оторвали от тела!»
Он шарахнулся назад и стряхнул ужасный предмет под ноги, и тот упал в виноградные листья, густо укрывавшие весь пол.
Подняв глаза, он увидел, что Пламтри тоже пятится назад, раздвигая правым плечом трепещущие листья, покрывающие теперь скалу, в то время как на ее левое плечо навалилось сразу несколько облепленных грязью бесполых фигур. Закусив костяшки пальцев, она смотрела туда, где Кокрен бросил оторванную голову; и ее лицо было белоснежным в лунном свете, но когда она перевела взгляд на него, он безошибочно узнал Коди.
Кокрен протолкался к Пламтри и протянул было руку, но увидел, что кисть его руки черна от блестящей крови.
Однако Пламтри тут же вцепилась в руку, и он прислонился рядом с ней к скале, густо оплетенной зелеными листьями, укрывшими ее неровный лик.
«Глиняные» юнцы теперь в пляске отхлынули от пещеры; кружась, они выскакивали из туннеля, размахивая над головами, убранными в множество дредов, частями человеческих тел, и устремились вниз по склону, возвращаясь туда, где заходились в диком ритме барабаны.
Оголтелая пляска не прекращалась ни на миг, но толпа широко раздалась, чтобы пропустить фигуру, шествовавшую ей навстречу вверх по склону.
За ней следовали Анжелика и Пит, поддерживавшие Мавраноса.
Лицо фигуры не закрывала маска, и, конечно же, это был Кути, но он сделался выше ростом, и подпоясанный дождевик и одеяло на плечах развевались на ветру, как мантия, а суровое лицо потемнело и казалось в лунном свете совершенно азиатским. Кокрен вспомнил, что фамилия Кути была как-то связана с Индией.
«Глиняные» танцоры переместились к костру в развалинах дома, зато по раскисшей равнине к утесу торопливо ковыляли нетвердой походкой другие фигуры – в мокрой одежде; одна из них была ростом с ребенка и опиралась на костыли.
Над колышущимися деревьями на вершине парка Сатро и над шоссе нависал белый диск невозможно полной луны, и в ее свете Кокрен видел, что весь утес мыса Лобос за их с Пламтри спинами увит виноградными лозами и пахнущий вином ветер покачивает тяжелые спелые гроздья.
Когда высокая фигура, являвшаяся – по меньшей мере частично – Кутом Хуми Парганасом, подошла к широкому уступу, Кокрен и Пламтри отступили назад и потупили взоры; на исчерченном резкими тенями грунте отчетливо выделялись следы от шин и вмятины от подножек и рулей мотоциклов, но башмаки Кути погружались в грязь глубже и оставляли глубокие вмятины, быстро заполнявшиеся темной жидкостью.
«Мимо только что прошел бог, – сказал себе Кокрен, – этой переломной ночью по скалам Пойнт-Лобос шествует Дионис».
Но мысль была слишком громадной, чтобы улечься в мозгу, и он просто отвел взгляд.
Глава 33
И страшно, дико Феба сотрясло,
Эфирную объяло жаром плоть —
Казалось, это миг предсмертных корч, —
Верней, кончины божьей, коей жар
Сопутствует, а не земной озноб:
Дано богам, оставив позади
Бессмертную, бездейственную смерть,
Скончаться к новой жизни.
Голова Мавраноса клонилась, но он упорно толкал себя вверх по склону здоровой левой ногой; правая штанина его джинсов потемнела от крови. По бокам его поддерживали Пит и Анжелика с напряженными и непроницаемыми лицами. Карабин Анжелика, видимо, потеряла, когда взбиралась по склону, но бутылку pagadebiti крепко держала свободной рукой.
Добравшись до ровного места, Мавранос поднял голову, и его тяжелый взгляд переместился вдоль обвитого виноградом утеса к Кокрену.
– Остался ли в пещере, – сказал Мавранос сквозь стиснутые зубы, – кто-нибудь из этих глиняных детишек?
Кути уже скрылся в туннеле, и Кокрен подкрался ко входу в пещеру, сделал еще шаг и посмотрел внутрь. Туннель был почти таким же темным, как отметина на его руке, но за высоким медленно удаляющимся силуэтом Кути он хорошо видел освещенные лунным светом грани скал за аркой дальнего выхода, и больше ни души.
Прежде чем ответить, он поспешно вернулся туда, где застыли, покачиваясь от усталости, Пит, Анжелика и Мавранос, потому что ему не хотелось, чтобы его голос разнесся по туннелю.
– Никого, кроме Кути, – сказал он. – Они все убежали к кострам, как только… после того как…
Анжелика кивнула.
– Мы видели, что было у них в руках.
– В таком случае, кто? – спросил Мавранос страдальческим голосом.
– Сид, – сказала Анжелика, – помоги Питу держать Арки.
Кокрен шагнул к Мавраносу, и Анжелика вывернулась из-под его левой руки, переложив ее ему на плечи. Сама Анжелика тут же устремилась к пещере и скрылась внутри, не выпуская из руки бутылку. На бегу из горлышка выплескивалось вино, капли падали в грязь, и на этих местах тут же рывками, извиваясь, как потревоженные змеи, вырывались из земли покрытые листьями новые виноградные лозы.
