Морган тоже уже встала и оделась и, сидя на другой кровати, следила глазами за Элизой. Поняв, что я проснулась, она повернулась ко мне и невесело мне улыбнулась:
– Привет, Кили. Похоже, нам надо будет позавтракать второпях.
Морган сказала это таким тоном, что я поняла: к завтраку меня не ждут. Элиза зашла в ванную, и Морган одними губами прошептала: «Извини», а я в ответ покачала головой, как бы говоря: «Не бери в голову».
– Вы двое идите завтракайте, – объявила я. – Я не хочу есть. – Я постаралась сказать это так, как будто приглашение все-таки поступило, но я сама решила не ходить. – Я приму душ и встречу вас в вестибюле.
Так я и сделала. Я приняла душ, оделась для поездки в школу и съела два кусочка холодной жареной картошки. Потом я сделала фотку телефона, висящего на стене рядом с унитазом, и послала ее Джесси, подписав под ней: «Але? Естественная надобность!» Затем я зашла в лифт и спустилась в вестибюль.
Элизы и Морган там не было, должно быть, они еще завтракали. Я зашла в сувенирный магазин. Полюбовавшись выбором надувных подушек под шею для путешествий по воздуху, я начала собирать вещи, которые могли понадобиться Элизе в самолете. Я купила ей несколько пакетиков соленых и сладких снеков, все последние номера журналов светской хроники, надувную подушку под шею, выглядящую так, будто ее сшили из кожи розовой куклы из Маппет-шоу, и браслет, вроде бы предохраняющий от укачивания. Я потратила на нее все деньги из своего бумажника.
Когда я вернулась в вестибюль, Элиза и Морган уже сидели на краю декоративного фонтана возле стойки регистрации. Элиза опять плакала, и звук ее всхлипываний заполнял собою все пространство вестибюля. Ее родители только что вышли из лифта и направлялись в ресторан, чтобы позавтракать. За ними быстро шагали два ее брата. Их рейс во Флориду должен был быть только днем.
– Ты должна идти, – сказала Элиза, но обняла Морган еще крепче. – А то опоздаешь в школу.
– Позвони мне, когда приедешь в аэропорт, хорошо? И мне все равно, какой у меня тогда будет урок. Я тебе отвечу.
Элиза кивнула:
– Хорошо.
Морган отодвинулась назад и заложила челку Элизы за одно ее ухо:
– И мы сможем поболтать в видеочате сегодня вечером после того, как ты приземлишься.
Элиза сделала глубокий вдох и закрыла глаза, словно пытаясь собраться с силами и взять себя в руки.
– Ну, пожалуй, это все, – сказала она, и голос ее дрогнул. – Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю. Поговорим через несколько часов.
Теперь наступила моя очередь.
Я напомнила себе, что, хотя Элиза и зла на меня, мы все равно остаемся подругами. Может быть, не такими близкими подругами, какими стали она и Морган, но все-таки подругами. Я буду скучать по ней. И я знала, что она будет скучать по мне тоже. Так что мы тоже заслуживали достойного прощания.
– Вот, купила тебе кое-что в дорогу, – сказала я, передавая Элизе два больших пластиковых пакета.
И к моему большому облегчению, она чуть заметно улыбнулась.
Когда она начала смотреть, что в пакетах, я сказала:
– Там есть все, чтобы развеять тоску. Я купила тебе ту виноградную жвачку, которую ты любишь. Целых четыре пачки. – Я наклонилась, обняла ее и, когда она стала отстраняться, прошептала: – Прости меня. – Хотя я не знала, за что я извиняюсь, это не помешало мне сделать это. Я не хотела, чтобы Элиза таила на меня обиду. Я не хотела, чтобы она уехала вот так, будучи со мной в ссоре.
– Все в порядке, Кили, – сказала Элиза. Это были не совсем слова прощения, но что-то достаточно близкое.
Наша поездка обратно в Эбердин прошла в относительной тишине. Хотя Морган и не плакала, примерно каждую минуту по ее щеке скатывалась слеза.
Я подалась вперед и приложила палец к кнопке, включающей радио:
– Хочешь, поиграем в «Угадай песню»?
Морган кивнула и вытерла щеки рукавом:
– Давай. Сначала ты.
Я покрутила шкалу радиоприемника, услышала песню, смутно ее припомнила, но все же недостаточно хорошо, чтобы сказать, как она называется. Однако я тоже начала ее петь, перевирая те слова, которых не помнила.
Когда мы приехали в школу, дела пошли лучше. Мы с Морган крепко и долго обнимались, прежде чем расстаться перед первым уроком. Джесси оставил мне в моем шкафчике сюрприз – один из украденных им призов, которые когда-то завоевала наша школа. Это был приз за победу в женском теннисном турнире 1986 года: позолоченная фигурка девушки, держащей ракетку над головой. Но табличку на ней он заклеил малярным скотчем, на котором написал: «Мисс Эбердин». Несколько ребят и даже некоторые учителя останавливали меня в коридорах, чтобы сказать, что их родители поддерживают моего отца на все сто.
