«Было очень-очень жаль, — признался Слэш. — Но мы с группой наконец собрались записать альбом, а это было не так-то просто… Был перерыв в целый год, который показался нам вечностью, а Стивен… мы не могли привести его в чувство. И не могли смириться с тем, что он не в состоянии уложиться во временные рамки, за которые нужно все сделать, иначе момент будет упущен. Ведь мы могли распасться и потратить еще год на то, чтобы собраться снова».
Теперь каждый раз, когда Стивен садился за ударные, казалось, что он все портит. Он был слишком не в себе, чтобы играть нормально, даже в своем свободном развязном стиле. Слэш, Дафф и продюсер Майк Клинк столкнулись с невероятно сложной задачей: они застряли в студии, где по крупицам собирали основную музыку к песням — с барабанщиком, который больше не может играть. Часы тикали, а счета росли.
«Конечно, Стивен не лучший барабанщик в мире, — признавался Алан Нивен. — Но у него было качество, которое все признавали неотъемлемой частью магии Guns N’ Roses. Он с большим энтузиазмом делал свою работу, хотя иногда Даффу приходилось показывать, что играть. Давайте начистоту — у Стивена не получится сыграть с Чиком Кориа, но качественность — вот подходящее слово для описания его стиля. Хотели ли мы, чтобы Стивен ушел? Нет, черт побери. Искать замену участнику группы — тот еще геморрой. От этого меняется как личностная, так и музыкальная динамика. Мы очень долго пытались дать Стивену шанс и заставить его работать. Важно учесть сразу несколько факторов. Первый состоит в том, что он никак не мог подстроиться под материал, который писал Аксель. «Coma», «Estranged»… — он просто глаза закатывал. И конечно, тот факт, что Стивен совершенно не контролировал свое пристрастие к героину».
Воспоминания Адлера о том времени довольно душераздирающие, несмотря на то, что они теряются в тумане: «Чувак, я был в жопе и никогда этого не скрывал, да и не смог бы отрицать, потому что все было чертовски очевидно… Но я же не единственный. Помню, однажды Слэш позвал меня в студию сыграть, кажется, «Civil War», а перед этим врач дал мне опиоидный препарат. В организме еще были опиаты, поэтому мне было очень плохо. Я, наверное, раз двадцать пытался сыграть эту песню, но не смог. Я был очень слаб и не попадал в ритм, а Слэш и Дафф орали на меня и ругали, что я под кайфом».
У группы осталась всего одна неразыгранная карта. Они составили юридический документ — контракт, о котором упоминал Аксель, — по которому Стивену назначается 30-дневный испытательный срок, за который у него будет время побороть свою привычку. Невыполнение этого требования приведет к увольнению. 28 марта 1990 года Стивен его подписал. «Сначала мы растерялись — что теперь? — вспоминал Дафф. — У нас был адвокат, и мы решили — надо сделать Стивену официальное предупреждение, что у него будет полгода на то, чтобы взять себя в руки. Это его напугает. Мы думали, что он откажется, но Стивен не отказался. Мы вели переговоры с Мэттом Сорумом, чтобы он сыграл в альбоме, и надеялись, что это вернет Стивена. Но вскоре поняли, что этого не произойдет. Было бы нечестно сказать, будто я точно знал, что ничего не получится. Была надежда, что Стивен все же пройдет этот путь. Но я не собираюсь сидеть здесь двадцать лет спустя и кого-то судить. Каждый из нас тогда боролся сам за себя».
