арки, надеюсь, вы меня слышите? Я глухая, так что слушайте вы! – Ее голос смягчился. – Арки, у тебя очаровательная задница. Прочь! – рявкнула Коди, по-видимому, на Тиффани. – Слушайте, вам обоим нужно убираться оттуда, немедленно. Через…
Она испуганно взглянула на Кокрена, и он понял, что ей пришло в голову: Дженис слушает ее и может в их ментальном домике Белоснежки выдать планы Омару Салвою.
– В общем, как утром Сид говорил Арки, именно этим путем, понятно?
Она перевернула трубку в руке и закусила наушник – и Кокрен понял, что она слушает через кости головы. Потом, почти сразу же, она снова приложила трубку к уху.
– Ладно, больше ни слова. Нас здесь подслушивают, несмотря на твой скремблер. Хватит и того, что я знаю, что разговариваю не с кем-то посторонним, кому нравится звонить на телефоны-автоматы. Слушай: мы сейчас отправляемся к голове Джорджа Вашингтона.
Кокрен кивнул. В то утро, когда они прошли по туннелю в руинах Купален Сатро и увидели валун, по словам Кути, точь-в-точь похожий на голову Вашингтона, Дженис не было с ними, и Коди не сказала, что это касается важного события и что оно произойдет сегодня, а не завтра, как они все ожидали. Дженис могла выдать все это отцу, но знать, куда отправятся Кути и Мавранос, она не будет.
– Подтверди, что понял, – потребовала Коди и снова закусила трубку. Потом сказала в микрофон: – Отлично. Кстати, хорошо бы, чтоб Кути взял то желтое одеяльце, которое дала ему лысая дама, если оно все еще у него. – Она вздохнула и добавила: – Не задерживайтесь, – и повесила обслюнявленную трубку, на которой даже виднелись следы зубов. Кокрен слабо расслышал, как один из призраков сказал, что телефон предназначен для того, чтобы звонить и заказывать еду, а сам в пищу не годится.
Пламтри взяла Кокрена под локоть и вывела из сумятицы безумных призраков; оба они не дышали, пока не дошли до машины.
– Трубку снял Кути, – сообщила Пламтри, переведя дух, – и тут же подошел Арки. – Они поняли меня, и я не слышала от них ничего такого, что могло бы навести кого-нибудь на след. – Она тревожно взглянула на Кокрена. – Я слышу дождь, а вот насчет голосов ничего не могу сказать. Ты что-то сказал.
Он улыбнулся.
– Vous êtes très magnifique[36], – сказал он, нисколько не сомневаясь в том, что на этот раз заговорил по-французски по своей и только своей инициативе.
Она устало рассмеялась.
– Премного вам благодарна, сэр, теперь я слышу вас отлично.
– Полезайте все в машину, – вмешался Пит. – Я не хочу, чтобы Кути приехал туда раньше нас. Сид, у тебя найдется десятка на бензин?
Глава 31
Подобно тому мореплавателю, о котором говорится в старинном предании, он отдался ветрам и течению; они направили его к подводным скалам, и вот они притягивают его к себе; он чувствует это притяжение и поневоле плывет туда.
Тайные коммутаторы города регистрировали десятки звонков в обычно малоупотребительных категориях чудес и колдовства; сообщения о сверхъестественных событиях поступали из Дейли-Сити на юге, из Оушен-Бич и всего района Сансет, из района Ричмонд севернее парка «Золотые Ворота» – рассказы о тормозных барабанах, поющих человеческими голосами, о том, как «Рутбир» и кола превращаются в банках в красное вино, о голосах умерших, своевольно перебивающих радиопередачи нестройным караоке. В китайском квартале под знаменами, развевающимися над улицами, балконами, окаймленными красными неоновыми рамками и белоснежными крышами пагод, прямо среди луж грохотали, как пулеметные очереди, и выбрасывали в дождь клубы дыма сотни обойм с петардами, и стройные молодые люди, шумно празднующие Новый год, часто останавливались под намалеванными на стенах магазинов драконами и стилизованными облаками, чтобы послушать громкоговорители, из которых эхом разносился по городу голос некой азиатки, предсказывающий землетрясения, внезапное повышение атмосферного давления на местном уровне и другие аномалии.
Старые «Фольксвагены», «Шевроле» и «Форды», расписанные золотыми узорами, с бамперами, увешанными венками, вваливались с юга, громко сигналя, в освещенный белым больничным светом туннель Стоктон, чтобы появиться в китайском квартале на улице Сакраменто, все еще продолжая гудеть, и их пассажиры стреляли из пистолетов прямо из окна в низкое небо. Шум усугубляли сирены полиции и скорой помощи, и сквозь грохот пороха и электрические завывания непрерывно звучало шипение ночного дождя и нескончаемый грохот кабельных трамваев, проползавших по рельсам на извилистых улицах со своей извечной скоростью в девять миль в час.
Примчавшиеся из Данвилля, лежащего в отдаленных холмах на востоке от залива, три белых «Cатурна» миновали по мосту Бэй-Бридж базу береговой охраны на острове Йерба-Буэна и направились в Сому, в Чайна-бейсин, а еще два двигались на запад по Оушен-авеню к Грейт-хайвей и Оушен-Бич.
Доктору Арментроуту пришлось чуть ли не со слезами настоять на том, чтобы водитель ведущей машины не ехал в Чайна-таун, а свернул с 280-го шоссе на Оушен.
Арментроут сидел на заднем сиденье рядом с Лонг-Джоном Бичем и своим сдвоенным манекеном; мужчина из «Левер Бланк» вдруг поерзал на переднем пассажирском и произнес:
– Этот гранат… – И, обернувшись, спросил: – Что именно он делает? – И когда Арментроут, враждебно взглянув на него, покрепче стиснул сухой плод и промолчал, добавил: – Мы не станем отбирать его у вас, если вы скажете, где можно раздобыть такой же.
– Я сорвал его с куста около той лужайки, где убили Скотта Крейна, – неохотно пробормотал в конце концов Арментроут, – в его имении в Лейкадии. – Он поднял плод, потряс, и внутри загремели сухие зерна. – При свете дня, даже таком свете, как сегодня, его тень падает не туда, куда положено, а заметно сдвигается в ту сторону, где находится король. Сейчас, полагаю, это мальчишка Кут Хуми. Таким образом я его оттеняю. – Он натужно, с испугом, хохотнул и шмыгнул носом; его до сих пор трясло, и рубашка на нем была влажной не от дождя, а от пота. – И еще, – добавил он, – нынче вечером его даже немного тянет, – он кивнул вперед, – туда.
Арментроут истерично потребовал, чтобы в машину взяли и его манекен из двух фигур, который сейчас восседал на коленях Лонг-Джона Бича, и думал, не ощущает ли старик, как и он сам, что эти фигуры в последнее время сделались заметно тяжелее.
– Плод царский, – провозгласил Лонг-Джон Бич из-за двух пенопластовых голов голосом, который, как полагал Арментроут, принадлежал Валори, – древо царское дало нам.
– Он привел нас к красному пикапу, – вставил водитель, – там, в Колме, где нам пришлось сменить автомобиль. Мальчишка был в машине?
– Не знаю, – ответил Арментроут. – Но я так не думаю.