- Замполит он еще молодой… Ему бы годик еще побыть на заставе,- наконец сказал капитан, отводя глаза от настырного взгляда Сурикова.
- Почему?
- Зацепиться тут сердцем надо… - ответил Лагунцов, разглядывая какой-то плакат за спиной Сурикова на стене конференц-зала. Зачем-то достал платок, но тут же положил его обратно, торопливо заговорил: - Конечно, ценю, что к нам он попросился с другой заставы. Не каждый семейный офицер отважится ехать на отдаленную заставу, как это сделал Завьялов. Мог бы запросто и в отряде остаться, начальником клуба. Тут и удобств больше, и другие преимущества. Но…- Капитан, стремясь выразиться точней, поймал на себе напряженный взгляд полковника Сурикова и умолк.
- Продолжайте, я слушаю…
А продолжать было нечего. Ведь не скажешь Сурикову, что Завьялов нужен прежде всего ему, Лагунцову. Капитан боялся потерять в замполите свою будущую точку опоры, которая - Лагунцов это понимал - может ох как скоро ему потребоваться…
- Зацепиться тут ему сердцем надо,- повторил Лагунцов, с трудом отводя взгляд от безликого плаката.- Свое место обозначить… Люди-то у нас разные. Да и застава на горячем месте…
- Выходит, Завьялову еще рановато покидать заставу?
- Конечно, товарищ полковник,- обрадовался Лагунцов: кажется, начальник отряда понял его.- Год, два поживет тут, заставу выведем в отличные, а потом я сам отвезу его на учебу. И даже руку пожму.
Суриков усмехнулся «щедрости» капитана. Лагунцов хотел еще что-то добавить, но сдержался: Суриков не одобрял многословия. Да и сам разговор, на который Лагунцов отчего-то надеялся, оборачивался невнятицей, дамским рукоделием, потому что капитан, к стыду своему, завяз в собственных куцых доводах, как муха в меду. Как, скажите на милость, объяснить Сурикову, что лично он, Лагунцов, привык к своему замполиту. Что сам Лагунцов смотрел на свою заставу, как на родной дом, и дальнейшая служба на ней представлялась ему дорогой, у которой есть начало, но нет конца. Только поэтому он заботился, чтобы спутник на этой дороге был у него надежным, обладал бы всем тем, чего недоставало Лагунцову… Именно таким человеком, по мнению капитана, и был замполит. Если бы не этот рапорт об отъезде в академию!..
- Ладно, подумаю,- врастяжку, потирая переносицу, произнес Суриков, хотя Лагунцову показалось, будто начальник отряда уже принял решение.
Так оно, по сути, и вышло: Суриков разрешил Завьялову отъезд на учебу.
2
Зябким утром, пока водитель менял проколотое колесо, Лагунцов бродил по лугу в стороне от дороги. Под ногами ломко хрустели мокрые гнилые сучья кустарника, чавкала сырая дернина. Неразличимо-темные в предрассветную пору травы стояли в пояс, упруго шелестели, словно полны были жизненных соков, как ле-том. При свете дня тут неожиданно ярко вспыхивал изумруд вереска, просвечивающий сквозь бежевую листву сухостоя, серебрились от постоянной влаги поздние ягоды облепихи. И теперь, глядя на все это, укрытое предутренней темнотой, Лагунцову с трудом верилось, что в средней полосе России уже зима с белой кутерьмой вьюг, с сухим морозцем. Дышалось тоже не по-зимнему трудно, воздух был влажным; невидимый бус, от которого мокрело лицо, сеял и сеял.
Странно, редко доводилось вот так спокойно, без суеты оглядываться вокруг, когда замечается самое простое, обыкновенное: темный комок давно покинутого гнезда, запутавшегося в голых ветвях, меловой мазок - автограф какого-то пернатого, оставленный на шершавой рогатке ствола, пласт набухшей влагой фиолетовой тучи над головой… И о службе почему-то думалось, как о старом-старом отрывном календаре: день прошел - листок сорван, еще день - еще лист. И так шесть лет подряд, год за годом…
«А застава-то мне досталась тяжелая»,- вздохнул Лагунцов, как бы видя перед сабой полузакрытую, изрезанную ручьями, канавами местность. По ним, поднимаясь и опадая, тянулась контрольно-следовая полоса - зеркало границы. В сухую погоду еще ничего: на трудных участках границы приходилось создавать дополнительную песчаную кромку. Хуже в сырую: КСП заливает, она оседает, делается плоской, как блин. Выход один - спускать воду через дренажные канавки, а то и вовсе вручную, чуть ли не ведрами, осушать участок. А это морока, лишняя трата сил, времени, и без того скупого на границе.
Лагунцов сорвал тоненький стебелек, прикусил кончик зубами. От горечи сморщился. Поймал себя на мысли, что на душе не слаще. Все это утро, начавшееся с хлопот, Лагунцов думал то о жене, то о замполите Завьялове, о пролегшей между ними незримой черте, которую оба словно боялись переступить… Хитер Завьялов, все осторожничает, слова лишнего не произнесет, словно они у него на вес золота. Хотя чего он, Лагунцов, так печется о нем? Замполит скоро уедет на учебу в академию, и все то недоговоренное, неразрешенное, что скопилось в душе капитана, так и , останется с ним тяжким грузом. Похоже, что Завьялов задержался у него на заставе, как скорый поезд на полу-станке. Придет час - и его жена Наталья Сергеевна, вслух мечтавшая о столице, на прощание помашет Лагунцову из окна белой ручкой, сияя глазами: «В Москву, в Москву, в Москву…» И, наверно, их толстощекая Ирочка станет чертить пальчиком по вагонному стеклу замысловатые круги, пока дочь Лагунцова, Оленька, будет смотреть сквозь запотевшее стекло на уезжающую подругу…
- Товарищ капитан! - окликнули его из темноты.-Машина готова.
Лагунцов сел в «газик». Водитель включил скорость, и капитана качнуло. Поехали. У соседей Лагунцов надеялся раздобыть десятка два анкерных болтов для новой металлической вышки. Старая, деревянная, уже совсем расшаталась, нижние опоры подгнили. «Надо менять»,- накануне решил Лагунцов.
Бойко - мужик не жадный, прикидывал в уме капитан возможности начальника соседней заставы. Правда, старшина у него скуповат, но если посулить Бойко изоляторы - а Бойко они нужны позарез,- тот нажмет и на старшину… В конце-концов им не к спеху, запасутся болтами после.
За размышлениями время текло быстро. Вот и соседняя застава, маячит впереди теремок вышки часового, зыбкий, невесомый, как мираж. Оставшаяся позади дорога в обрамлении замшелых лип с побеленными стволами, мелькавшими по всей линии шоссе, уткнулась в ворота.
- Где капитан Бойко? - спросил Лагунцов дежурного, едва машина поравнялась с казармой.
- С расчетом прожекторной установки уехал к заливу, на пост технического наблюдения,- чуть ли но весело ответил дежурный и пояснил: - Радиолокационная станция обнаружила цель.
Лагунцов пристально вгляделся в смуглое лицо дежурного: многословен.
- Соедините с ним,- попросил капитан и взял телефонную трубку. Услышав знакомый голос, Бойко обрадовался :
- Чего заранее не позвонил, сосед? Встретил бы, как полагается.
- Встречай так, без приготовлений, невелик гость.
- Тогда давай прямиком ко мне. Сам к тебе не могу - работа.
«Газик» развернулся, облив светом стоявшего у крыльца казармы алебастрового лебедя с желтыми дождевыми потеками, помчался к берегу, откуда издалека доносился нарастающий гул двигателя и нежно голубело небо от невидимого за горкой прожектора.
Бойко стоял лицом к заливу, облокотившись на железные перильца мостика, и неотрывно следил за лучом. На приезд Лагунцова даже не обернулся: прежде всего работа, «объятия» потом…
Над головой Бойко, рассыпая искры, в зеркальном блюдце прожектора горел электрод, рождая бурю огня и света. Луч скользил по спокойной глади, и там, где он соприкасался с водой, казалось, буруны закипали. Вот снялась с воды и бешено забила крыльями потревоженная чайка. Толстый, как жерло пушки, луч по-прежнему упрямо сдвигался влево, ощупывая темноту.
Лагунцов стоял неподалеку от мостика. До его слуха отчетливо доносились команды, подаваемые Бойко. Вот на какой-то миг матово блеснул в луче прожектора силуэт судна, и тотчас послышались звонкие от напряжения голоса наблюдателя и старшего расчета:
- Цель вижу!
«Глазастые хлопцы»,- подумал Лагунцов, любуясь четкой работой.
- Опознать цель! - коротко бросил Бойко. Услышал в ответ, что прямо по лучу - сухогруз, по-видимому, сорванный с якоря, и лишь затем повернулся к Лагунцову: - Ну, здравствуй! - Пожал ему руку.- Задал нам работки, треклятый… Кистайкин! - крикнул куда-то в темноту.- Свяжитесь с портом. Передайте: обнаружен сухогруз, сносит к берегу… Пошли.- Бойко приглашающе кивнул Лагунцову.
Прожектор погас, и предутренняя зыбкая темнота окутала залив. Слышался лишь плеск воды у прибрежной кромки, где днем - Лагунцов знал об этом - у обкатанных камней копится гипюр рыжей морской пены и золотисто светятся выбросы янтаря.
- Ты по делу? - осторожно спросил Бойко, протягивая начатую пачку «Шипки».
Лагунцов достал «Беломор», готовясь к «торгу», закурил.
- А если - да? Что, прогонишь?
- Ты меня обижаешь.- Бойко поднялся по откосу к машине.- Гостям всегда рад. Кстати, как твой Завьялов?
- Обыкновенно,- Лагунцов пожал плечами.
- Ты с ним не говорил?
- О чем? У человека все решено - пусть едет.
- Все-таки…- неуверенно протянул Бойко.
- Все-таки нового на его место пришлют? Пришлют. Будем работать. И хватит об этом. Как у тебя с инженерными сооружениями?
- Большую часть системы отремонтировали. С пропиткой столбов - сущий ад. Я объясняю этим деятелям с пропитки: так, мол, и так, мне надо быстрее. Отвечают стервецы: быстрее не можем. Представляешь? Я быстрее могу, ты быстрее можешь, а они не могут, как тебе это нравится?
- А ты об ускоренной не договаривался?
- Как об ускоренной? - удивился Бойко, пыхнул дымком сигареты.
- Обыкновенно: вместо двух суток пропитки - шесть часов. Потом посвящу в детали.
- К нам-то зачем? - неожиданно спросил Бойко.
Лагунцов сначала поудобней устроился на сиденье машины, длинно затянулся и лишь затем сквозь клуб дыма сказал:
- Тебе изоляторы нужны?
- Позарез. Строители…
- Знаю.
- На что хочешь?
- На анкеры. Штук двадцать,- небрежно, как о пустяке, бросил Лагунцов и отвернулся.