– Вот раньше, до революции, я ел… Это да! Меня во всех петербургских кухмистерских знали. Не говоря уже про первоклассные рестораны – Кюба там, Донон, Медведь, Палкин, Федоров. Приду, а уж по всем столикам: «Суриков пришел!». Это я – Суриков… Моя фамилия. И не только гости, но и вся прислуга в лицо помнила. Сяду за стол, а лакей: «Что прикажете, господин Суриков?» или «Слушаю-с, господин Суриков». У Федорова даже блюдо особое было – «беф Суриков». Вам это интересно? – внезапно спросил Суриков.
– Интересно! Интересно!
– Ну, так я вам еще расскажу. Расскажу, как я на пари поспорил с одним сослуживцем в кухмистерской «Венеция» у Египетского моста. Поспорили мы на масленице, кто больше блинов съест. Багров говорит, что он, а я утверждаю, что я. И поспорили. И, как вы думаете, кто больше съел: я или Багров?
– Конечно, Багров! – закричал Янкель.
– Багров! – закричали мы.
– Багров? – воскликнул толстяк и подскочил на стуле. – Вы серьезно думаете, что Багров?.. Так я вам вот что скажу: Багров съел четырнадцать блинов, а я тридцать четыре… Это что, – перебил он самого себя. – Блины я не очень люблю, от них пить хочется. А вот сосиски – знаете? – с капустой. Я их съедаю без всякого спору, добровольно, по тридцать штук. В кухмистерской «Лондон» – знаете? – на Вознесенском я однажды съел восемнадцать или девятнадцать порций жареной осетрины. В трактире – не помню названия – в Коломенской части меня посетители бить хотели за то, что я все бутерброды с буфета сожрал. В трактире «Бастилия»…
Толстяк раскраснелся, глаза его налились жиром и страшно сверкали. Мы молча следили за выражением этих глаз. Странная злоба закипала в наших сердцах. Мы сильно хотели есть, как всегда хотели, нас ожидал невеселый обед из пшенного супа и гречневой размазни, а тут человек распространялся о жареной осетрине, сосисках и ситнике с изюмом, которым мы угощали себя только в мечтах, да и то с оглядкой.
– В трактире «Бастилия» на Васильевском острове я в девятьсот десятом году сожрал целого поросенка с кашей. В Петергофе, кажется на вокзале, таким же образом я съел целого жареного гуся. И после еще двух рябчиков съел. В девятьсот четырнадцатом году в ресторане Носанова, угол Морской и Невского, я съел на пари сотню устриц…
В класс вошел Викниксор. Толстяк оборвал себя на полуслове.
– Занимаетесь? – улыбнулся Викниксор.
– Занимаемся, – улыбнулся Суриков. – Интересуемся, кто чего знает. Хорошие, между прочим, у вас ребята.
– Да-а, – сказал Викниксор неопределенно.
– Итак, – сказал Суриков. – Вот вы… – он обратился к Японцу. – Чего, например, вы знаете по географии?
Японец встал и развязно прошел к доске.
– Знаю по географии очень много.
– Замечательно. Говорите.
– Вот, – сказал Японец, – Венеция находится у Египетского моста. Париж находится угол Морской и Невского. Лондон – не знаю, где находится, кажется, в Коломенской части.
– Еонин! – воскликнул Викниксор, не замечая, как покраснел преподаватель. – Ты забываешь, по-видимому, что я здесь и что тебе грозит изолятор и пятый разряд.
– Нет, – возразил Японец. – Напрасно обижаете, Виктор Николаевич. Я повторяю те сведения, которые сообщил нам в своей высоконаучной лекции товарищ преподаватель.
Викниксор посмотрел на Сурикова. Тот долго сопел и пыхтел и наконец выговорил:
– Я им рассказывал тут кое-что из своей жизни. А они, вероятно, подумали, что это география. Так сказать, номером ошиблись.
– Вот, дети, – обратился он к нам. – Знайте: Лондон находится в Англии. Так сказать, главный город.
Викниксор помрачнел, пожевал губами и хотел что-то сказать. Но тут зазвенел звонок, и несчастный толстяк был избавлен от позора публичного изгнания. Он ушел сам. Его не выгнали с треском, как выгоняли многих.