«Как быть? Не уложить ли мне на месте этого балбеса?»
В десять часов утра барон приказал:
— Ступай!
— Вот… еще этот жилет…
— Ступай, сказано тебе. Вернешься, когда позову. Не раньше.
Он сам притворил за слугой дверь, подождал немного, как делают недоверчивые люди, и, подойдя к столику с телефоном, снял трубку.
— Алло! Мадемуазель, прошу Гарш… Да, мадемуазель, жду вашего звонка…
Отходить от аппарата он не стал.
Сернин был охвачен дрожью нетерпения. Не станет ли барон разговаривать со своим таинственным сотоварищем по темным делам?
Звонок наконец прозвучал.
— Алло! — сказал Альтенгейм. — Это Гарш? Отлично!.. Мадемуазель, прошу номер 38… Да, тройка и восьмерка…
И, несколько секунд спустя, тихим голосом, как можно более тихим, но и более отчетливым, произнес:
— Номер 38?.. Это я… Не надо лишних слов… Вчера?.. Да, ты упустил его в саду… В следующий раз, конечно… Но дело становится срочным… Вчера вечером он устроил здесь обыск… Потом расскажу… Ничего, конечно, не нашел… Что-что? Алло!.. Нет, старик отказывается говорить… Угрозы, обещания, ничто не действует… Алло… Ну да, черт его побери, он знает, что мы бессильны… Проект Кессельбаха и история Пьера Ледюка известны нам лишь частично… Он один держит ключ к тайне… О! Он заговорит, и не далее, чем сегодня ночью, я ручаюсь… Иначе… Э, любые средства хороши, лишь бы он не смог удрать… Либо чтобы князь его у нас не свистнул… За три дня мы должны со всем покончить… Ты что-нибудь придумал?.. Да, неплохая мысль… Отличная даже, я этим с ходу займусь… Когда увидимся? Во вторник, согласен? Идет! Я приду во вторник, в два часа.
Он положил трубку и вышел. Сернин услышал, как он отдает распоряжения:
— Будьте сегодня начеку, вы все! Не дайте так глупо себя схватить, как вчера. Вернусь не раньше ночи.
Тяжелая дверь вестибюля закрылась, потом стукнула калитка в саду и послышался колокольчик на сбруе удаляющейся лошади.
Еще через двадцать минут явились двое слуг. Они раскрыли окна и убрали комнату.
Сернин подождал еще достаточно долго, до предполагаемого часа их обеда. Потом, полагая, что они уже в кухне, за столом, он выскользнул из каморки и начал проверять кровать и стену, к которой та была прислонена.
— Странно, — проговорил он, — очень странно. Ничего особенного не видно. У кровати нет двойного дна… Под нею — никакого люка… Поглядим в соседней комнате.
Он тихо прошел туда. Это была пустая комната без мебели.
— Нет, старика содержат не здесь… В толще вот этой стены? Невозможно, это скорее простенок, очень узкий. Ничего не понимаю, ей-богу!
Дюйм за дюймом он опять осмотрел пол, стену, кровать, тратя время на бесплодные эксперименты. В этом определенно был какой-то фокус, вероятно, даже весьма простой, но он пока не мог его разгадать.
— Если только, — сказал он себе, — Альтенгейм не бредил. Это — единственное возможное предположение… Но есть только один способ его проверить — остаться здесь. И я остаюсь. Будь что будет.
Чтобы не быть обнаруженным, он возвратился в свое убежище и больше не двигался, мечтая и подремывая, терзаемый, правда, сильным голодом.
И день склонился к закату; и настали сумерки.
Альтенгейм возвратился лишь после полуночи. Он поднялся в свою комнату, на этот раз — один, разделся, лег и, как накануне, выключил свет. Опять последовало тревожное ожидание. Тот же необъяснимый скрежет или скрип. И прежним насмешливым тоном Альтенгейм произнес:
— Ну как дела, дружите?.. Ругаешься?.. Ну нет, ну нет, милый мой, от тебя ждут совсем других слов. Ты не на правильном пути… Мне от тебя нужны честные признания, достаточно полные, подробные, касательно всего, что ты рассказывал Кессельбаху… История Пьера Ледюка и прочее, и прочее… Понятно?
Сернин слушал в ошеломлении. Ошибки на этот раз не было: барон действительно обращался к старику Штейнвегу! Потрясающая беседа! Казалось, ему слышится таинственный диалог живого и мертвого, разговор с безымянным существом, обитающим в ином мире, невидимым, неощутимым, несуществующим.
