А.А. Новиков продолжает: «Хочу сказать Вам и о том, что в еще более близкой связи с Жуковым, чем я, находился Серов, который также угодничает, преклоняется и лебезит перед ним. Их близость тянется еще по совместной работе в Киеве. Они обычно бывали вместе и посещали друг друга.
На какой почве установилась между ними такая близость, Жуков мне не говорил, но мне кажется, что Жукову выгодно иметь у себя такого человека, как Серов, который занимает большое положение в Министерстве внутренних дел… Я тоже находился в дружеских отношениях с Серовым, и мы навещали друг друга.
Когда я был снят Сталиным с должности командующего ВВС, Серов говорил мне, чтобы я пошел к Маленкову и просил у него защиты. Во время моего пребывания в Германии Серов содействовал мне в приобретении вещей».
Очевидно и то, что в признаниях друга Жукова нет преувеличений и лжи в характеристике нравственной стороны поступков маршала.
Кстати, напомним, что когда Жуков проморгал попытку немцев вырваться из Корсунь-Шевченковского котла, то именно Конев проявил инициативу по исправлению этого промаха. За свою инициативу он, тогда генерал, и получил звание маршала.
В антисталинской литературе аресты ряда военных после войны представляются как следствие обостренной «подозрительности» Вождя и желание избавиться от «потенциальных конкурентов». Осужденных представляют невинными «жертвами огульных доносов».
Но были ли многочисленные жалобы доносами? Нет ничего удивительного в том, что обвинения против работников военной и оборонной промышленности часто выдвигали рядовые военнослужащие, требовавшие расследования обстоятельств гибели фронтовых товарищей или родных. И если в военное время факты проявления преступной халатности покрывались бытовавшей пошлой идеей, что, мол, «война спишет все», то после войны пришло время платить по счетам.
Однако потомки еще более замутили истину в этой истории. В 1995 году кинорежиссер Озеров, отснявший эффектный советский сериал-блокбастер «Освобождение», сотворил фильм «Маршал Жуков».
Лента была слеплена из тех кадров советского сериала, где артист Михаил Ульянов изображает маршала. Путем перемонтажа эпизодов и оснащения их закадровым текстом режиссер создал добротную агитку. И по справедливости ее следовало бы назвать — «Маршал Ульянов».
Ибо в картине нет ни одного диалога, ни одной мизансцены, ни одного факта, правдиво отражающего историческую реальность. Вся киношная история не более чем фантазии ее создателей. «Маршал Ульянов» решительно спорит с артистами, играющими в прежних сериях роли Верховного главнокомандующего. Орет на персонажей, представляющих других военных; в частности, на артиста, изображающего маршала Рокоссовского.
Говоря иначе, на экране предстает некий осовремененный «Чапаев». Но если авторы «Чапаева» не претендовали на документальность своего игрового фильма, то постановщики «Маршала Ульянова» толково вмонтировали в сюжет документальные кадры. Этим они создали иллюзию правдоподобности происходящего на экране.
Сценаристы и режиссер приписали артисту Ульянову заслуги в подготовке и проведении Сталинградской, Курской и других операций. В действительности же прототип изображаемого Ульяновым лица исполнял в них лишь роль представителя Ставки, обязанного информировать Сталина о развитии ситуации на месте.
Примечательно, что этот «интеллигентский» подлог произошел в то время, когда «главнокомандующий» Ельцин, расстреляв из танковых орудий Верховный Совет, отдал Россию на разграбление плутократам. А маршала Победы посадили на бронзовую лошадь возле Кремля, как бы «поставив на стреме» при разграблении великой державы.
Но может быть, реальный Жуков все-таки резонно обижался на то, что Верховный Главнокомандующий недооценил его? Может быть, Сталин сам завидовал славе своего маршала? Однако не будем гадать на кофейной гуще и проследим в краткой ретроспекции полководческую деятельность маршала накануне и во время войны, ибо ошибки Жуков совершал еще до начала войны. И самой тяжелой из них являлось то, что, заняв в 1940 году пост начальника Генерального штаба, он слепо стал осуществлять стратегическую концепцию, сформулированную «планом поражения» Тухачевского и его подельников по процессу 1937 года.
Суть ее состояла в следующем: при нападении на СССР противника, почти без паузы, Красная Армия должна была нанести «упреждающие контрудары». В соображениях «по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» в мае 1941 года начальник Генштаба Жуков так представлял начало войны:
«…Считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания…»[31]
Заманчиво выглядевшая на бумаге, такая идея могла быть осуществлена только при нанесении опережающего удара. Но тогда уже после первых выстрелов орудий инициатива нападения автоматически превращала бы Советский Союз в государство-агрессора, создавая у мировой общественности мнение, будто не Германия, а СССР развязал мировую войну.
