Итак, в восемь часов, около сорока дворян ожидали, прогуливаясь группками по прилегающим к столовой гостиным, сигнала садиться за стол. Не хватало… лишь одного из амфитрионов, Карло Базаччо, и Луиджи Альбрицци выглядел даже более удивленным, нежели его гости, странной задержкой друга. Тот, говорил он, ушел по каким-то пустяковым делам вскоре после полудня, и давно должен был вернуться.
В половине девятого маркиз заявил, что не станет больше ждать, и пригласил всех к столу.
Некоторые предложили из вежливости подождать еще полчаса.
– Нет, нет, господа! Не справедливо, чтобы сорок желудков ждали одного. Садитесь, прошу вас! Шевалье нас нагонит.
Следуя приглашению любезного хозяина, несколько минут спустя все уже забыли об отсутствующем ради великолепно приготовленных, редких блюд, дорогих вин и веселой, пикантной беседы, завязавшейся после утоления первого голода.
Лишь один из гостей оставался в стороне от всеобщей горячности. Это был Людовик Ла Фретт.
С начала этой истории, где он столь мужественно дал отпор барону дез Адре, его отцу, желавшему вовлечь сына в постыдную экспедицию, у нас практически не было возможности поговорить о Людовике Ла Фретте… О чем мы сожалеем, так как это был во всех отношениях достойный молодой человек.
Но так часто бывает в рассказах, состоящих из множества событий. Зачастую приходится на какое-то время забывать о персонажах, которые вам симпатичны, дабы сопровождать тех, к которым вы и не можете испытывать иного чувства, кроме отвращения.
С тех пор как Людовик Ла Фретт оказался в Париже, в услужении (как и его брат) герцогу Алансонскому, его поступки и жесты можно, впрочем, резюмировать в нескольких словах: преследуемый глубокой печалью, лишь усугубленной резонансом от последнего и зловещего «подвига» сеньора дез Адре, Людовик Ла Фретт, несмотря на свою молодость и привлекательность (которые обещали ему все успехи при дворе, где единственными идолами являлись удовольствия и забавы), упорно сторонился любых развлечений.
Все те мгновения свободы, которая оставляла ему служба, он проводил, запираясь в своей комнате в особняке герцога Алансонского. Единственным за последние полтора месяца отступлением от этого правила стал его визит в Монмартрское аббатство, к сестре Екатерине. Изредка также ему нравилось ходить по утрам в Лувр – поболтать с другой сестрой, Жанной, в которой он тоже души не чаял.
Вот только в тот день, во время одного из таких разговоров Жанна показалась ему задумчивой. Он забросал ее вопросами относительно причины такой озабоченности; она отказалась ему отвечать… но при расставании в ее прекрасных глазах блеснули слезы.
Вот почему, независимо от его неприятия подобных пирушек – он и эту-то явился лишь по настоянию брата, Рэймона де Бомона, – вот почему Людовик Ла Фретт оставался в стороне от веселости прочих гостей господ Альбрицци и Базаччо.
Тщетно Бираг и Шиверни, между которыми он сидел, пытались его развлечь, тщетно даже сам Альбрицци адресовал ему по этому поводу любезные упреки, – к подаваемой еде он даже не притрагивался, разве что изредка смачивал свои рассеянные губы в бокале вина.
– Похоже, Ла Фретт, вы или влюблены, или больны, – заметил ему в какой-то момент Шиверни, – раз уж сидите с таким мрачным видом. Влюблены или больны!
– Да, я действительно болен, господин граф, – ответил молодой человек.
– Ба! И что же у вас болит?
Ла Фретт печально улыбнулся.
– У меня болит сердце.
– Ну, так и есть! – воскликнул Шиверни. – Вы влюблены! Лишь у того, кто любит, может болеть сердце!
«Знали бы вы, – подумал Ла Фретт, – что такое – иметь отца, имя которого никто не может произнести без содрогания!»
Тем временем пробило десять; подавали вторые блюда, когда звонкий голос Скарпаньино объявил:
– Шевалье Карло Базаччо!
Раздался крик изумления при виде вошедшего шевалье: до сих пор все знали его смуглым брюнетом, теперь же он предстал перед ними совершенным блондином.
Шевалье раскланялся со всем собранием и попросил извинить его за поздний приход, сказав, что его задержала неожиданная встреча.
– Мы извиняем вас, шевалье, – сказал за всех маршал де Таванн, – извиняем от души. – Для всех нас дела – на первом плане… Но не будете ли вы так любезны, чтобы объяснить нам произошедший в вас загадочный феномен. Вроде как это вы, если позволите, но в то же время – и не вы! В каком магическом источнике вы искупались, сеньор Марс, что превратились в златокудрого Феба?
Вопрос был задан шутливым тоном, Филипп постарался ответить таким же. Поклонившись с приветливым жестом, он промолвил:
– Эта загадка объясняется очень просто, господа: мне было необходимо скрывать свою личность… от некоторых персон. С этого вечера в этом больше нет нужды… так что я вновь становлюсь самим собою. О! и эта физическая метаморфоза – не единственная, которую я вам приготовил… Есть и другие… духовные, даже более любопытные. Но всему свое время, если позволите… Вот отужинаю, как вы…
С этими словами Филипп де Гастин занял свое место за столом. Он обещал вскоре удовлетворить всеобщее любопытство – чего еще можно было от него требовать? Каждый счел за честь стать его виночерпием.
