– Пфф!.. Неужели ты думаешь, что они явятся сюда, чтобы утешить тебя, когда ты будешь страдать? Впрочем, повторюсь, дело твое!.. К тому, может, я и ошибаюсь, и шевалье Базаччо даже и не помышляет о том, чтобы похитить тебя… Мы это увидим завтра вечером, а до тех пор у тебя есть время подумать.
Две подружки были на этой стадии их разговора, когда в дверь кельи постучала сестра-привратница. Она пришла сообщить Екатерине, что в саду, в парлуаре, ее ждет сестра, мадемуазель Жанна де Бомон.
Визиты Жанны в аббатство случались крайне редко, поэтому весть о ее внезапном приходе привела Екатерину в замешательство. Женевьева тоже выглядела изумленной.
– Ну и ну! Мадемуазель Жанна де Бомон! Что ей может быть от тебя нужно?
– Как знать… Быть может, это Боженька прислал ее ко мне, чтобы удержать от безумного шага! – пробормотала Екатерина.
Женевьева покачала головой. Она была очень скептичной, эта Женевьева д’Аджасет, – для монашки!
– И ты, конечно, – сказала она, глядя подруге в глаза, – спросишь у сестры совета… относительно твоего скоро свидания с шевалье Карло Базаччо?
Екатерина потупила взор.
– Не вижу в этом надобности, – сказала она.
Женевьева улыбнулась.
– В добрый час! Ты права: ничего не говори Жанне, ни о чем с ней не разговаривай. Ведь шевалье просил тебя хранить тайну… Ступай же к сестре, только не сболтни лишнего… От этого зависит твое счастье!
Женевьева д’Аджасет ошибалась: на кону в данных обстоятельствах стояло не счастье, но несчастье Екатерины. И вместо того, как ей вероломно советовали, чтобы скрытничать со своей младшей сестрой, ей следовало бы шепнуть ей хотя бы слово – одно-единственное – касательно своего нынешнего положения, и тогда бы она спаслась! Спася при этом и Жанну!
Странная ситуация! Держась в этот час за руки, две сестры думали об одном и том же, и мысль эта исходила от одной и той же причины! Они думали о том, что в последний раз без угрызений совести наслаждаются нежностями этого сестринского объятия.
Продолжение нашего рассказа прояснит то, что может показаться неясным в предыдущем замечании. Возможно, проницательный читатель уже догадался о том, какими будут последующие события, однако же наш долг историка, заинтересованного в том, чтобы не лишать его удовольствия, не говорить ему сразу же, был ли он прав.
Екатерина и Жанна сидели рядышком на скамейке в обвитой зеленью беседке, служившей, как мы уже говорили, в Монмартрском аббатстве живописным летним парлуаром.
– Ты хотела что-то мне сообщать? – спросила Екатерина.
Жанна отрицательно покачала головой.
– Нет, просто давно тебя не видела… вот и зашла повидаться.
Старшая наклонилась к младшей и, поцеловав ее, промолвила:
– Спасибо.
Наступило молчание.
– Ты по-прежнему счастлива рядом с госпожой королевой?
– По-прежнему! – рассеянно ответила Жанна. – А тебе по-прежнему хорошо здесь, в аббатстве?
– По-прежнему! – отвечала Екатерина тем же тоном.
И, словно в противоречие одному и тому же ответу, произнесенному по очереди обеими сестрами, обе они одновременно вздохнули.
Взгляды их встретились – и обе инстинктивно поняли, пусть и не посмели об этом сказать, что обманывают одна другую.
– Пройдемся немного, – предложила Жанна, взяв сестру под руку.
– Пройдемся! – согласилась Екатерина.
Они медленно дошли до большого луга, весело освещаемого утренними солнечными лучами.
Душа открывается под голубым небом.
– Что ж, да, – вдруг промолвила Жанна, – да, я хочу кое-что тебе сообщить… Кое-что серьезное!
– А!.. И что же? Говори, я слушаю.
– О, я не могу входить в подробности… но… возможно…
– Возможно?..
– Что… через несколько дней… я покину Париж… а быть может, даже и Францию.
– И куда направишься?
– Еще не знаю.
– Как это – не знаешь?
– В общем, что бы ни случилось… что бы ты ни услышала, дорогая сестра, надеюсь, это не повлияет на твою… любовь ко мне… не так ли?
– Разумеется!.. Но объяснись же…
– Я ничего не могу объяснить… ничего, моя славная Екатерина!.. Ты, живущая под мирной сенью монастырской ограды, ужаснулась бы определенным признаниям…
– Ужаснулась? Так тебе угрожает опасность?
– Нет, нет!.. Опасность мне не грозит, потому что я сама, по доброй воле… Ох, Екатерина, Екатерина!.. Дай мне слово, что будешь усердно молиться обо мне перед Богом, начиная с этого самого дня!.. Обещай мне это, умоляю… И если ты меня больше не увидишь, если вдруг узнаешь, что я совершила… ошибку… обещай, что простишь меня!
Жанна горько заплакала, спрятав лицо на груди Екатерины.
– Ошибку! – повторила монашка, вне себя от волнения. – Но что за ошибку, Господи?
– Не спрашивай…
– Однако же…
– Повторяю: ты не сможешь понять причины моих слез… Или ты хочешь, чтобы я краснела пред тобой? Чтобы и ты сама покраснела, услышав мое признание?
– Покраснела! – у Екатерины случилось просветление. – Так ты любишь, Жанна! И готова ради любимого пренебречь своими придворными обязанностями?
