Ливай поставил свой велосипед на откидную подножку, и сделал это так резко, что тот опрокинулся на землю еще прежде, чем Ливай вошел в дом смотрителя.
Через несколько секунд он высунулся наружу:
– Ты идешь?
Я зашла внутрь и сразу же села на ступеньку лестницы. Дом был пуст. Делать мне тут было явно нечего. Держа планшет с бумагой на коленях, я сосредоточилась на том, чтобы отрывать со стены кусочки обоев в цветочек.
– Не делай этого, – сказал Ливай, щелкая выключателем над моей головой. Свет в коридоре на втором этаже вспыхнул и погас. – Ты ужасный работник, ты это знаешь? Ты почти ничего не делаешь. По правде говоря, из-за тебя даже я сам работаю медленнее, чем следовало бы. После сегодняшнего дня количество домов, которые надо будет от всего очищать, сильно возрастет. Если ты не можешь выдержать темп, то, может быть, тебе просто стоит уйти с этой работы.
Я посмотрела на Ливая очень пристально. Неужели он настолько тупой?
– Тебе повезло, что я вообще сегодня пришла. Но сама я с этой работы не уйду. Особенно теперь, когда я знаю, что замедляю твои собственные усилия. Если ты хочешь, чтобы я ушла, тебе придется меня уволить.
Ливай повесил голову и застонал:
– Ладно, хорошо. – Он быстро потер руками пушок на своей голове, а потом сказал: – Я вообще-то не собирался спрашивать тебя об этом, но…
– Да, это была я. Это я дала Джесси адрес директрисы Банди.
На лице Ливая отразилось такое неподдельное разочарование во мне, что мне пришлось намертво приклеить к губам усмешку, говорящую: «Мне плевать», пока он, медленно топая, спускался в подвал. С каждым его тяжелым шагом светильник в прихожей качался.
Я не знала, что делать. Мне следовало бы чувствовать себя счастливой, но я вовсе себя так не чувствовала.
Я крикнула ему:
– Пойми, я дала ему ее адрес, но я не знала, что он собирается сделать.
– Я тебя не слышу, – крикнул Ливай.
Это было смехотворно.
– Забей, – сказала я, вставая. – Знаешь что? Я ухожу. Я оставлю планшет на…
– Если ты говоришь что-то и хочешь, чтобы я тебя услышал, тебе придется сойти вниз, – снова крикнул Ливай.
Я подошла к верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал:
– Хочешь получить назад свой планшет? Или мне просто оставить его на полу?
– Зачем?
– Затем, что я ухожу домой.
Ливай тяжело поднялся вверх по ступенькам и протянул руку:
– Знаешь, я бы уже закончил свою работу, если бы не ты.
Я отдала ему планшет:
– Я вовсе не плохой работник. Я просто терпеть не могу своего босса.
– Это здорово. Это просто здорово. Знаешь, что? Ты права. Ясное дело, я плохой босс. Хороший босс рассказал бы своему отцу обо всей этой вашей дурацкой затее с тайным выпускным балом.
– О, черт! Что ж… Я надеюсь, ты все-таки никому ничего не скажешь, потому что этого бала ждет с нетерпением множество людей.
– Забей. Какое мне дело до ненастоящего выпускного бала, на который набьется множество ненастоящих людей?
Я выпрямилась:
– Почему это мы ненастоящие?
Ливай открыл было рот, но потом передумал.
– Я не хочу вдаваться в детали, – сказал он, спускаясь обратно по лестнице, ведущей в подвал.
Я последовала за ним:
– Ну, нет, давай выкладывай. Я тоже хочу знать. – Ливай повернулся ко мне и закатил глаза. – Что плохого в том, чтобы немного повеселиться?
– А то, что не все на этом свете следует превращать в приятное времяпрепровождение, понятно? – Парень прошел подвал насквозь и сел на корточки рядом с какой-то машиной, то ли печью, то ли еще чем-то, и принялся что-то делать с ее клапанами. – Сам не понимаю, почему мне не все равно. Все клево. Забей на работу и оставь меня разгребать все в одиночку. Иди в дом директрисы Банди и сожги его до основания. Мне это будет по барабану. Оторвитесь по полной.
– Это произойдет совсем не так, – попыталась объяснить я. – Мы пытаемся извлечь хоть какую-то пользу из ужасного положения. Мы не падаем духом в беде.
– Стало быть, так вы это называете? – Ливай усмехнулся. – Потому что, по-моему, вы пытаетесь делать вид, что этого ужасного положения, этой самой беды просто нет.
Я стиснула зубы.
– Извини, что я открываю тебе на это глаза, Ливай, но если кто себя так и ведет, то это ты!
– Это как же? Посмотри на мою работу. Я больше занимаюсь всем этим, чем кто-либо другой из учеников нашей школы.
– Но ты ходишь по городу, как зомби, Ливай. Ты ходишь по этим пустым домам, и в твоем сознании даже не откладывается, что кто-то в них жил. Ты просто смотришь на вещи этих людей, которые они оставили после себя, кидаешь их в мешки для мусора и ставишь их на обочины. И в школе ты тоже ведешь себя точно так же. Я ни разу не видела тебя печальным. Может быть, потому, что ты уже нацелился на следующую фазу… Ты это…
– Не говори этого, Кили.
«Парень, который далеко пойдет!»
