– Мистер Хьюитт!
Мы с отцом остановились.
Из задней двери телевизионного передающего фургона спрыгнул человек в костюме и галстуке:
– Привет, я Шон Уилкокс из Кей-Пи-Би-Си. Здорово наконец встретиться с вами лично и увидеть, как выглядит человек, написавший вот это. – И он поднял, так чтобы все видели, написанное отцом протестное письмо. – Жители этого города твердят, что говорить здесь нужно именно с вами.
– Так вы его прочли? – Отец просиял. – В офисе губернатора никто даже не признается в его получении. И из городского совета я тоже не получил никакого ответа. А мэр Аверсано все это время избегает отвечать на мои звонки.
– Что ж, если честно, мистер Хьюитт, история плана затопления Эбердина уже несколько отошла в тень. Но если вы огласите свои идеи в нашем эфире, это наверняка вновь привлечет внимание общественности к положению в вашем городе. Это и объявление, которое здесь собираются сделать сегодня.
– А о чем они собираются нам объявить? – спросила я, перевешивая свой школьный рюкзак с одного плеча на другое.
Телевизионщик посмотрел на меня и сглотнул.
– Мы этого точно не знаем, – сказал он, и мне стало очевидно, что он врет. Ретивый оператор достал свою камеру из задней двери фургона и начал наводить ее на моего отца. Он встал под таким углом, чтобы в кадр не попала я. – Проблема состоит в том, что текст составленного вами документа… ну, как бы точнее выразиться, он недостаточно зажигателен. – Он произнес это последнее слово как начинающий актер мюзикла.
– Понятно.
– Ваши аргументы убедительны, и… между нами… я с вами согласен. Я думаю, есть другие возможные варианты действий, которые губернатор предпочел не рассматривать. Вероятно, потому что он считает, что от всех вас можно легко и быстро избавиться с помощью небольшой суммы… – С этими словами репортер поднял руку и потер большой палец указательным и средним – понимаемый во всем мире жест, означающий «деньги». – Но вам нужно привлечь на свою сторону общественное мнение. И лучший способ для этого – демонстрация силы вроде митинга у здания мэрии. Что-нибудь наглядное, зримое, чтобы доказать, что за вами стоят люди. Думаю, демонстрация общественной поддержки будет посильнее фактов. Мы можем снять интервью с вами прямо сейчас, небольшое интервью, в котором вы бы повторили и подчеркнули основные пункты вашего письма и призвали людей на митинг. И бах! Ваш город снова привлечет к себе всеобщее внимание.
Отец посмотрел на меня, потом перевел взгляд обратно на репортера.
– Подождите минутку, – сказал он, отводя меня в сторону и заводя за капот телевизионного фургона. – Что ты обо всем этом думаешь?
– Думаю, он прав. Ты должен сделать что-то по-настоящему важное. Созвать митинг – это было бы как раз то, что надо.
Отец вздохнул:
– Я думал, мое письмо наделает больше шуму. Но губернатор Уорд – матерый политикан. Это он дергает за все ниточки.
– Но ты же сам говорил, папа, что были случаи, когда народ выигрывал подобные битвы. И потом, подумай сам. Этот репортер считает, что у тебя есть шанс.
– Верно.
– В любом случае, что ты теряешь? Боишься, что никто не придет? Да это просто невозможно! Ведь есть люди, которые тебя поддерживают. И Чарли, и Сай, и все те, кому вы помогали. А есть еще Бесс и Рассел Диксон… и все, кто приходил в наш дом. Не говоря уже о маме и обо мне…
Отец кивнул и сделал глубокий вдох.
– Думаю, мне все равно нечего терять, – усмехнулся он. – Кстати, как я выгляжу? – Он откашлялся – Не слишком прилизанным?
Я чуть не рассмеялась:
– Слишком прилизанным? Да ты смотришься замечательно, отец. Выглядишь самим собой. Как истинная соль земли.
Отец пригнулся, чтобы посмотреть на свои волосы в зеркале заднего вида какого-то из припаркованных поблизости автомобилей. Потом двинулся назад, туда, где его ждал репортер:
– Хорошо, давайте. Но не могли бы мы подождать до окончания собрания?
Репортер покачал головой:
– Нет, надо сделать это прямо сейчас, чтобы мы могли смонтировать анонс вашего интервью, который будет показан в дневном выпуске новостей. Чем больше внимания мы привлечем к этой истории до вечерней информационной программы, тем большая аудитория нас будет смотреть.
Отец бросил на меня смущенный взгляд.
– За меня не беспокойся. Я отыщу тебя, когда собрание закончится, и передам, что нам там будут говорить.
Отходя к школе, я заметила, что машина с шерифом Хемриком и Ливаем притормаживает. Они сидели и смотрели, как мой отец беседует с репортером. Клянусь, что у шерифа Хемрика вид был обеспокоенный. Ливай перевел взгляд на меня, и, едва это случилось, я самодовольно помахала ему рукой.
Возможно, они не видели угрозы в еще одном выступлении штатного возмутителя спокойствия на заседаниях совета избирателей. Но теперь отец стал чем-то куда большим.
Они понятия не имели, с кем имеют дело теперь.