Сталин сразу и решительно отмел этот провокационный замысел военных, но фактически концепция «упреждающего удара» осталась не только в умах высшего руководства армии.
Более того, она была реализована, когда начальник Генштаба Жуков и Нарком обороны Тимошенко выдвинули передовые части войск именно на те рубежи, где с началом германского нападения они стали удобной мишенью для авиации и артиллерии противника.
Уже в первые недели войны для Сталина стало очевидно, что ни Нарком, ни начальник Генштаба не справляются с задачами по руководству Красной Армией. Войска отступали. И тогда Вождь сделал единственно возможный выбор. Отстранив Тимошенко и Жукова, он послал их на фронт в качестве командующих. Обязанности Верховного Гавнокомандующего он взял на себя, а начальником Генерального штаба назначил маршала Шапошникова.
Жуков не был великим стратегом; он не был и тактиком. Но он обладал хваткой и мог, не оглядываясь на жертвы, жестоко «давить» на подчиненных ему командиров, заставляя их наносить контрудары по противнику.
Как показали дальнейшие события войны, Сталин не ошибся, использовав стремление Жукова выделиться любой ценой. Он назначил генерала командующим Западным фронтом при обороне Москвы. Командовать Калининским фронтом он поручил Коневу.
Генерал Жуков старался оправдать доверие. Он расстреливал малодушных, не церемонился с командирами и не считался с гибелью рядовых.
Однако на первом этапе Московской битвы дрогнул и Жуков. Как рассказывал генерал армии С.М. Штеменко: «Командный пункт Жукова в период угрожающего положения находился ближе к линии обороны. Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу. Сталин ответил, что если Жуков перейдет к Белорусскому вокзалу, то он займет его место».
То был весомый урок, и генерал больше не тревожил Верховного подобными просьбами. Он выполнял директивы, которые давали ему Сталин и Генштаб; и гитлеровская машина наступления встала. Ее гусеницы начали пробуксовывать в сугробах подмосковных снегов. Но главное не в этом. Постоянно пополняемые техникой и войсками ряды защитников советской столицы крепли, закалялись. Полки и дивизии воинов, оборонявших Москву, уже испытали пьянящую радость победы.
Конечно, в том, что у стен столицы враг был остановлен, есть и доля заслуги Жукова, как и других военачальников, принимавших участие в тяжелом сражении. Да, противник был остановлен, но не разбит. Исполняя директивы Сталина, оставшегося лишь с небольшой группой работников Генштаба в Москве, генерал требовал по телефону от командиров своих частей: держаться и побеждать. От этого зависела и его собственная судьба.
Но никаких особых полководческих заслуг Жукова нет в том, что, когда войска Западного и Калининского фронтов сдерживали силы противника на подступах к Москве, Сталин готовил резервы. Он не пускал их в ход до того момента, пока не стало очевидно, что немцы истощили свои наступательные возможности. Даже генштабисты считали, что он рискует, но Верховный дождался кульминации битвы за Москву.
Вот тогда и произошло то, что принято считать переломом — Сталин бросил на весы войны свои резервы. Утром 3-4 декабря началось запланированное Верховным Главнокомандующим контрнаступление Калининского, Западного и Резервного фронтов. Немцы были отброшены от Москвы, но они еще не побежали, и их части не попали в окружение.
Жуков подгонял командующих армий. Однако сам комфронта не блеснул в этой операции полководческим талантом. Он не нашел ни оригинального решения, ни хитрого маневра. Растрачивая в бесплодных лобовых атаках силы и средства, он настойчиво требовал у Сталина дополнительные резервы. С этими просьбами он и приехал вечером 5 января 1942 года на расширенное заседание Ставки.
На совещании Верховный главнокомандующий изложил замысел, предусматривающий проведение широкомасштабной операции на трех стратегических направлениях: северо-западном, западном и юго-западном.
Его целью было нанести поражение основным группировкам войск противника. Чтобы, не давая передышки, гнать на «запад без остановки, заставить их израсходовать резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов…».
Новое наступление 8 января начал Калининский фронт под командованием Конева, одновременно двинулись вперед центр и левое крыло Западного фронта Жукова. Оборона немцев была прорвана. И Верховный дал Жукову возможность отличиться.
1 февраля Сталин восстановил должность Главнокомандующего Западного направления. Поручив командование Жукову, он поставил ему задачу по «организации непрерывного взаимодействия Западного и Калининского фронтов».
Однако это назначение не прибавило генералу талантов. Осуществить окружение и разгромить ржевско-вяземско-гжатскую группировку, как этого требовал Сталин, генералу не удалось. Наоборот, в результате ошибок управления со стороны Жукова в районе Вязьмы полностью погибла группа войск вместе с командующим генералом М.Г. Ефимовым; и только часть кавалерийского корпуса генерала П.А. Белова вырвалась из окружения.