«Риск был нешуточный, — рассказывает Алан Нивен о решении дать Стивену испытательный срок и о неспособности барабанщика осознать масштабы угрозы. — Было невероятно больно и неприятно. Должен признаться, что временами я до сих пор страшно злюсь за это на Стивена. Я понимаю, что с ним произошло и почему. Но это можно было преодолеть. Мы много времени провозились со Стивеном в попытках помочь ему, и меня просто возмущает, что он считает себя жертвой, — по-моему, это чушь собачья. Стивен, признай наконец свою ответственность. Отвечай за свои решения и действия. Ты подвел нас тогда, всех нас. И в итоге испытательный срок не помог. Вся эта хренотень про то, что «они не платят мне авторские отчисления», — дерьмо собачье. Стивену заплатили авторские отчисления, в том числе за сочинение песен, хотя он этого и не заслужил. Эту честь оказали ему другие участники группы — из соображений, что один за всех, а все за одного. Если все в равной степени считаются авторами, то никто не будет приписывать плохие идеи другому. Волшебство творчества сплотит вас воедино, и никакие ссоры не помешают. Когда собираешь группу, подвести тебя могут две вещи, и первая из них — это авторские отчисления. А вторая — это девушки и жены. Они еще хуже, чем наркотики, черт побери».
К июлю ситуация стала невыносимой, но Адлер отказывался это признать. «Через несколько недель мне позвонили, пришлось поехать в офис, а там кучи бумаг и контрактов, которые надо было подписать, и я понял, что меня увольняют…»
Многие годы уход Адлера связывали с темными слухами об Эрин Эверли, которая вышла замуж за Акселя 28 апреля. (В 1994 году Эверли признается в интервью журналу «People», что предложение Роуз сделал несколько нетрадиционным образом — приехал к ней домой в 4 часа ночи с пистолетом и угрожал покончить с собой, если она за него не выйдет. Той же ночью пара поехала в Лас-Вегас.) Говорят, что Адлер оказался замешан в эти хрупкие отношения, когда Эверли получила передозировку у него дома (об этом событии он рассказал в своей автобиографии в 2010 году).
В 1992 году Аксель подтвердил в интервью с Делем Джеймсом, что Эрин нашли голой и увезли на скорой. «Я провел с ней всю ночь в отделении интенсивной терапии, потому что, благодаря Стивену, у нее остановилось сердце, — рассказал Аксель Джеймсу. — У Эрин была истерика, а он вколол ей спидбол. Она никогда и близко не подходила к чертовым наркотикам, а Адлер вкалывает ей смесь героина и кокаина? Я едва сдерживался, чтобы ничего с ним не сделать. Я спас его от убийства членами ее семьи. Я спас его от суда, потому что мать Эрин хотела, чтобы он ответил за свои действия».
Спустя двадцать лет Алан Нивен прокомментировал ситуацию: «Аксель, черт возьми, был уверен, что у Эрин была передозировка и ее изнасиловали. Что ж, отличный поступок, не правда ли? Стивен, ты совершил отличный поступок, и, конечно, всем помог. Так стоит ли удивляться, что мы всерьез начали рассматривать замену? Был ли у нас выбор?»
Что бы там на самом деле ни произошло, этот случай только ослабил узы, которые держали вместе оригинальную пятерку. Брак Акселя не продлился и года. Эрин утверждала, что он впервые стал угрожать ей разводом спустя месяц после свадьбы, а через два Роуз так сильно ее избил, что она отправилась в больницу. В сентябре Эрин забеременела — «я думала, что Акселю это поможет», — но у нее случился выкидыш, и ей пришлось продать джип, чтобы оплатить медицинские расходы. В январе 1991 года они развелись.
Иззи Стрэдлин первым осознал, что группа потеряла в плане музыки с увольнением Стивена Адлера. «Все стало совершенно по-другому, — объяснял он в интервью в 1992 году. — Впервые я понял, что Стив делал для группы, когда в Мичигане в 1987 году он пытался по глупости пробить стену и сломал руку. Из-за этого на концерт в Хьюстоне нам пришлось взять Фреди Кури из Cinderella. Он играл четко и очень технично, но песни в итоге звучали просто ужасно. Мелодии были написаны с ударной партией Стива, и именно его индивидуальное чувство ритма и то замедление, то ускорение, придавали им неповторимый оттенок. Когда стиль Стива исчез, то песни стали какими-то… невероятно чужими. Ничего не получалось. Я бы предпочел продолжить работать со Стивом, но мы и так два года не играли, поэтому больше не могли ждать. Стиву было недостаточно того, что Слэш велел ему завязать. Он был не готов».