Мне казалось, что в некотором смысле худшее уже осталось позади. Моя лучшая подруга была теперь снова только моей, парень, о котором я столько мечтала, принадлежал мне, и появился реальный шанс отстоять Эбердин. Так что каким-то непостижимым образом у меня появилось немало поводов, чтобы чувствовать себя счастливой.
Я послала Морган сообщение с урока продвинутого уровня по естественным наукам, на котором все ученики занимались сегодня изготовлением попкорна на лабораторной газовой горелке, поскольку наша учительница миссис Эмбридж была просто душкой. Я написала: «Хочешь пообедаем вне школы? Ты не знаешь, пиццерия “Минео” уже открылась?»
Морган не ответила мне, даже когда я написала: «Угощаю я!», но я не обиделась. В конце концов, я все равно увижу ее на уроке диетологии. Диетология была моим единственным предметом по выбору и самым простым в моем расписании. Честно говоря, я выбрала его только потому, что его выбрали Морган и Элиза, а мне хотелось проводить с ними как можно больше времени.
Однако на уроке Морган тоже не оказалось.
Я снова послала ей сообщение: «Где ты?»
Когда прошла уже половина урока, она ответила: «Прости. Я только что отвезла Элизу в аэропорт».
«Погоди, что?»
«Она написала мне, когда мы приехали в школу, хотела узнать, могу ли я пропустить уроки, вернуться и отвезти ее в аэропорт, чтобы ей не пришлось ехать с родителями».
«Почему ты не написала мне? Я бы стопудово поехала с вами».
«Она попросила, чтобы я приехала одна: (».
Я живо представила себе эту картину. Морган едет вслед за минивэном родителей Элизы. Обе, Элиза и Морган, плачут. Они вместили все свои чувства в последние минуты, проведенные вместе.
А для меня у них ничего не осталось.
Первые пять домов, которые мы с Ливаем проверили в тот день, были ничем не примечательны. Для Ливая это была обычная работа, меня же эти пустые дома начинали доставать.
Протестный митинг отца прошел успешно, и все-таки в каждом городском квартале на двух-трех домах мы ставили красный значок «Х». Даже если отец отстоит Эбердин, мне теперь было трудно представить, как он будет выглядеть. Неужели он будет полупустым? Или люди, которые уже уехали, вернутся в свои старые дома? Или же в них въедут новые люди из других мест?
В любом случае, как бы ни повернулось дело, Эбердину уже никогда не суждено стать прежним.
Когда мы вошли в шестой дом, Ливай огляделся по сторонам с таким видом, как будто попал в другое измерение.
– Мне всегда было любопытен этот дом, – сказал он.
Я же, хоть убей, не видела в нем ничего любопытного.
Пожалуй, довольно милый домик. Я бы сказала, маловат, но со множеством окон. Некоторые комнаты оклеены сомнительного цвета обоями, над входной дверью симпатичный витраж. И к счастью, он был действительно пуст – никакого хлама, никакой мебели и, слава богу, никаких фотографий. Я терпеть не могла, когда люди оставляли в домах свои фотографии.
Я принюхалась:
– Пахнет сигаретным дымом.
Ливай тоже принюхался и натянул толстовку на нос.
– А я и не знал, что она, оказывается, курит, – сказал он.
– Кто?
Ливай поднял одну бровь:
– Попробуй догадаться сама.
– Да скажи же!
– Директриса Банди.
У меня прямо-таки отвисла челюсть.
– Не может быть! – Я сделала несколько шагов и посмотрела на дом новыми глазами. Увидела углубления в ковре, где, должно быть, раньше стояла ее мебель. Уловила в воздухе запах корма для кошек. А потом резко повернулась к Ливаю: – Погоди, как она могла уехать? Ведь это наша последняя неделя в школе!
Ливай пожал плечами:
– Думаю, оценщик размера страховых убытков сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться.
Я начала вспоминать. Обычно в определенные часы Банди ходила по коридорам школы. Но сегодня я ее там не видела.
– Выходит, она кинула нас и смылась, никому ничего не сказав? И даже не попрощавшись со своими учениками?
Я чувствовала себя так, будто меня внезапно ударили под дых. Уж не знаю почему. Ведь я терпеть не могла Банди. И то, что она тайно бежала, только подтверждало мое мнение о директрисе, а именно что она была треплом и только притворялась, будто заботится о нашей школе и о нас.
И вот теперь Банди уехала.
И я, вероятно, никогда ее больше не увижу.
Я обошла весь ее дом, как будто это было место преступления, наблюдая, но ни к чему не притрагиваясь. Я поднялась на второй этаж, зашла в ее ванную, кончиком пальца открыла шкафчик для лекарств. Он был пуст, если не считать нескольких заколок-невидимок. Душ не был огорожен занавеской, но на краю ванны директриса оставила маленькую розовую бритву. Не знаю почему, но мне показалась дикой сама мысль о том, что она брила себе ноги.
Ливай вошел в ванную и проверил, отключена ли подача воды. Вода все еще шла.
– Досадно, – сказал он.
Ванная была очень маленькой, так что чтобы выйти, мне пришлось протиснуться мимо него.
Я бы не смогла с уверенностью сказать, какая из комнат служила Банди спальней, но в самой большой из них двери гардеробной были отделаны зеркалами и имелся огромный