— Редкий гость! — говорил он. — Садись, князь, что нового? Как дела?
— Об деле вот и пришел поговорить, дружище!
— К твоим услугам! А я вот, братец, новую комедию оканчиваю, сенсационное заглавие: «Зарезали!», в трех действиях и пяти картинах. Это уж непременно возьмут и одобрят в театральном комитете… А что это такое будет при первом представлении! Вот увидишь!.. Да постой-ка, дай я прочту тебе, посмотрим, как это тебе покажется…
Он уже было направился к столу, но князь остановил его.
— В другой раз, дружище, когда кончишь, терпеть я не могу слушать вещи без конца… А теперь я по делу… дело спешное, к тебе за помощью как к старому другу… Да, брат Зацепин, стариной тряхнуть надо. Помнишь, как мы, бывало, с тобою разные экстренные дела обделывали? Или уж ты совсем в писачку превратился и весь прежний огонек потух и вышел?..
Но у Никанора Петровича в его изумленном и прислушивающемся лице что-то дрогнуло, — князь затронул старые воспоминания.
— Что такое?! — живо сказал он. — Писание мое ничему не мешает. Если что живое, интересное, и если тебе, дружище, нужна моя помощь, я в грязь лицом не ударю.
— Ну, так слушай!
Князь поднялся, подошел к двери, заглянул в нее, убедился, что гадалки нет, что его никто не подслушивает.
— Mais avant tout, mon cher, ta parole d'honneur… [64] офицерское слово, чтобы это между нами?!
— Можешь говорить и без таких предисловий, не первый год мы друзья с тобою! — даже несколько обиженно заметил Зацепин.
— Оттого и пришел к тебе, что только тебе одному и верю! — сказал князь. — Слушай: княжну мою, Леночку, замуж выдать хочу.
— Дело хорошее! — отозвался приятель.
— Да не в том, а вот, видишь ли, свадьбу надо так устроить, чтобы все шито и крыто. Свадьба-то у нас должна быть с увозом…
Зацепин взглянул изумленно.
— Зачем же ее увозить, когда ты сам желаешь этой свадьбы? Я что-то не понимаю?
— Не ее увозить — жениха мы должны увозить… вот что…
Зацепин раскрыл свой беззубый рот и весь превратился во внимание. Он совсем забыл о своей комедии «Зарезали!», в нем заговорили только старые струны, он почуял нечто необыкновенное, одну из прежних легендарных выдумок князя.
Тот мало-помалу объяснил ему, в чем дело. Зацепин задумался.
— А ты это наверно знаешь, — наконец сказал он, — что жених твой пользуется всеми правами?
— За кого ты меня почитаешь? Что ж, уголовщину, что ли, я сам себе на шею навяжу?
— Да… ну, в таком случае, отлично! С чего же начать?
— А с того, что надо найти священника, который бы обвенчал без всяких препятствий. Все нужные документы будут налицо, так что и священнику нечего бояться. Но, конечно, так как мы очень спешим, то дело должно быть без всяких проволочек. Есть у тебя такой священник знакомый?
Зацепин подумал.
— Есть! — вдруг радостно сказал он. — Отец Семен от Воскресенья. Это и глушь такая, почище нашей песковской, да и попик — человек либеральный… Сдерет изрядно, но и венчает без всякого праздного любопытства. Я сегодня же к нему отправлюсь и все устрою.
— Вот и спасибо, голубчик!
— Да не за что, тут ничего нет трудного.
— А еще, чтобы ты был свидетелем и другого свидетеля подыскал подходящего. Без тебя я обойтись никак не могу, ты будешь нужен каждый час и каждую минуту.
— Весь к твоим услугам, весь! — весело заговорил Зацепин. — Как и в прежние годы, так и теперь. Ну, поздравляю, дружище, поздравляю… Это ты хорошо придумал… За что, в самом деле, такая богатая родня да воспользуется его состоянием, пусть лучше княжна твоя им пользуется… И ты говоришь — злые они люди, мучают, изводят молодого человека?
— Да уж так, братец, что со стороны смотреть жалко! — со вздохом отвечал князь. — Вот они каковы, почтенные наши знатные семейства! Эх, да что только делается там?
Он махнул рукою.
— Леночка моя так жалеет бедного Николая Сергеевича, сколько раз плакала, слушая его рассказы о том, как его притесняют дома… Добрая она у меня, славная она… его жалеет, беречь будет.
— Да… да… да! — повторил Зацепин. — Да, молодого человека спасти надо, а им всем подножку подставить, пускай поскользнутся… Я такому доброму делу вот как рад помочь!.. Сегодня же, сейчас вот, если хочешь, поеду к отцу Семену.
— Прекрасно! Так выйдем вместе.
Зацепин прошел было в соседнюю комнату, бывшую его спальней, но взглянул на стол, на свою рукопись и остановился.
— Да, знаешь что, — сказал он, подходя к князю, — эта же комедия в трех действиях и пяти картинах «Зарезали!» должна иметь успех непременно. Я надеюсь, твердо надеюсь… Но ведь театральный комитет, ведь это такие люди! Может, и тут опять неудача, так я решил — если с комедией ничего не выйдет, у меня есть план… Я, братец, тебе только по дружбе сообщу. У меня в голове готов уже целый проект… Этим я сразу себя поставлю на ноги… Да, помяни мое слово, не пройдет двух-трех месяцев — и весь Петербург заговорит обо мне. Да и не один Петербург… все, как есть все… Проект в голове уже совсем готов, только изложить надо… Но за этим дело не станет, изложу в неделю, даже и переписать успею…
— Что ж, мы вместе выйдем, — заметил князь.