Тем не менее именно Слэш нашел Адлеру замену — 29-летнего Мэтта Сорума из Калифорнии, который совершил свой большой прорыв, исполнив ударную партию в дебютном альбоме Тори Амос «Y Kant Tori Read» (отступление в сторону софт-рока, которое Амос впоследствии решила не переиздавать). Это привело Мэтта к сотрудничеству с The Cult, которые в процессе своего переформирования превратились из скромных и таинственных готов из Северной Англии в монстров стадионного рока с таким монолитным звуком, на фоне которого AC/DC звучали как Мадонна. Сорум был рокером до мозга костей, хорошо подходил по темпераменту и вырос, восхищаясь Китом Муном и Рождером Тейлором — ребятах, которые катались на «Роллс-Ройсах» со своими куклами, пили шампанское и заезжали на машине прямо в бассейн. «Так я представлял себе рок-звезду, и поэтому тоже решил ею стать. Уже подростком я боготворил рок-н-ролльное дебоширство, секс, наркотики и вечеринки».
«Я вспомнил, что видел, как Мэтт играет в The Cult, и подумал, что он единственный хороший барабанщик, которого я слышал вживую, поэтому позвонил и пригласил его, — рассказывал Слэш. — Мы почти сразу оказались в студии, стали репетировать свой материал и очень быстро свели основные треки от начала до конца. Но это было чертовски большое количество материала и довольно масштабная работа». У Алана Нивена другое мнение. «Мэтт — грамотный барабанщик, но он не мог заменить Стивена. У него прекрасная устойчивость, но в то же время тяжелая рука. Он не может играть с тем же чувством, что Стивен».
Как и предсказывал Иззи, с приходом Сорума сбился пульс всей группы, но по многим критериям он им подходил и на какое-то время дал импульс, который был нужен. «Я заменял барабанщика-наркомана, верно? Но вся разница была в том, что он принимал героин, а я кокаин». «Стивен не был готов к завязке и к борьбе с собой, — рассказывал Слэш. — А я был готов завязать, поэтому за такой короткий период времени через многое прошел ради того, чтобы записываться в студии. Я знал, что моя настоящая цель в жизни — играть, записываться и гастролировать, и был на 200 процентов в этом уверен». Но сомнений было все больше, и группа дала трещины. «Мы каждый день делаем выбор, — рассказал Алан Нивен Джону Хоттену в 2011 году. — Во время работы над «Use Your Illusion» Слэш сделал свой, а я полностью его понимал, хотя и по сей день с этим выбором не согласен». Сейчас Алан вспоминает, благодаря какому событию он понял, что политика группы необратимо изменилась и перестала следовать девизу «один за всех». «Как-то в пятницу вечером мы со Слэшем отправились послушать игру Альберта Коллинза, блюзового гитариста, и в воскресенье днем я добрался домой чуть ли не ползком, будучи настолько под коксом, что пришлось принять таблетку экса [экстази], чтобы уменьшить эффект». В какой-то момент в эти потерянные выходные они сидели вдвоем дома у Слэша в Лорел Каньон. «Под кокаином никогда не запоминаешь разговоры, — говорит Нивен. — Но я очень отчетливо помню наш разговор со Слэшем. Основная мысль была в том, что он очень расстроен тем, как идут дела с «Use Your Illusion». Ему казалось, что одна песня в таком эпическом стиле, может быть, и уместна, но так много? Я попытался убедить Слэша, что нужно донести эту мысль до Акселя. А он посмотрел на меня и сказал: «У моего папы полный шкаф золотых и платиновых дисков и нет своего сортира, куда можно отлить. Я сделаю все, что угодно, чтобы получить чек. Я пойду на компромисс». И Слэш сдался. С этого момента главным стал Аксель».