– Ты-то чего вмешиваешься не в свое дело? – нахмурился дез Адре.
Оруженосец поклонился.
– Простите, монсеньор, но… это было выше моих сил. Увидев, как вы столь прекрасным образом поправили этого придурка Малекота, который, судя по всему, вас чем-то задел, я не смог удержаться от того, чтобы…
– Довольно! Зачем явился?
– Чтобы доложить о визите, монсеньор.
– Визите?
– Да, монсеньор. Визите посланника ее величества королевы-матери: маркиза Луиджи Альбрицци.
– Посланник королевы-матери! – повторил барон, раздираемый радостью и удивлением. – И где же он, этот посланник?
– Маркиз Альбрицци дожидается вашего разрешения на въезд в замок, монсеньор. Он прислал оруженосца…
– Ладно-ладно, я приму этого оруженосца… Пойдем, Лапаллю!
Барон откинул удочку и, вслед за уже устремившимся вперед слугой, быстро зашагал в направлении замка. Пройдя шагов двадцать, он вдруг остановился. А как же его учитель рыбной ловли? Барон обернулся.
Учитель умел плавать – к счастью для него. Он уже выбрался из воды, все еще находясь под впечатлением холодной ванны, последовавшей за неприятнейшим физическим потрясением, сидя на берегу, вид несчастный парень имел не самый веселый.
Дез Адре стало его жаль.
– Малекот, – крикнул он, смеясь, – прости, что бросил тебя в воду!
– О, монсеньор, – пробормотал солдат, тотчас же пробуждаясь к жизни, – вы слишком добры!
– Можешь еще порыбачить! Можешь рыбачить, когда и сколько тебе заблагорассудится!
– Покорнейше благодарю, монсеньор!
– И чтобы подсушить тебе желудок, после того как высушишь одежду, скажешь от моего имени Левейе, моему мажордому, чтобы выдал тебе шесть бутылок лучшего вина.
– Да здравствует монсеньор! Да здравствует мон… Ах, монсеньор, вы знаете: я его не упустил, моего карпа, когда свалился в воду! Он по-прежнему у меня на крючке; вот он!.. Вы его и съедите, монсеньор!
– Хорошо, хорошо! Постарайся выловить еще одного такого; думаю, за столом у меня будут гости.
Да, 11 июля в замок Ла Фретт, к сеньору де Бомону, барону дез Адре, в качестве посланника ее величества королевы-матери пожаловал не кто иной, как маркиз Луиджи Альбрицци.
Скарпаньино, оруженосец маркиза, ожидавший барона в оружейной комнате, подтвердил последнему эту новость… Которую барон выслушал с учтивостью.
Чего бы ни хотела от него госпожа Екатерина Медичи, ему, столько времени проведшему в одиночестве, пришлось по душе, что некое неожиданное событие разорвало монотонность этого уединения.
– Ступайте и передайте вашему хозяину, что я готов его принять, друг мой, – скомандовал он Скарпаньино. – Да, и скажите ему, что каким бы по природе своей ни было его послание – добрым или же дурным, – я надеюсь, что он доставит мне удовольствие оставаться моим гостем как можно дольше.
Скарпаньино удалился, и спустя четверть часа – меньше на то, чтобы преодолеть укрепления и подняться по лестницам замка и не уходило – в зал предков, где, дабы оказать гостю честь, пожелал принять его сеньор де Бомон, будучи объявленным Скарпаньино, вошел маркиз Альбрицци в сопровождении пажа, юного Урбана д’Аджасета и своего врача Зигомалы.
Дез Адре сидел на помосте, слева и справа от которого держались десять солдат, бывших при малом параде, то есть не имевших иного оружия, кроме обнаженной шпаги на плече.
Когда иностранный дворянин появился, барон встал, протянул ему руку и помог подняться на помост, где усадил на большой деревянный стул, украшенный восхитительной резьбой:
– Добро пожаловать в обиталище старого воина, господин маркиз, – сказал он, – что бы вы там ни привезли со стороны нашей великой королевы – слова добрых воспоминаний или же незаслуженных упреков.
– О, – улыбнулся Альбрицци, – госпожа Екатерина Медичи, в наших с ней разговорах по вашему поводу, господин барон, должно быть, была абсолютно уверена в моем глубочайшем к вам уважении, так как не поручила мне передать вам ничего другого, кроме добрых воспоминаний!
Барон поклонился и торопливо сломал печать с гербом королевы, которой был скреплен врученный ему маркизом конверт. И вот что он прочел:
«Господин барон,
Маркиз Луиджи Альбрицци, один из наших возлюбленных соотечественников, вынужденный покинуть двор Франции, куда мы призвали его на нашу службу, предложил по дороге в Италию, при проезде через Грезиводан, передать вам наши приветствия и мы с радостью приняли его предложение. Мы и его величество король, наш сын, знаем, хотя вы и не соизволили сообщить нам об этом лично, что два месяца тому назад вы сровняли с землей гнездо злейших врагов истинной религии, называвшееся замком Ла Мюр. Волков, волчиц и волчат – вы всех их истребили, как и друзей волков, волчиц и волчат… это был мудрый и отважный поступок, впрочем, ваша усердие не стало для нас откровением… Поэтому, хотя его величество король, наш сын, и мы сами и сожалеем о том, что узнали о сим доблестном деянии не от вас самого, но из другого источника, мы приносим вами самые искренние наши поздравления и обещаем вам наше всецелое одобрение и даже похвалу, если вы и дальше продолжите следовать по однажды избранному вами пути.
