С этого момента побочному сыну барона дез Адре, выражаясь полицейским жаргоном, сели на хвост. В этом отношении Тартаро можно было поверить на слово: раз уж он его нашел, то уже не потеряет!
Но оставалось еще заманить в расставленные сети и капитана Ла Коша – Филипп де Гастин желал заполучить обоих одним махом.
Последуем же за Сент-Эгревом, продолжающим, под руку с Барбеко, изучать обстановку у дома д'Аджасета, и вскоре мы увидим, что же задумали Луиджи Альбрицци и Филипп де Гастин, дабы затянуть в ловушку двоих своих заклятых врагов.
Стены, окружающие сад, ничем не отличались от любых других, что возводились в то время – они были не больше, но и не меньше.
– Действительно, – сказал Сент-Эгрев, внимательно изучив их от края до края, – вооружившись лестницей, мы без труда сможем проникнуть в сад ночью.
– Я же говорил, господин шевалье! – воскликнул Барбеко.
– Но дальше? Пусть мы и окажемся там; как нам быть с тремя десятками вооруженных людей?
Барбеко вздохнул.
– Да, три десятка – это уж слишком.
– Нужно будет, – продолжал Сент-Эгрев, – удостовериться не только в том, что хозяев нет дома, но и в том, что у солдат нет никакой возможности защитить имущество их господ. Ах, если бы только этот Луи Борни пожелал…
– Луи Борни? А кто это?
– Тот охранник, который, как я тебе говорил, крутит шашни с Манон.
– Понятно… Да-да, если бы только этот Луи Борни пожелал… Но, господин шевалье, даже если нам удастся договориться с Луи Борни, что нам это даст?
Сент-Эгрев пожал плечами.
– Ты меня просто поражаешь, Барбеко! Неужели так трудно догадаться, что можно сделать, чтобы вывести тридцать охранников из строя?.. Что ж, тем хуже для тебя, так как я тебе этого не скажу. Пораскинь мозгами.
– Уже, господин шевалье, уже пораскинул. При содействии Луи Борни можно усыпить… на какое-то время, если не навсегда… этих тридцать человек.
– Ну разумеется! Так же, как мы это проделали, с бароном дез Адре, чтобы пробраться в Ла Мюр; тогда все вышло – лучше некуда! При помощи снотворного, подсыпанного в вино, мы усыпили всех солдат гарнизона… Но в Ла Мюре на нашей стороне был тамошний мажордом, тогда как здесь… Возможно, Луи Борни нам подкупить и не удастся, а если и удастся, то где гарантия, что он сделает все как надо?.. Гм!.. Боюсь, Барбеко, что нам придется отказаться от этого верного дела, – слишком уж оно трудное! Я все же переговорю на этот счет с Ла Кошем и…
– Ах, господин шевалье, простите, что перебиваю, но видите вон там…
– Что еще?
– Под деревьями… в саду… эта женщина…
– Да-да… И даже весьма красивая… Итальянка, судя по одежде. Какая-нибудь родственница маркиза Альбрицци или его друга, которая прогуливается…
– И то и дело посматривает на вас, господин шевалье! О, да она просто пожирает вас глазами!
– Ты полагаешь? Странно будет, если сейчас, когда мы уже отчаялись, решение наших проблем само упадет нам в руке прямо с неба… Постой-ка здесь, Барбеко.
– Хорошо, господин шевалье.
То действительно была женщина, и женщина крайне привлекательная – итальянка и по красоте, и по одеждам; в этом шевалье не ошибся, – которая вдруг возникла на возвышающейся над улицей террасе и теперь – Барбеко тоже был прав – действительно буквально не отводила глаз от Сент-Эгрева.
Как только, отделившись от спутника, шевалье, галантно сняв шляпу, двинулся в направлении того места, где стояла иностранка, та приложила палец к губам, словно призывая его проявлять осмотрительность.
В то же время другой рукой, лежавшей на ветке дерева, что выступало за стену, она отбросила от себя свернутый в комок листок бумаги, который упал к ногам шевалье. К слову, она весьма удачно выбрала момент для совершения сего действа. Улица Платрери, обычно малолюдная, в ту минуту была почти пустынной. За исключением двух полупьяных поденщиков, что, пошатываясь, шли в обнимку шагах в сорока выше по улице, и оставшегося стоять там, где ему было приказано, Барбеко, Сент-Эгрев, оглянувшись, никого больше на ней не заметил.
Едва послание оказалось в руках у молодого человека, женщина исчезла, словно тень.
– Эй! – окликнул шевалье Барбеко.
Тот подбежал к командиру.
– Она бросила вам записку?
– И что из того, болван? Неужели ты думаешь, что я стану читать ее здесь? И потом, ты опять забыл про мой приказ!
– Простите!.. Я был так ошеломлен произошедшим!.. Ах, господин шевалье, как нам повезло, что вы такой красивый парень! Вот увидите, что благодаря любви, которой она к вам прониклась, вы теперь войдете в этот особняк, как к себе домой!
– Да уж, на тебя бы она, наверное, даже и не взглянула бы… Но посмотрим, что она мне написала.
Шевалье и его заместитель были уже на Монмартре. Первый развернул записку:
«Вечером, в девять, в Пре-о-Клер».
Вот и все, что в ней содержалось. Это было и мало, и много.
– Вечером, в девять, в Пре-о-Клер, – повторил Сент-Эгрев радостным тоном. – Браво! Я там буду!
– Один, господин шевалье?