Я отыскала Морган в центре актового зала. Она заняла места по обе стороны от себя: одно для меня, другое – для Элизы. Родители учеников стояли в задней части актового зала, в боковых проходах. Я огляделась по сторонам в поисках Джесси, но его нигде не было видно.
Здесь была и миссис Дорси, и в качестве приветствия она тепло меня обняла:
– Твоя мама сказала, что придет и твой отец.
– Он сейчас на парковке, разговаривает с репортером.
Глаза ее расширились.
– Да-а? – протянула она.
Я знаю, женщина хотела сказать это небрежно, но в ее словах я услышала беспокойство. Как только я прошла мимо нее и села в своем ряду, она достала телефон, и я поняла, что она звонит маме.
За кафедрой в середине сцены стояла директриса Банди и ждала, пока все присутствующие успокоятся. Рядом с нею стояла большая часть учителей и других работников школы, и некоторые из них вытирали глаза салфетками. Красный занавес был поднят, обнажив черную дыру сцены. Остатки декораций мюзикла, который ставился на ней всего несколько недель назад, были разобраны.
Морган взяла меня за руку и сжала ее, как будто мы сидели рядом на сиденье американских горок и ждали, когда начнется самый первый крутой спуск.
– А где Элиза? – Я посмотрела по сторонам.
– Мы застряли в пробке, когда она возвращалась из отеля, – ответила Морган. – Она собиралась поспать попозже, чтобы наверстать упущенное прошлой ночью, но ее родители захотели поприсутствовать на собрании.
Банди откашлялась и завела длинную скучную речь об истории эбердинской средней школы, о том, что она-де была организована еще в 1900-х годах прошлого века, а ее первый выпускной класс состоял всего из четырех человек. Потом она перечислила нескольких наших именитых выпускников, которые не показались мне такими уж заслуживающими внимания, если не считать чувака, который работал в киноиндустрии в Голливуде. А затем, глубоко вздохнув и переждав, когда стихнет нетерпеливое бормотание толпы собравшихся, директриса перешла к делу:
– Официально у нас осталось от учебного года семнадцать дней. К счастью, зимой у нас был ненапряженный график, и нам не пришлось задействовать пять запасных дней. Управление по делам штатов департамента образования пересмотрело регламент и в свете нынешних обстоятельств решило, что в следующую пятницу, через неделю, школа прекращает свое существование.
Я резко повернулась к Морган.
Мы должны были учиться еще почти месяц.
Банди между тем продолжала:
– Итоговые экзамены во всех классах отменяются.
Раздался рев, в большинстве своем одобрительный.
Но я к нему не присоединилась. У меня было несколько пропущенных занятий и две плохие отметки за контрольные, полученные в ту неделю, когда я переписывалась по телефону с Джесси перед Весенним балом. На итоговых экзаменах я могла бы все это исправить.
– Вместо экзаменов ваши оценки будут вычислены на основании выполненной каждым учеником работы в классе, при определенных обстоятельствах вам будет также предоставлена возможность заработать дополнительные баллы и…
– Насколько все это законно? – выкрикнул из зала какой-то рассерженный родитель.
Раздался громкий ропот.
– Я заявляю вам, что мы находимся в тесном контакте с губернатором Уордом. Прежде всего, речь сейчас идет о вашей безопасности. Как вы, без сомнения, знаете, прогноз погоды обещает нам новые дожди, и мы обязаны начать приготовления для уборки и текущего ремонта этого здания и утилизации остающегося в нем имущества. Мы также хотим проявить уважение к семьям, которые покинут Эбердин в ближайшие дни; мы не хотим, чтобы они чувствовали, будто должны остаться. Мы предоставим консультационные услуги всем учащимся, которые могут…
– А как насчет церемонии окончания школы? – крикнул кто-то.
– И выпускного бала?
Оба эти вопроса поступили от учащихся, а не от родителей.
Банди нервно посмотрела на стоящих с ней рядом учителей. Мне было приятно смотреть на то, как она пытается вывернуться из неловкого положения.
– К сожалению, выпускной бал также будет отменен. Наш старший консультант объяснит вам, как получить деньги, уже заплаченные за билеты.
Послышался гром неодобрительных возгласов, и если бы я была в выпускном классе, я бы кричала тоже. Ведь нас уже практически лишили доброй половины Весеннего бала.
– Надеюсь, вы понимаете, что сделать такой выбор нам было очень нелегко. Я начала свою преподавательскую карьеру в Эбердине тридцать лет назад, как и многие присутствующие учителя и другие работники школы. Никто из нас не хотел, чтобы так случилось, но мы должны делать то, что является лучшим при сложившихся обстоятельствах. Предстоящая неделя будет трудной, но мы сможем рассчитывать на помощь друг друга. – Некоторые родители начали громко протестовать, так что Банди наклонилась к микрофону и заговорила зычным голосом, призванным перекрыть другие голоса. – Что до церемонии выпуска, то в последний день занятий она состоится по сокращенной программе. В этой связи прошу учеников выпускного класса оставаться на своих местах, и у нас состоится дополнительное обсуждение относительно модифицированной церемонии выпуска. Все остальные могут разойтись. Пожалуйста, пройдите в свои классы.