– Ну, что я вам говорил, господа? Все получилось, видите? Всего одна искра – и эта искусственная лава воспылает не хуже настоящей… Господ Сент-Эгрева и Ла Коша ждет та же смерть, какой умер славный Эмпедокл в пламени Этны![35]
– Прекрасно! – сказал Филипп де Гастин.
– Прекрасно! Прекрасно! – сдавленным голосом повторил Ла Кош. – Полноте! Этого не может быть! Вы ведь не бросите нас в эту огненную пучину!
– Почему нет? – спросил Филипп.
– Потому, – быстро возразил Сент-Эгрев, – что вы христианин, господин граф, как я полагаю. И, будучи христианином, какой бы ненавистью вы к нам ни пылали, вы не станете мстить нам так, как это не сделали бы даже варвары!
Филипп насмешливо покачал головой.
– Для меня уже наслаждение, господа, – промолвил он, – тот страх, который внушает вам придуманная для вас смерть. Впрочем, вы не ошиблись. Я действительно слишком праведный христианин для того, чтобы бросать вас в эту бездну. Мне хватит и того, что вы шагнете в нее сами. А вы шагнете, как вам станет сейчас понятно. Тартаро, развяжи их, друг мой и дай каждому по шпаге.
Гасконец повиновался. Лезвием кинжала он разрезал веревки, которыми были связаны Сент-Эгрев и Ла Кош, и бросил к их ногам шпаги.
Свободны! Они были свободны – по меньшей мере, защищаться. Вздох радости и надежды вырвался из их груди, едва они схватили предоставленное им оружие.
Если он и не высморкался, Ла Кош, то лишь из-за отсутствия времени, а не желания.
– Ну, и что теперь? – вопросил Сент-Эгрев. – Кто возьмется заставить нас шагнуть в это пекло?
– Я, господа, если вы не против, – сказал Скарпаньино, выдвинувшись вперед, со шпагой в правой руке и кинжалом с широким клинком в руке левой. – Я, оруженосец маркиза Альбрицци и его учитель фехтования. И, скажу я вам, шансов у вас мало… Один против двоих – это моя любимая манера боя.
Произнеся эти слова, Скарпаньино атаковал сразу обоих противников. Они нанесли ответные удары… но уже в этом первом стыке капитан был ранен в плечо, а шевалье в лицо. И уже с этого первого стыка оба, во избежание более опасных ранений, вынуждены были отступить назад. Положение же их, окруженных образовавшими полукруг солдатами, было таково, что каждый выпад Скарпы означал для них еще один шаг к бурлящей пучине.
«Ах! – подумали, вероятно, шевалье и капитан. – Умереть от шпаги – в тысячу раз лучше, чем от огня!»
И они с ожесточением бросились на Скарпаньино, но тот, в силу мастерства и хладнокровия, даже бровью не повел. На их выпад он ответил двумя новыми ранами. Первую, в грудь, получил Сент-Эгрев; вторую, в горло, – Ла Кош. И, против воли, под напором и болью двое презренных негодяев вновь отступили.
Они были уже в нескольких шагах от бездны. Они обливались кровью. Жар, исходивший от кипящих нефти и серы, уже передавался их одеждам. Им казалось, что их поднявшиеся торчком волосы пылают.
– Пощадите! – воскликнули они, обезумев от страха.
– Вперед! – приказал Филипп де Гастин.
Со шпагами наперевес Скарпаньино и солдаты шагнули вперед.
То же инстинктивное движение имело место и со стороны двух приговоренных к смерти.
Они вновь попятились… и земля ушла у них из-под ног. Два крика, два нечеловеческих крика – и все было кончено.
Будучи ребенком, дорогой читатель, вы, возможно, забавлялись – кто в этом возрасте не забавляется! – расплавляя свинцовых солдатиков на раскаленной докрасна лопате. Вы ставили солдатика на поверхность лопаты – и он исчезал у вас на глазах. Примерно так же исчезли в глубинах бурлящей жидкости и Сент-Эгрев с Ла Кошем. Ряды солдат невольно содрогнулись от ужаса. Сколь бы преданными своим господам они ни были, все же они не смогли скрыть того впечатления, которое оказало на них это беспрецедентное зрелище.
Но Филипп громко, так, чтобы все его слышали, промолвил:
– Эти люди убили мою жену, отца, мать, братьев, всех моих друзей и слуг. Они разграбили и сожгли мой замок. Если кто-то находит мою месть слишком жестокой, пусть прямо заявит об этом – я готов ему ответить!
Никто не издал ни звука.
Часть третья. Великая ОтравительницаГлава I. Какой необычный дом нашел Тартаро для любовных свиданий Тофаны с Карло Базаччо
Судя по всему, Екатерина Медичи действительно осерчала на Тофану. С тех пор как во второй раз за двенадцать дней яды последней не произвели должного эффекта, Великая Отравительница не получила от королевы-матери ни единой весточки.
И как бы внутренне это молчание ее ни тревожило – молчание королей, как правило, следует воспринимать как угрозу, Тофана, однако же, не делала ничего для исправления того, что госпожа Екатерина могла счесть ее ошибками.
С головой уйдя в свою любовь к Карло Базаччо, Великая Отравительница лишь о нем круглые сутки и думала. Что до этой любви, то, несмотря на благоприятные предзнаменования, с которых она начиналась, Тофана теперь пребывала в глубоком затруднении.
