Итак, предпринятые в 1946 году вынужденные меры были направлены против остро обозначившейся тенденции раболепного преклонения перед западным образом жизни, получившей распространение в интеллигентских кругах Москвы и Ленинграда.
Но в первую очередь идеологическая критика задела группировки северной столицы. На заседании, когда редактор журнала «Ленинград» Б. Лихарев стал хвалиться, что в журнале «напечатано много переводных произведений», Сталин пояснил:
«Вы этим вкус чрезмерного уважения к иностранцам прививаете. Прививаете такое чувство, что мы люди второго сорта, а там люди первого сорта, что неправильно. Вы ученики, они учителя. По сути дела неправильно».
Вождь указал Лихареву: «У нас перед заграничными писателями ходят на цыпочках. Достойно ли советскому человеку на цыпочках ходить перед заграницей? Вы поощряете этим низкопоклонные чувства, это большой грех».
Он своевременно разглядел эту послевоенную опасность папуасского обезьянничания и преклонения интеллигенции перед Западом, подрывавшего устои социалистического строя. Не могло быть простым совпадением и то, что накануне разрушения государства, возведенного Сталиным, организаторы этой акции стали реанимировать в общественном сознании забытых и практически к этому времени никем, кроме узкого круга снобов, никогда не читаемых авторов вроде Ахматовой.
Конечно, дело было не в, казалось бы, безобидном эстетстве весьма слабой, озабоченной пессимизмом личных переживаний поэтессы А. Ахматовой-Горенко. Которая, даже по словам пытавшегося защищать ее поэта Прокофьева, «не может дать что-то новое».
Сталин своевременно разглядел потенциальный вред, вносимый в общественную атмосферу страны разлагающей дух плесенью индивидуализма, столь приятного для праздного умозрительного состояния интеллигента-обывателя. Стенограмма сохранила любопытный диалог.
«Ахматова, — спрашивает Сталин Прокофьева, — кроме того, что у нее старое имя, что еще можно найти у нее?»
Прокофьев: В сочинениях послевоенного периода можно найти ряд хороших стихов. Это стихотворение «Первая дальнобойная» о Ленинграде.
Сталин: 1-2-3 стихотворения, и обчелся, больше нет.
Прокофьев: Стихов на актуальную тему мало, но она поэтесса со старыми устоями, уже утвердившимися мнениями и уже не сможет, Иосиф Виссарионович, дать что-то новое.
Сталин: Тогда пусть печатается в другом месте, почему в «Звезде»?
Прокофьев: Должен сказать, что то, что мы отвергли в «Звезде», печаталось в «Знамени».
Сталин: Мы и до «Знамени» доберемся, доберемся до всех».
Словно насмешка судьбы: когда «Звезды», «Знамена» и «Новые миры» добились вожделенной «свободы» и приоритетного права печатать «Ахматовых», то в результате не стало и литературы, которая читалась многомиллионными массами. Идеи поклонников «Ахматовых» оказались тем топором, который «обрубил сук» самой литературы, сделав ее ненужной потребностью общества.
Конечно, то, что персональным объектом критики стали публикации произведений, не было лишь делом случая. Они оказались подходящим материалом, на котором в своих обостренно резких докладах 14-15 августа Жданов развивал мысли по осуждению антисоветских тенденций в литературе.
Более пятидесяти лет «либеральная критика» сводила комментарий этого постановления до представления его существа как банального преследования «выдающейся» поэтессы Ахматовой и столь же «талантливого сатирика» Зощенко». В этом намеренном упрощении скрывалось стремление организаторов антисталинской пропаганды извратить идеологический и политический смысл постановления ЦК.
Но были ли называемые литераторы действительно талантливы? Не будем доказывать, будто язвительные рассказики Зощенко, написанные «простонародным» языком городских обывателей, не пользовались популярностью у реальных обывателей. Наоборот, его сочинения имели спрос, как рассказанные в узком кругу скабрезные анекдоты.
Конечно, даже в те годы не все население страны прочло доклад Жданова. Поэтому 21 августа основной смысл содержания постановления ЦК довела до общественности газета «Правда». И чтобы для читателя было понятно, вокруг чего ломались копья, приведем максимально полно выдержку из партийного документа, опубликованную в печати:
«ИЗ ПОСТАНОВЛНЕИЯ ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года. О журналах «ЗВЕЗДА» и «ЛЕНИНГРАД»[19].
ЦК ВКП(б) отмечает, что издающиеся в Ленинграде литературно-художественные журналы «Звезда» и «Ленинград» ведутся совершенно неудовлетворительно.
В журнале «Звезда» за последнее время, наряду со значительными и удачными произведениями советских писателей, появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе.
Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности (курсивы мои. — К.Р.), рассчитанной на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание.
Последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» («Звезда» № 5-6 за 1946 г.) представляет собой пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей, в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляет советских людей примитивными и малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.
Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезды» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь, как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик».
Хотя содержание претензий, предъявляемых «сатирику», очевидно, все-таки попытаемся взглянуть на это содержание с точки зрения «гражданской» логики. Сатира всегда являлась острым и общественно необходимым оружием в руках незаурядных писателей.
В ряду великих сатирических имен по праву стоят Рабле, Вольтер, Франс, Салтыков-Щедрин и Гоголь. Как отмечает А. Ингер, «бичуя злейших врагов человечества», Рабле не терял «своей могучей жизнерадостности». Его смех происходил от избытка сил.
Смех Вольтера был язвительнее и ироничнее. Взирая на несовершенство человеческой жизни несколько со стороны, он не испытывал при этом «удовольствия от собственного остроумия, меткого словца». Свифт, прежде всего, являлся политическим сатириком. Его суждения неотделимы от «социально-политических, национальных и религиозных конфликтов его времени». Подобную позицию занимали Салтыков-Щедрин и Гоголь. Зощенко не был сатириком гуманистической направленности. В его примитивных сочинениях отсутствовало гражданское звучание; в них преобладало стремление к извращению и принижению достоинства человеческого существа.
В постановлении он не случайно называется «пошляком и подонком». Он не высмеивает своих героев. Отпуская грехи примитивным людям, Зощенко опускался до их уровня и, смакуя пороки, одновременно старался нагадить окружавшему его обществу.
Его «сатира» была кликушеством антисоветчика, остроумием из-за угла, — с «кривым ружьем». Когда он кого-то передразнивал, роясь на помойке человеческих слабостей и низких страстей, его лицо не сводила гримаса отвращения. То был разглагольствующий щелкопер с примитивным авторским языком. Он не умел писать иначе и не мог создать ничего полезного. Поэтому он наслаждался грязью, как мазохист, получавший удовольствие от боли, причиненной партнерам.
Не случайно и то, что, отсидевшись в тылу во время Отечественной войны, после ее окончания он продолжал сыпать песок в буксы локомотива государства, стремившегося как можно скорее увезти народ от военных окопов — в будущее.
Но продолжим чтение постановления ЦК. В нем шла речь еще об одной современнице Михаила Зощенко: «Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии.
Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшие на позиции буржуазно-аристократического эстетства и декадентства — «искусства для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе».
Увы, это все, чем «порадовала» читающую публику партийная критика в статье «Правды». Поклонники «таланта» Анны Горенко могли бы обидеться, что для их кумира не нашлось даже «обличающих» слов. Зато перепало и другим «творцам»:
«Предоставление Зощенко и Ахматовой активной роли в журнале, несомненно, внесло элементы идейного разброда и дезорганизации в среду ленинградских писателей. В журнале стали появляться произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада.
Стали публиковаться произведения, проникнутые тоской, пессимизмом и разочарованием в жизни (стихи Садофьева и Комиссаровой в № 1 за 1946 г.). Помещая эти произведения, редакция усугубила свои ошибки и еще более принизила идейный уровень журнала.
Допустив проникновение в журнал чуждых в идейном отношении произведений, редакция понизила также требовательность к художественным качествам печатаемого литературного материала. Журнал стал заполняться малохудожественными пьесами и рассказами («Дорога времени» Ягдфельда, «Лебединое озеро» Штейна и т.д.