Он тотчас же залпом выпил два бокала вина, предложив остальным последовать его примеру.
Сначала всеобщее внимание было устремлено только на шевалье, но, мало-помалу разгоряченные вином гости обратились к разговорам о картах, дуэлях, охоте, лошадях и женщинах, особенно женщинах.
Большинство из приглашенных были молоды, а молодежь начинает вспоминать женщин после первого же бокала.
– Какая жалость! – воскликнул маршал де Таванн. – Какая жалость, дорогой маркиз Альбрицци, дорогой шевалье Базаччо, что, дабы увенчать этот пир, вы не припасли для нас десятка два красавиц, которые усладили бы нас после ужина своими поцелуями!
– Да! – хором повторили Шиверни, Бираг и Лианкур. – Какая жалость!
Филипп улыбнулся.
– Десятка два красавиц, господа, это слишком много, – сказал он. – Но если бы вы не были столь требовательно, думаю, я и маркиз наши бы, чем удовлетворить по крайней мере двух из вас.
– Двух! – повторил Бираг, пожимая плечами. – Двух!.. От этого толку мало!.. Не смотреть же другим, как эти двое будут развлекаться!
– Остальные удовлетворятся тем, что присоединятся к своим любовницам!
– Фи! Любовницы! – сказал Вильруа. – Да чего мы в них не видели, в этих любовницах?
– А те две гурии, о которых вы упомянули, шевалье, они здесь? – спросил Таванн.
– Здесь.
– И кто же они?
– Да какая вам разница? Довольно того, что они будут к вашим услугам.
– Шевалье прав, – заметил Шиверни. – Если они красивы, какая разница, откуда они и кому принадлежат? Идем к ним! – добавил он, пошатываясь вставая из-за стола.
– Идем к ним! – подхватили с дюжину других дворян, все как один пьяные.
– Одну минутку, господа, одну минутку, прошу вас! – остановил их Филипп. – Умерьте ваше нетерпение!.. Мы – я и маркиз Альбрицци – не желали бы, чтобы эти женщины послужили для вас только яблоком раздора, а так неизбежно и будет, если не принять меры… Пусть судьба решит, кому из вас достанутся эти красавицы. Судьба слепа. Д'Аджасет, будьте так добры, напишите на отдельных клочках бумаги имена всех наших гостей. Эти бумажки должны быть свернуты трубочками и положены в вазу, откуда паж достанет имена тех двоих, кого поощрит Венера.
Это предложение было встречено громом аплодисментов и криков «браво».
Все господа нашли его оригинальным и в то же время восхитительным.
Все, за исключением Людовика Ла Фретта, который, подойдя к д'Аджасету, уже писавшему, как его и просил Филипп, имена, промолвил:
– Смею просить, господин граф, избавить меня от удовольствия соперничать с этими господами за право обладать одной из бывших любовниц господина шевалье Карла Базаччо.
Эти слова, произнесенные сухим тоном, возбудили негодование некоторых, но Филипп поспешил их успокоить:
– Оставьте, господа! Мы – сумасшедшие, а господин Ла Фретт – мудрец!.. Позволим же ему сохранить его мудрость и вернемся к нашему безумию, которое так нас развлекает! Каждый свободен выбирать то, что ему по душе! Д'Аджасет, вы слышали? Не вписывайте имя господина Людовика Ла Фретта среди имен соискателей расположения мадемуазелей Жанны и Екатерины.
– Жанны и Екатерины! – пробормотал Людовик, вздрогнув.
Рэймон де Бомон, хоть мозг его и был затуманен винными парами, разделил тягостное волнение Людовика, услышав эти имена…
– Жанны и Екатерины! – повторил он.
– Ну да, Жанны и Екатерины, – еще раз спокойно произнес Филипп. – Двух прекрасных девушек, смею вас заверить в этом, господа!
– Просто восхитительных! – подтвердил Луиджи Альбрицци.
И, улыбнувшись Рэймону де Бомону, он промолвил:
– Неужели вас так шокировали эти имена, мой дорогой друг? Или же, как и ваш брат, вы тоже намерены отказаться?
– Нет, нет! Я не отказываюсь! – воскликнул Рэймон, устыдившись внезапно мелькнувшей в его голове мысли.
– В добрый час! – воскликнул Таванн. – Если младший – мудрец, то старший столь же безумен, как и все мы!
Д'Аджасет окончил свою работу и подозвал пажа для выбора двух трубочек. Пока тот водил рукой внутри странной формы урны, Людовик внимательно наблюдал за Филиппом де Гастином и Луиджи Альбрицци. Ему показалось, что они обменялись недоброй улыбкой, и снова дрожь пробежала по всем его членам… Он не догадывался, не мог догадываться о том, что сейчас случится, но его уже терзало нехорошее предчувствие.
– Маршал де Таванн! Рэймон де Бомон! – провозгласил паж, развернув вынутые им трубочки.
Со всех сторон посыпались поздравления, но не обошлось и без восклицаний зависти.
– Ведите нас к ним! – кричали избранники судьбы.
– Мы сделаем лучше, господа, – сказал Филипп. – Мы приведем их к вам!
– Приведете к нам? – изумились Рэймон и Таванн.
– Разумеется. Или вы забыли, что я обещал не только уступить двум из вас мадемуазелей Жанну и Екатерину, но и позволить всему собранию полюбоваться их красотой?