– Ну да… я люблю… я любима… И сегодня вечером… я оставлю все ради того, кого люблю.
– Несчастная!
– О, замолчи!.. Если ты и вытащила из меня мой секрет, Екатерина, не злоупотребляй этим, чтобы попытаться вернуть меня на путь истинный… Я не могу больше бороться со своими чувствами… О, если б ты знала, сестра, как он прекрасен, – тот, кого я люблю!.. Лучше умереть, чем отказаться от его любви! Лучше быть с ним в аду, чем в раю – без него!
Екатерина вздрогнула, посмотрев на сестру, но испытала не испуг, не ужас, но невольное восхищение.
Разве не любила и она тоже, и разве не был ее любимый самым прекрасным из мужчин? Могла ли она проклинать чувства, которые испытывала сама?
Ее рука нашла руку Жанны и крепко пожала.
– Ступай, – сказала она, – ступай, я тебя прощаю. Прощаю, тем более что, быть может, сама нуждаюсь в твоем прощении.
– Что ты хочешь этим сказать? – изумилась Жанна.
Екатерина хотела ответить, и легко могло статься, что слово, готовое сорваться с ее уст, раскрыло бы все тайные замыслы Филиппа де Гастина, но в эту минуту в конце аллеи показалась мадемуазель Женевьева д’Аджасет.
– Прощай! – сказала Жанна.
– Прощай! – повторила Екатерина.
И, обнявшись в последний раз, они прошептали одна другой:
– Молись обо мне!
– О, Боже!.. – воскликнула Женевьева, изобразив сконфуженность. – Вы здесь разговаривали, а я, верно, помешала…
– Нет, нет! – живо возразила Жанна. – Мы уже закончили. Уже полдень, я должна идти – королева, видно, уже меня спохватилась.
Подруги проводили ее до ворот монастыря.
– Ну, так зачем приходила твоя сестра? – полюбопытствовала Женевьева, как только Жанна скрылась из виду.
– О, моя дорогая, она тоже любит!
– Да ну! И кого же?
– О, она не назвала мне его имя… Но, насколько я смогла понять, она готова пойти ради него на любые жертвы… Она собирается уехать… покинуть Париж… быть может, даже Францию… вместе с ним.
– Неужели?
Нужно здесь заметить, дабы не выставлять мадемуазель д’Аджасет одиозным персонажем, что она даже и не подозревала, что сестры влюблены в одного и того же мужчину. Довольно уже и того, что, по просьбе своего кузена, графа де Шатовилена, Женевьева намеренно сбивала подругу с пути истинного, даже не подозревая, что под цветами в той пропасти, к краю которой она подталкивала Екатерину, скрывается кровь! Кровь и бесчестье! Так что она была абсолютно искренна, когда радостно воскликнула:
– Стало быть, твоя сестра тоже влюблена? И готова на все ради своей любви? Что ж, дорогая малышка, вот ты и убедилась, что будешь сильно не права, если сама не пойдешь на те жертвы, которые может потребовать от тебя твоя собственная любовь!
Екатерина нашла это рассуждение весьма здравым. Дурной пример, как известно, заразителен!
Весь этот день и день следующий показались Екатерине бесконечно долгими, хотя она только тем и занималась, что читала и перечитывала записку Карло Базаччо, комментирую каждую строчку, каждую фразу. Особенно ее беспокоила концовка: «Я на коленах буду умолять вас решить навсегда мою судьбу… и вашу!
– О чем же все-таки он хочет меня попросить? – говорила она Женевьеве.
– Вот уж не знаю, – отвечала та. – Завтра будет видно.
И это завтра наконец настало; пробил условленный час. Деревенский колокол призвал к всенощной, и все сестры отправились молиться в часовню, в то время как Екатерина и Женевьева поспешили в назначенную для рокового свидания липовую аллею.
– Как попадет сюда шевалье? – недоумевала Екатерина. – Неужели он сможет пробраться в сад незамеченным?
– Моя дорогая, – отвечала на это замечание Женевьева, – тот, кто любит, способен на все что угодно.
Ей следовало бы добавить: «Когда располагает всеми необходимыми средствами».
А Филипп де Гастин, как мы знаем, таковыми располагал.
Сад Монмартрского аббатства был обнесен очень высокой стеной, но какой бы высокой она ни была, разве нельзя ее преодолеть при помощи лестницы?
Филиппа сопровождали двенадцать человек. Четверо несли паланкин. Шестеро, вооруженные до зубов, наблюдали за окрестностями. Еще двое перебрасывали и закрепляли лестницу – веревочную лестницу.
Когда Екатерина и Женевьева подошли к аллее, Филипп был уже там. Нетрудно представить себе эмоции Екатерины, воссоединившейся наконец, после двухнедельной разлуки, с предметом ее обожания!
О, она не скрывала своего счастья! А ведь есть кокетки, которые умеют сохранять самообладание в подобных обстоятельствах! Бедняжка кинулась в его объятия и жарким поцелуем доказала всю свою любовь.
Сердце Филиппа забилось сильнее; ему и хотелось бы остановить удар, который должен был поразить это нежное, деликатное создание, но его ждал Альбрицци. Все уже в этот вечер было приготовлено для полной и сокрушительной мести барону дез Адре.
Дез Адре, пока что потерявшему лишь своего бастарда и одного из слуг. Оставалось ранить барона прямо в сердце, поразив разом всех его законных детей, его настоящую кровь – его сыновей и дочерей!