— Сейчас, сейчас, я мигом оденусь. Да ты послушай — мой проект — это спасение России! Я изложу самый легкий, математически, слышишь — ма-те-матически верный способ извести этих нигилистов без остатка и предложу вернейшие и нужные средства устроить русское государство ко всеобщему преуспеянию и полному развитию всех промышленных и прочих заведений… И все это так просто, так ясно!.. Мне вчера это пришло в голову… Теперь только один пункт, но я с ним справлюсь… Прежде надо кончить комедию…
— Иду, иду, мигом готов! — быстро прибавил он, заметя в лице и движениях князя признаки нетерпения.
— А о проекте мы потолкуем! — хрипел он из спаленки. — И я докажу тебе, что это не фразы, не утопия, а вещь самая практичная, самая простая и, главное, математически, слышишь, ма-те-матически верная! Я докажу тебе…
— Хорошо! Хорошо! — отозвался князь. — Только прежде помоги мне в моем деле.
— Сейчас… вот я и готов, видишь. Идем, дружище! Он появился в стареньком вытертом сюртучке, в пуховой шляпе и на ходу надевал рыжую енотовую шубу.
XVI. ГЕРОЙ
Князь Янычев понял, что московский «дурачок» обладает самым важным и необходимым в настоящих обстоятельствах качеством, а именно хитростью. Кокушка хитрить был большой мастер. Конечно, его хитрость была очень наивна, но именно своей наивностью она и достигала своей цели. Он хитрил, как ребенок, или, вернее, как зверь.
Окончательно подготовленный и запуганный князем, решившийся во что бы ни стало провести родных и жениться на княжне, Кокушка узнал, между прочим, от своего соблазнителя, что ему необходимо достать все документы и деньги. Он знал, что все это находится у Владимира и заперто в портфеле с его собственным, Кокушкиным, вензелем. Ключ от этого портфеля был всегда у самого Кокуш-ки, и он не иначе носил его, как на часовой цепочке.
Со времени смерти деда и после подписания всех необходимых по наследству бумаг, Кокушка вдруг почувствовал желание иметь при себе ключ от своего имущества — это было для него равносильно, так сказать, фактическому обладанию всем ему принадлежащим. Это придавало ему важность. Хранение же портфеля он сам поручил Владимиру. Время от времени он приходил к брату и требовал у него «швоих процентов», но всегда небольшими суммами: он был скуп, а на себя ему тратить много не приходилось.
Тут заключалась некоторая странность. Когда князь спросил Кокушку — отчего он поручил все брату, отчего отдал ему деньги и документы? — тот в первую минуту растерялся и не знал, что ответить. Дело в том, что он так поступил бессознательно, инстинктивно, чувствуя, что иначе быть не может, а почему не может — не знал.
Но князь настаивал на ответе.
— Да ве-едь ключ у меня! — наконец крикнул Кокушка.
— Так что ж, что ключ у тебя! А ни денег, ни бумаг — ничего нет… ты сам, друг ты мой любезный, отдался им в руки! Разве ты не можешь, как и все, держать при себе все твое?..
— Не-не могу… — растерянно сказал Кокушка.
— Почему?
— Не-не жнаю… не могу, да и вше тут!.. Оштавь ты меня в по-покое!
Он даже совсем рассердился, и князь ничего от него не мог добиться.
Узнав, что без документов никак нельзя, Кокушка пришел в отчаянье.
— Так что ж я бу-буду делать? — кричал он, бегая по комнате. — Он мне не дашт, ни-ни жа что не да-дашт!
— Конечно, не даст, — усмехнулся князь.
Кокушка остановился, закусил ноготь и вдруг торжествующе взвизгнул:
— Так я жнаю что! Я у не-него их украду!
— Свое не крадут, а берут, — заметил князь.
— Да, да… ведь оно мое… я имею пра-право… и я шделаю это… то-только тихонько… про-проведу его… дудки!
— Смотри только — не попадись! Тогда беда, если попадешься — сейчас же горячечная рубашка — и конец! И уж никогда ни я, ни Леночка тебя не увидим…
— Не-не попадушь!
Глаза Кокушки забегали, он весь покраснел. В нем теперь, благодаря князю, были только, с одной стороны, страх горячечной рубашки, с другой — желание вырваться из дому и провести всех их, а затем посмеяться над ними: «Что вжя-вжяли! Дудки!»
Он даже среди этих, наполнявших его ощущений, забыл совсем свою невесту, он не видел ее уже несколько дней и о ней не спрашивал.
На следующее утро после Груниного концерта Владимир собирался выехать из дому. Он уже прошел в швейцарскую, рассеянный, задумчивый… Кокушка нагнал его.
— Во-Володя! Оштановишь… по-пошлушай!
Владимир даже вздрогнул, так его мысли были далеко.
— Что тебе, Кокушка, что, говори скорей?
— А вот видишь!
Он показал ему какую-то бумагу.
Если бы Владимир был менее рассеян, то заметил бы в лице Кокушки что-то крайне странное и подозрительное. Но он и не взглянул на него.
— Это па-патент!