– Я присмотрю за ней, – бросила Пламтри Питу и ринулась в пещеру следом за Анжеликой. Кокрен только скрипнул зубами, вспомнив, что Коди ненавидит пещеры.
– Пойдем, – сказал Пит и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед. Кокрен обхватил правой рукой торс Мавраноса, и они вдвоем фактически понесли его в пещеру; Мавранос слабо пытался помогать, отталкиваясь здоровой ногой от пола, усыпанного мелкой галькой.
Кокрен почувствовал, как короткие волосы ниже затылка встали дыбом от резкого металлического запаха, который заполнял туннель, и, сообразив, что это запах свежей крови, постарался дышать только ртом.
Под их ногами то хрустели камни, то плескалась вода в лужах, и сквозь уханье и свист ветра Кокрен слышал, как морская вода разбивается и стекает по камням в проломах под запомнившимися ему железными перилами, которые нельзя было разглядеть в кромешной тьме.
– Прижимаемся к твоей стене, – тяжело выдохнул он, обращаясь к Питу, потому что ограждения находились слева.
Потом он все же разглядел эти самые перила под свисающей с его плеча левой рукой Мавраноса, которая черным силуэтом вырисовывалась на фоне светящейся пены волн, разбивавшихся внизу о каменную стену. «Благодатный ключ, – вспомнил он цитату, которую продекламировала на этом месте Валори, – что излечить любые хвори может».
Его ноги на каждом шагу глубоко погружались в песок, смешанный с мелкой галькой, пару раз он ощутил прикосновение к каким-то тряпкам, а однажды пнул ботинок, который отлетел в сторону так легко, что в нем явно не было остатка ноги. Ничего похожего на клочья плоти или кости не подворачивалось, и все же он продолжал старательно дышать ртом.
Когда Кути вышел на карниз над водой, под рассеянный лунный свет, и силуэты спешивших за ним Анжелики и Пламтри также стали ясно видны, Кокрен услышал в некотором отдалении позади чужие шаги, но не мог повернуться и посмотреть. Должно быть, и Пит услышал их, потому что прибавил ходу, подлаживаясь к Кокрену.
В конце концов все трое вышли туда, где было относительно светло от лунного света, лившегося в разрывы туч. Кути стоял на краю уступа, глядя на темный Тихий океан. Теперь было хорошо видно, что он гораздо выше ростом, чем Пламтри, прижимавшаяся к скальной стене рядом с Анжеликой, и, благодаря каким-то шуткам лунного света и перспективы, он казался даже больше, чем огромный каменный профиль на противоположной стороне плещущего волнами провала, который смотрел на море в ту же сторону.
Кокрену пришлось отвести взгляд; вокруг задрапированных в мех плеч Кути переливался яркий ореол, и у Кокрена, пытавшегося всмотреться в облик подростка, заболели глаза. Он чувствовал тепло, исходящее с той стороны уступа, и беспомощно задумался, не может ли этот апофеоз закончиться самовозгоранием Кути.
Мавранос высвободился из рук Кокрена и Пита, стоял, хоть и покачиваясь, без посторонней помощи и взирал на каменную голову и другие огромные валуны и обломки скал, громоздившиеся по эту сторону мыса Пойнт-Лобос.
Освободившись от тяжелой руки на плечах, Кокрен поспешно обернулся и посмотрел в туннель. Через мокрую каменную горловину шли, самое меньшее, два силуэта, и он не сомневался, что один из них, тот, который на костылях, был не кем иным, как Тутмосом Величайшим, лилипутом-наркоманом, с которым он разговаривал в баре «Богемия – дары моря» и который, по-видимому, не избавился от своего отчаянного стремления глотнуть вина всепрощения.
Увидев их, Кокрен метнулся вперед и встал рядом с Пламтри.
– У нас появилась компания, – проговорил он, тяжело дыша.
Окруженная ореолом фигура, стоявшая на обращенном к морю конце карниза, тяжеловесно обернулась, взбудоражив дующий в одном направлении ветер, и сквозь странные преломления Кокрену кивнула нечеловечески спокойная деревянная маска. В этом движении улавливались почтительное приветствие и, возможно даже, поверхностная, к его счастью, благосклонность, но также и приказ.
Пит прижимался к стене рядом с Анжеликой и, похоже, удерживал ее, не давая кинуться к богу.
Кокрен запустил плохо слушавшиеся от холода пальцы в карман и вытащил мокрую карточку регистрации автомобиля.
Света все же не хватало для того, чтобы прочитать написанное на потемневшей от воды бумаге, а когда он понял, что не может вспомнить ни одного слова на латыни, на него нахлынула совершенная паника.
Он поднял правую руку к лицу, чтобы безнадежно потереть глаза, и вдруг заметил, что черная метка на костяшках пальцев, казалось, излучала тьму, вливавшуюся в буквы на бумаге, которые теперь ярко выделялись такой же глубокой отраженной чернотой.
Он набрал полную грудь холодного воздуха, насыщенного запахами вина и крови.
– Sole, – прочитал он, напрягая голос, чтобы его было слышно сквозь свист ветра в туннеле за его спиной, – medere pede: ede, perede melos. – И тут же вспомнил перевод, который сделала для них незнакомая ему женщина: «О Солнце, излечи вшивость: породи из себя и еще раз породи из себя свой отсеченный побег».