На сим, господин барон, мы молим Бога, чтобы он хранил вас свято и надлежащим образом.
Не знай Луиджи Альбрицци от первой и до последней строки содержимого письма, написанного Екатериной Медичи барону дез Адре, он бы, вероятно, не сумел остаться совершенно бесстрастным при виде того изумления, что отразилось на лице сеньора де Бомона по прочтении этого послания.
И барону было от чего удивляться: королева-мать и король хвалили его за разграбление Ла Мюра, поздравляли его с тем, что он сровнял с землей это гнездо злейших врагов истинной религии!
Уж не сон ли ему снился? Уж не помутился ли он рассудком от долгого уединения?
Но господин де Ла Мюр и все его друзья были католиками, следовательно, разграбляя, истребляя, сжигая их, дабы отомстить за нанесенное ему оскорбление, должен был навлечь на себя как минимум внушение со стороны его католического величества короля Карла IX и августейшей и не менее католической матери короля, госпожи Екатерины Медичи!
Однако же, вместо того чтобы журить его, они его хвалят!
Дез Адре перечитал письмо; он не верил своим глазам. При втором чтении он понял – так ему, показалось, по крайней мере – всю иронию королевской похвалы.
Они делали вид, что ласкают его, тогда как на самом деле царапали!
В любом случае послание оказалось не таким уж для него и болезненным. Он даже не рассчитывал, что сможет отделаться так дешево!
Он сунул письмо под камзол и, широко улыбнувшись Луиджи Альбрицци, воскликнул:
– Лучше и не придумаешь! Госпожа Екатерина осыпает меня комплиментами!
– Вы довольны, господин барон? – осведомился Луиджи.
– Просто счастлив, господин маркиз! Королева-мать, как от своего имени, так и от имени своего сына, изволит адресовать мне… похвалу… по случаю одного небольшого похода, который я весьма удачно провел пару месяцев тому назад.
– И эта похвала пришлась вам по душе?
– Еще бы!
– Я, в свою очередь, господин барон, тоже рад тому, что письмо госпожи Екатерины доставило вам удовольствие и что наша великая королева согласилась передать вам эти добрые вести через мое посредство.
– Да-да… И поэтому я надеюсь отплатить вам за мою радость удовольствиями, господин маркиз. Почему бы вам не остаться здесь на месяц?
– Месяц – это уж слишком, господин барон!
– Полноте! Ну что такое месяц? Тридцать дней. А что такое тридцать дней, когда людям весело? А нам будет очень весело, господин маркиз, это я вам обещаю. Поохотимся, порыбачим, закатим пирушку… Мой мажордом знает толк в превосходной пище, вот увидите! Может, он слегка и подворовывает, негодник, с расходов на стол, но, за исключением этого, мэтр Левейе – человек смышленый и преданный. Так вы едете от французского двора, маркиз?
– Да, барон.
– От французского двора, где, несомненно, встречали моих сыновей? Они оба находятся в услужении герцогу Алансонскому.
– Господа Рэймон де Бомон и Людовик Ла Фретт. О, барон, я не просто встречался с этими господами, но и весьма с ними дружен.
– Вот как!
– Очаровательные молодые сеньоры! Такие любезные! Не далее как на прошлой неделе, я имел честь принимать их у себя за обедом.
– Да ну? Мои сыновья обедали у вас, маркиз?
– О, уже несколько раз, барон… Я богат, – это было сказано без малейшего хвастовства, – и мне приятно угощать друзей…
– Разумеется! Когда ты богат… Но смею спросить, маркиз, если вы обладаете несметным состоянием… и Екатерина Медичи, самая могущественная из августейших особ французского двора, проявляет к вам интерес…
– Почему я тогда покинул этот двор? Мой бог!.. Дело в том, что кое-какие дела в Италии требуют моего там присутствия, и потом, я, с несчастью, немного злопамятен… Если меня задели… оскорбили… я этого уже не забуду.
– Понимаю! В Париже вы дрались на дуэлях?
– Это были не совсем дуэли, но…
– Но вы отделались, так или иначе, хе-хе… от тех людей, с которыми у вас вышла размолвка?
– Да, так или иначе, как вы говорите, барон, но отделался.
– И во избежание разборок с родственниками этих людей решили какое-то время подышать родным воздухом?
– Именно!
– Что ж, вы мне нравитесь, маркиз, буду честен: то немногое, что я знаю о вашем характере, вызывает у меня симпатию. Так мы договорились: вы останетесь на месяц?
– Поговорим об этом через две недели, барон.
– Прекрасный ответ! Но ваша свита уже вся в замке?
– Вся, барон. О, она отнюдь не многочисленна. Я не люблю таскать за собой кучу народу, когда путешествую. Со мной мой первый оруженосец, Скарпаньино, и врач, Зигомала.