– Ну конечно, один; сперва надо узнать, чего от меня хотят. Но успокойся: если любовь откроет для меня двери дома д'Аджасета, я выйду оттуда богатым… На этом до встречи! Я возвращаюсь на улицу Шартрон, к капитану.
– Будут какие-нибудь указания, господин шевалье?
– Указания… В девять у меня свидание в Пре-о-Клер; в десять будь с четырьмя людьми у Сен-Жерменского аббатства.
– Хорошо! Имею честь откланяться, господин шевалье.
– До вечера, Барбеко.
И Барбеко, по-прежнему с платком на лице, повернул направо, тогда как Сент-Эгрев двинулся налево.
На некотором расстоянии за ним следовали, каждый сам по себе, Тартаро, Скарпаньино и Пьетро.
Когда шевалье вернулся в дом на улице Шартрон, Ла Кош был уже на ногах. Он резвился в большом зале посреди целого стада, в котором Марго была пастушкой, а Манон, Франсуаза и Роза самыми пригожими овечками.
По приказу капитана тамошняя служанка принесла корзину бургундского вина, с появлением которого в доме начались пьянка и танцы. Приход шевалье положил конец – по крайней мере, в том, что касалось капитана – радостям этой новой небольшой пирушки.
– В дорогу, Ла Кош! – прокричал Сент-Эгрев.
– О, дорогой друг, еще несколько минут!..
– Ни единой! Возможно, мы вернемся сюда вечером; сейчас нам нужно переговорить.
Ла Кош недовольно поморщился.
– Возможно!.. Возможно!.. – проворчал он.
– Уж не полагаешь ли, случаем, мой дорогой, – сказал шевалье, как только они вышли на улицу, – что я притащил тебя в Париж исключительно для того, чтобы кадрить девушек?
– Разумеется, нет! Однако же, шевалье, вы мне обещали, что мы как следует развлечемся в столице.
– Разве я уже не начал сдерживать свое обещание? Или этой ночью ты не развлекся?
– Гм! Я плотно перекусил, это правда… и отменно повеселился… Но…
– Но разве это я виноват в том, что ты так напился, что уже ни на что потом не был годен, кроме как храпеть?
– Но сейчас-то я уже не храпел и…
– И ты еще увидишься с Розой или Манон, черт возьми!.. Никуда они не испарятся! Сейчас же речь идет о вещах гораздо более важных.
– Полноте! Так вы нашли способ проникнуть в хранилище тех итальянских миллионеров, на которых нам указал Барбеко?
– Возможно.
– Возможно! Опять это «возможно»!
– Я вас не неволю, капитан. В конце концов, если не желаете быть моим помощником в той или иной прибыльной операции, – дело ваше. Возвращайтесь на улицу Шартрон, оставайтесь там хоть до конца дней своих, и – на здоровье!.. Обойдусь и без вас!.. Вам достаточно тех нескольких золотых монет, что вы получили от барона дез Адре после нашего похода на Ла Мюр?.. Ради бога!.. Что до меня, то я полагаю, что мой благородный отец мог быть ко мне и пощедрее, и что двести или триста тысяч золотых экю, которые я могу заработать, гораздо лучше тех двух или трех сотен милостыни, что он соизволил мне подкинуть. Именно с этой целью я и решился ковать железо, пока оно горячо.
– Так давайте же ковать, шевалье! Давайте! Черт возьми, я только «за»!.. Но объясните мне…
– Обязательно, но только, когда придем ко мне домой.
– Ха-ха!.. В ваше политическое жилище.
– Именно. Там, где шевалье Сент-Эгрев может как следует принять своего друга капитана Ла Коша. Вскоре ты его увидишь.
В сокровенных уголках любой души, пусть даже и самой опустившейся, таится чувство доброго и хорошего.
Это второе жилище Сент-Эгрева, где никогда не бывала Марго, и куда даже Барбеко, командовавшему Остатками дьявола в отсутствие шевалье, было запрещено проходить дальше прихожей, представляло собой очаровательную обитель, которой не побрезговал бы даже гораздо более знатный вельможа, обладающий отменным вкусом.
В своих покоях на улице Кокатрис Сент-Эгрев собрал самую роскошную мебель, самые изысканные диковины и предметы убранства.
Стены каждой из четырех комнат его квартиры были увешаны полотнами величайших мастеров; столики с выгнутыми ножками и серванты украшали фигурки из слоновой кости и дорогие золотые и серебряные изделия; в спальне, напротив величественной кровати с резными стойками, было расставлено оружие самых различных видов и происхождения.
– Тысяча чертей! – воскликнул Ла Кош, заметно впечатленный всем этим великолепием. – Да у вас здесь не хуже, чем у какого-нибудь принца! Ах, шевалье, такое жилище грешно скрывать!..
– Так уж я устроен, мой дорогой Ла Кош, что люблю жизнь скитальческую… но и от роскошной не отказываюсь. Если нужно, я без проблем переночую на улице, меж двух межевых столбов, но предпочитаю все же ночевать в мягкой постели. Меблировкой и декорированием этой квартиры, как ты можешь заметить, я занимаюсь вот уже пять лет.
– Должно быть, это обходится вам в приличные суммы?
Сент-Эгрев улыбнулся.
– Мне – нет, другим – да.
Пожилой слуга респектабельного вида, следящий в доме за порядком в отсутствие хозяина, принес, по знаку последнего, на серебряном подносе бутылку анжуйского вина и два стакана. Разлив вино, шевалье промолвил: