свою фамилию и адрес и указал, что именно надо починить в ваших домах, чтобы вы снова могли в них жить. И опросите всех ваших соседей, чтобы выяснить, что сейчас нужно им. Мы сможем помочь также и им.
Телефон в моей руке загудел опять.
«Классная ночнушка».
Я снова оглядела комнату, и мне не пришлось долго искать. На подлокотнике нашего дивана сидел Джесси Форд. Как только наши взгляды встретились, он улыбнулся мне во весь рот.
Я тут же нырнула обратно в коридор и прижалась спиной к стене.
В моей гостиной сидел Джесси Форд.
Первый парень, который вошел в дом моей семьи.
Я в панике огляделась по сторонам и тут же отметила все, что было не так.
На нашей задней двери красовались глубокие царапины от когтей нашего пса Пончика, хотя сам он околел вот уже несколько лет назад. На вентиляционных отдушинах не было пластиковых решеток. На полу возвышалась пачка старых газет и еще более высокая груда грязного белья, которую нужно было отнести в подвал, чтобы забросить в стиральную машину. На стенах висела куча моих школьных фотографий, которые мама велела вставить в рамки и выставила на всеобщее обозрение и которые до сих пор вгоняли меня в краску. Я в шестом классе – в очках, которые закрывали все мое лицо, в пятом – с дурацкой челкой и выступающими передними зубами, в четвертом – с мальчишеской стрижкой «под горшок», и, наконец в третьем, где мое лицо было снято и в фас и в профиль на фоне звездного неба. Последнее, к сожалению, было моей собственной идеей, поскольку тогда я была одержима всем, что хоть как-то касалось НАСА.
Джесси вышел из гостиной. Я поправила подол моей ночной рубашки, чтобы прикрыть вылезающее из-под нее нижнее белье. Сейчас на мне были только короткая ночнушка и трусики. Я скрестила руки на груди, потому что на мне не было и бюстгальтера.
Парень смерил меня оценивающим взглядом с головы до ног, и я почувствовала головокружение, как будто в эту минуту я стремительно неслась вниз по американским горкам.
– Что ты здесь делаешь? И что здесь делают все эти люди? – спросила я.
Джесси прислонился к стене рядом со мной:
– Сегодня понедельник.
– Я знаю, что понедельник.
Он ухмыльнулся:
– Тогда почему на твоих трусиках написано «Четверг»?
Я почувствовала себя так, словно со мной случился удар.
Или в мозгу разорвалась аневризма. В общем, что-то ужасное, что способно лишить меня сил. Прошло несколько секунд, прежде чем я смогла снова взять себя в руки.
– Я говорю серьезно. Так что же сказал губернатор?
Джесси захохотал, что сбило меня с толку, потому что было ясно – произошло нечто ужасное. Наконец он в достаточной мере успокоился, чтобы сказать:
– Я хочу быть первым, кто поприветствует тебя в новом городе на берегу озера Эбердин.
Я нахмурилась:
– О чем это ты толкуешь?
– Они решили перегородить реку плотиной и затопить наш город навсегда. Это вроде как для защиты от наводнений. Вроде как на земле у реки вообще нельзя было строить никакие дома. Вроде как произошла ошибка с уровнем подъема. Ах да, и вроде как топляк – бревна, которые скопились на дне еще с тех времен, когда тут была лесопилка, – сделали русло реки нестабильным. Этим утром какой-то чувак из Инженерного корпуса сухопутных войск сделал содержащий много полезных сведений, а стало быть, и очень скучный доклад, но на его середине я взял и заснул. Смысл этого доклада сводился к тому, что каждый житель города якобы получит от правительства изрядную сумму денег на переезд. Но мы все должны немедленно взять и уехать.
Мне было нелегко сразу понять, о чем сейчас толкует Джесси, в основном из-за того, как он все это говорил. Бесстрастно. Безразлично.
– Неужели они смогут это сделать? – Я повторила вопрос из сообщения Морган.
– Весьма вероятно, – пожав плечами, ответил Джесси. – Подумай сама, нас мало, мы бедны, и многие дома в нашем городе разрушены до основания. Так что это наилучший сценарий для того, чтобы всех нас грандиозно надуть.
Как раз в эту минуту мимо нас из кухни в гостиную прошла моя мама. У нее был такой вид, словно всю минувшую ночь она не сомкнула глаз, и я ощутила острое чувство вины из-за того, что так хорошо выспалась. Но мама все равно улыбалась. Правда, это была не счастливая улыбка, а какая-то потерянная. В одной руке она несла кофейник, а в другой – столько кофейных чашек, сколько ее пальцы могли удержать за ручки. Проходя мимо нас, она машинально повернула голову в нашу сторону и вперила в меня строгий взгляд, ясно говорящий: «Сейчас же оденься!», после чего исчезла в гостиной.
Джесси поднял руку так, словно он все еще был стеснительным маленьким мальчиком. И честное слово, его щеки чуть-чуть порозовели.
– Мне следовало бы…
И тут я почувствовала, что кто-то дергает меня за подол моей короткой ночнушки. Это была Джулия, маленькая сестренка Джесси, все еще одетая в ночную рубашку с узором из розовых лошадок, а также в толстовку с капюшоном, джинсы и резиновые сапожки, на которых были нарисованы божьи коровки.
– Можно мне чего-нибудь попить? – спросила она и потерла кулачками глаза.
– Да, конечно. Но у нас, наверное, нет сока или других подходящих напитков. Может быть, ты выпьешь молока?
– Джулия, это Кили. Это она подарила тебе игру в смешные слова.
Я ожидала, что девчушка улыбнется или скажет мне «спасибо», раз уж Джесси написал мне в своем сообщении, что от моей игры она без ума, но Джулия просто сонно посмотрела на меня. Джесси взял ее на руки, поднял, и она тут же уронила голову ему на плечо, словно грудной ребенок, который вот-вот заснет. Только тельце у нее было длиннее, чем у грудного младенца, в этом она была похожа на брата.
– Извини. Ночью она почти не спала. Как бы то ни было, молоко она не пьет, так что ты можешь дать ей простой воды, если тебе нетрудно.
Джесси потер своей сестренке спинку, потом погладил ее.
Мое сердце екнуло и раскрылось перед ним, как распустившийся цветок.
Я вспомнила, что где-то в выдвижном ящике на кухне, где мы храним всякий хлам, есть пластмассовая соломинка для питья, которая может понравиться Джулии, и я уже совсем было собралась достать ее оттуда, чтобы преподнести ей, когда собрание вдруг закончилось, люди начали расходиться и из гостиной в коридор выглянула мать Джесси. Наверное, я бы ее не узнала, если бы не ее кудрявые белокурые волосы, потому что она явно выглядела слишком молодо для женщины, у которой двое детей. Карманы ее джинсов были украшены стразами.
– Пошли, – вздохнула она, забирая Джулию из объятий Джесси и направляясь к задней двери нашего дома.
Я была рада, что она не заметила скудости моего наряда.
– Погоди, – сказала я. – Так, значит, твой дом не пострадал?
– Нет, а что ему сделается? К сожалению, наводнение этот кусок дерьма почти не задело. Зуб даю, они предложат нам за него целых пять долларов.
Это была еще одна шутка, но что еще мы могли друг другу сказать?
Внезапно мне невыносимо захотелось обнять Джесси, прижать к себе. Потому что было ясно – наш город неминуемо признают непригодным для жилья и отберут у нас. Потому что я понятия не имела, что принесет с собой завтрашний день. Потому что я любила Джесси и не хотела, чтобы он уехал, только не сейчас.
Джесси показал подбородком на один из моих снимков, висящих на стене в прихожей:
– А я и не знал, что раньше ты носила очки. – И, поддразнивая меня, натянул воображаемые очки мне на нос.
Затем он медленно растопыренными пальцами обеих рук взъерошил мне волосы, прежде чем вслед за своей матерью выйти из нашего дома через заднюю дверь.
Каждый дюйм моего тела затрепетал.
Что бы я ни увидела в коридоре во время Весеннего бала между Джесси и Викторией, это просто не могло ничего значить. Должно быть, в темноте мне просто что-то померещилось. Или, что более вероятно, моя собственная неуверенность сыграла со мной злую шутку, наведя темную тень туда, где должно было ярко светить солнце. Потому что теперь мне было ясно: между Джесси и мною что-то по-прежнему продолжает сиять.
Я была в этом уверена на все сто.
Я ожидала, что после того, как наш дом покинет последний посетитель, отец устало плюхнется на диван. Но вместо этого он принялся носиться по дому и искать свои инструменты, сложенные в ящиках, которые мы с мамой вчера вынесли из подвала. Те самые инструменты, которые он не извлекал на свет божий уже больше двух лет.
Мама тоже носилась из угла в угол, хотя она была занята мытьем, уборкой и расстановкой всего и вся по своим местам.
Бездельничала, сидя на диване, одна только я.
– Я все еще никак не могу в это поверить, – ошарашенно сказал мне отец, проходя по комнате. Я было подумала, что он говорит о планах затопления Эбердина, но он имел в виду другое. – Некоторые из этих людей приехали ко мне, даже не заглянув сначала в свои дома. Они просто явились сюда и постучали в нашу дверь…
Наконец он угомонился и сел. Он положил свою негнущуюся, как доска, ногу на журнальный столик и, слегка морщась, покрутил ступней.
– Это безумие. Я читал о том, как подобные вещи случаются в других частях страны. Но мне никогда не приходило в голову, что это произойдет у нас.
Мама вновь надела свой дождевик. Он так и не высох.
– Джим, ты уверен, что не можешь лечь и отдохнуть хотя бы часок? Прошлой ночью ты почти не спал.
Она оглядела комнату, и ее взгляд упал на сумку с ее ноутбуком, которая стояла на нашей каминной доске.
– Нет, никак не могу, – ответил ей отец, и заерзал на своем кресле, вращая торсом то вправо, то влево. – Я договорился с Чарли и Саем, что встречусь с ними в доме Бесс, чтобы забить ее окна этой фанерой. – Он взял со столика записную книжку. – У нас длиннющий список того, что еще надо сделать.
Хотя здорово было опять видеть отца таким бодрым и оживленным, меня мучила та же тревога за него, что не давала покоя и маме. На него вдруг навалилось слишком много забот, и притом слишком быстро.