Как мы помним, в разговоре с мнимым неаполитанцем она обещала, что вскоре пригласит его в другое, не имеющее ничего общего с тем домом, где она проживала, жилище, поисками которого и озаботилась.
Но как найти себе дом в Париже, если ты там никого не знаешь и ни на кого не можешь положиться? Возможно, в этом ей мог бы помочь Тартаро, ее новый оруженосец, парень с виду смышленый, но его она не видела вот уже три дня. Что бы это означало? Что стало с этим юношей? Вероятно, он все еще разыскивал убийц Орио, но вот до них-то как раз Тофане в этот час не было никакого дела.
Утром 2 июля она встала с твердым намерением начать поиски особняка, который она могла бы использовать для своих любовных свиданий, когда вошел Тартаро.
Он выглядел взволнованным, смущенным, и даже строгое лицо хозяйки не рассеяло его беспокойства.
– Где вы были? – спросила она.
Он еще ниже опустил голову.
– Боже мой, госпожа графиня, – пробормотал он. – Я понимаю, что после всего того хорошего, что вы для меня сделали, вы вправе на меня гневаться за то, что я вроде как вас оставил, но, право же, это вовсе не моя вина…
– И все же, где вы были? Чем занимались целых три дня?
– Разыскивал господ Сент-Эгрева и Ла Коша.
– Ну и как, нашли?
Тартаро тяжело вздохнул.
– Увы, нет, госпожа графиня! Я обошел весь город; побывал и в Сите, и у Университета, но этих негодяев так нигде и не обнаружил. О, они, должно быть, уже покинули Париж либо еще сюда не приехали… Но я упрям, госпожа графиня; еще упрямее осла буду!.. Бррр!.. Ох, только они мне попадутся!.. В общем…
– В общем, все эти ваш походы оказались бесполезными, и вот вы здесь. Сегодня вечером или завтра вы вновь намереваетесь меня оставить?
– Нет-нет, госпожа графиня. Больше я вас никогда не покину, если таково будет ваше желание.
– В добрый час! Конечно, я вам очень признательна, мой друг, за то рвение, с которым вы разыскиваете убийц моего оруженосца…
– Еще бы! Вы же помните, госпожа графиня, что сами мне говорили, что когда я найду господ Ла Коша и Сент-Эгрева, вы…
– Да, я говорила, что собственноручно убью их, и от слов своих не отказываюсь. Но это может и подождать. Сейчас же, Тартаро, я хочу, чтобы вы оказали мне другую услугу.
– Все, что прикажете, госпожа графиня.
– Так мы условились, что вы больше никуда не исчезнете… без предупреждения?
– Даю слово, госпожа графиня.
– Тогда ступайте. Когда я закончу одеваться, то позову вас для дальнейших распоряжений.
– Хорошо, госпожа графиня.
На момент внезапного возвращения Тартаро Тофана еще только встала, вследствие чего не совсем еще успела привести себя в порядок.
На ней был оранжевый шелковый пеньюар, едва скрывавший формы, которым позавидовала бы и восемнадцатилетняя девушка. Ее восхитительные черные волосы в беспорядке спадали на полуприкрытые плечи. Небрежно сидя в кресле, она нет-нет да и демонстрировала слуге то обнаженную ножку, обутую в изящную, красного сафьяна, туфлю без задника, то пухленькую ручку. Тартаро был молод… и отнюдь не слеп. Вероятно, именно потому, что она заметила, сколь жадным взглядом смотрит на нее гасконец, Тофана и приказала ему удалиться. Приказала, впрочем, тоном самым спокойным и мягким, без малейшего раздражения.
Если то была простая проверка, результатом ее неаполитанка должна была остаться довольна. Простой солдат или знатный вельможа, но мужчина есть мужчина. Эмоции, выказанные Тартаро, доказали Великой Отравительнице, что она все еще была красива. Все еще желанна.
Гасконец, со своей стороны, выйдя в соседнюю комнату, сказал себе:
– Бррр!.. Да что ж это такое, господин Тартаро! Ну и распалились вы при виде прелестей госпожи Тофаны! Черт возьми, однако же она все еще весьма привлекательная дамочка! Даже жаль как-то, что такая злодейка!.. Но до чего ж порочна: специально показала мне все то, что показала, – чтобы еще больше привязать меня к себе! Бррр!.. Ну уж нет: меня на мякине не проведешь. Как-никак я здесь не для потех, да и принадлежу по-прежнему господину Филиппу де Гастину. Со славными господами Сент-Эгревом и Ла Кошем покончено, так что теперь, как я понимаю, речь идет о небольшой услуге для друга господина графа, маркиза Альбрицци, которая заключается в том, чтобы немного посмеяться над госпожой графиней Гвидичелли. Займемся же этим и перестанем излишне волноваться из-за того, что у нее более или менее светлая кожа и более или менее точеная фигура. Для вас, господин Тартаро, на всем белом свете должна существовать лишь одна красивая женщина – мадемуазель Луиза Брион. О, моя Луизон! Да, возможно, она и не так очаровательна, как госпожа Тофана, моя Луизон, зато какое доброе у нее сердце!.. И если вы, господин Тартаро, хотите заполучить это сердце, а вместе с ним и ее руку, то должны проявить всю свою находчивость, когда госпожа графиня объяснит вам, для чего вы ей понадобились.
Разумеется, Тартаро говорил все это себе мысленно – лишь в мелодрамах так бывает, что