Ливай презрительно скривил губу:
– Мы все куда-то движемся. Все уезжают, Кили. Не один я. Я просто смотрю на вещи практично. Ты хочешь верить, что твой отец может остановить строительство плотины, но поверь мне, у него ничего не выйдет. Чем быстрее ты и твои друзья поймете это, тем лучше.
Я ждала, что Ливай возьмет свои слова обратно. Когда он не стал этого делать и с гордым видом прошествовал к электрическому щитку, я повернулась и ушла.
К тому времени, как я пешком пришла домой, мамы все еще не было – она ухаживала за своими пациентами. Отец стоял на нашей подъездной дорожке, его палка была прислонена к стене гаража. Он извлек на свет божий свой циркулярный станок и установил на двух козлах бревно. Он стоял, наклонившись над ним, за ухом у него был карандаш, в руках – измерительная лента. В воздухе ощущался запах свежераспиленного дерева.
Интересно, о чем он сейчас думает, подумала я. Никто ни на секунду не усомнится, что начало строительства плотины – это огромный шаг назад. Будет ли отец с прежним воодушевлением продолжать борьбу? Или же сдастся?
Обычно отец проводил вечера вне дома, распивая пиво с мужчинами, которые помогали ему с ремонтом весь день. Или устраивал прием для своих соседей, которые заходили в гости, чтобы пообещать ему свою поддержку. Но сегодня единственным человеком, который к нам пришел, была миссис Дорси.
В руках у нее был пирог с идеальной румяной корочкой, в разрезах которой виднелась блестящая фруктовая начинка. Должно быть, это был черничный пирог – любимый пирог отца. Возможно, миссис Дорси принесла его из благодарности за то, что он в самый первый день после наводнения подлатал ее гараж.
Никто из них не заметил меня, идущую по дорожке вдоль фасада, и, прежде чем попасться им на глаза, я прошла наискосок через двор, потому что не хотела, чтобы они меня увидели. Затем я обежала наш дом сзади и подошла к другой стене гаража.
– Что плохого в том, чтобы поговорить с оценщиками размеров страховых убытков и просто послушать, что они готовы предложить? – Миссис Дорси замолчала, когда отец включил циркулярную пилу и отпилил еще одну доску, так что в воздух взлетела туча опилок. – Знаешь, они даже могут сделать тебе особенно щедрое предложение, поскольку командуешь всем этим движением именно ты?
Отец подул на конец доски:
– По-твоему, я должен сдаться.
Миссис Дорси пожала плечами:
– Они уже начинают работу над плотиной. Что еще ты можешь сделать?
Отец повернулся и посмотрел женщине в лицо:
– Мы можем держаться. Они не смогут ничего сделать, если мы объединимся. Не допустят же они, чтобы мы утонули. Начиная с завтрашнего утра я собираюсь посетить каждого оставшегося в Эбердине жителя и попросить его или ее подписать петицию, в которой он или она пообещает не вступать в переговоры с оценщиками, пока губернатор Уорд не ответит на наши вопросы. Если я смогу заставить каждого из них понять, что мы сражаемся спина к спине, тогда…
– И ты действительно думаешь, что люди на это пойдут? Думаешь, они станут ждать, когда вода дойдет до их входных дверей? Что нам тогда останется спасать?
Миссис Дорси была сильная женщина – мама всегда это говорила, – и до того, как она развелась с мужем, и в особенности после. Отец не привык вести беседы подобного рода. У мамы к нему был другой подход – она старалась его уговаривать, поддерживала его во всем. Миссис же Дорси на отца наседала и явно взялась за него всерьез.
– Ты уже говорила с оценщиками? – По голосу отца я чувствовала, что он старается сохранить спокойствие, но это дается ему с трудом.
Миссис Дорси покачала головой:
– Нет, не говорила.
Я с облегчением выдохнула, хотя даже не осознала, что в страхе затаила дыхание. Я была совершенно уверена, что Морган сказала бы мне, если бы ее мать вступила в переговоры с оценщиками, и я была рада, что мой инстинкт меня не обманул. Неким непостижимым образом из-за этой мелочи все мое настроение улучшилось, и я стала более оптимистично смотреть на вещи.
– Что ж, я благодарен тебе за это, Энни. Я знаю, что твоя поддержка придает Джилл сил. Когда она увидит твою фамилию под нашей на этой петиции, это, я думаю, ее успокоит.
Губы миссис Дорси сжались в тонкую линию.
– Я не подпишу твою петицию, Джим, потому что не могу пообещать тебе, что в конечном итоге все-таки не поговорю с оценщиками. Как бы мне ни хотелось остаться в Эбердине и как бы я ни поддерживала Джилл во всем, я должна сделать то, что лучше для меня и Морган.
– Что ж, ты и я одинаково смотрим на эти вещи. Все, что я делаю, я делаю ради своей семьи.
Миссис Дорси покачала головой:
– Брось. Мы все знаем, как много ты работаешь. И я знаю, что для Джилл единственным светлым пятном во всей этой заварухе было видеть, что ты… – она на секунду замолчала, подбирая нужные слова, – наконец проснулся.
Разумеется, я чувствовала то же самое. Но в словах миссис Дорси прозвучало разочарование – она не была уверена в том, что отца вообще надо было пробуждать к жизни. Что было несправедливо. Она не знала, через что отцу пришлось пройти из-за несчастного случая, который с ним приключился. И никто не работал больше, чем сейчас работал он.