Барон продолжал с жестокой иронией:
— Ты, наверно, проголодался? Поешь, дружище. Но при этом помни, что я отдал тебе сразу всю пайку хлеба и, если ты будешь есть его по нескольку крошек в сутки, ты протянешь самое большее на неделю. Скажем, десять дней! Десять дней спустя — каюк, и все, папаши Штейнвега больше нет… Если, конечно, до тех пор ты не согласишься заговорить. Нет, ни за что? Ладно, завтра поглядим. Спи, милый мой, спи…
На следующий день, после ночи и утра без происшествий, князь Сернин покинул виллу Дюпон с безмятежным видом, правда — с легким головокружением и слабостью в ногах. Направляясь к ближайшему ресторану, он следующим образом подытожил положение:
«Итак, в следующий вторник Альтенгейм и убийцы из отеля Палас должны встретиться в Гарше, в доме, телефон которого носит номер 38. Следовательно, именно во вторник я выдам правосудию обоих преступников и освобожу господина Ленормана. В тот же вечер настанет черед старого Штейнвега, и я наконец узнаю, является ли Пьер Ледюк сыном колбасника и, следовательно, могу ли я достойным образом женить его на Женевьеве. Да будет так!»
Во вторник утром, к одиннадцати часам, Валенглей, председатель Совета Министров, пригласил к себе префекта полиции, заместителя шефа Сюрте господина Вебера и показал им письмо, полученное по пневматической почте и подписанное князем Серниным:
«Господин премьер-министр,
зная, как высоко цените Вы господина Ленормана, спешу поставить Вас в известность насчет некоторых фактов, открывшихся благодаря простой случайности. Господин Ленорман содержится в заключении в подвалах виллы Глициний, в Гарше, близ дома уединения. Бандиты из отеля Палас приняли решение убить его сегодня, в два часа пополудни. Если полиция будет нуждаться в моем содействии, я буду в половине второго в доме уединения, у госпожи Кессельбах, чьим другом имею честь являться.
Примите, господин премьер-министр, и т.д.
Подписано: Князь Сернин».
— Все это чрезвычайно серьезно, дорогой господин Вебер, — сказал Валенглей. — Могу добавить, что мы должны полностью доверять заявлениям князя Поля Сернина. Я не раз с ним ужинал. Это серьезный, умный человек…
— Не позволите ли, господин премьер-министр, — сказал заместитель шефа Сюрте, — ознакомить вас с другим письмом, полученным мною сегодня утром?
— По этому же делу?
— Да.
— Давайте посмотрим.
Он взял письмо и прочел:
«Милостивый государь,
настоящим предупреждаю Вас, что князь Поль Сернин, выдающий себя за друга госпожи Кессельбах, — не кто иной, как Арсен Люпэн. Доказательство — самое простое: имя Поля Сернина — не более, чем анаграмма Арсена Люпэна. В нем содержатся одни и те же буквы. Ни одной больше или меньше.
Подписано: Л.М.»
И господин Вебер добавил, в то время как Валенглей застыл в ошеломлении:
— На этот раз милейший Арсен Люпэн нашел себе достойного противника. Пока он его разоблачает, тот его выдает. И лиса — в капкане.
— И тогда?
— Тогда, господин премьер-министр, мы попробуем их примирить. А для этого я возьму с собой две сотни человек.
Глава 7Оливковый редингот
I
Четверть первого. Ресторан близ площади Мадлен. Князь обедает. За соседний столик садятся двое молодых людей. Он здоровается с ними и вступает в разговор как с давними знакомыми.
— Вы тоже участвуете в экспедиции, не так ли?
— Да.
— Сколько вас всего?
— Кажется, шесть. Каждый подходит своей дорогой. Встреча с господином Вебером в без четверти два, около дома уединения.
— Хорошо, я буду.
— Как так?
— Разве не я веду это дело? Не я ли должен найти господина Ленормана, поскольку объявил об этом во всеуслышание?
— По-вашему, патрон, господин Ленорман жив?
— Уверен. Со вчерашнего же дня уверен также, что Альтенгейм и его банда доставили господина Ленормана и Гуреля на мост Буживаль и сбросили их в воду. Гурель утонул, а Ленорман выплыл. В должное время я все это докажу.
— Но почему он не показывается, если жив?
— Потому, что не находится на свободе.
— Значит, сказанное вами — правда? Его держат в подвалах виллы Глициний?
— Все об этом говорит.
— Но вы — как вы об этом узнали? По какому признаку?
— Это уже моя тайна. Все, что могу вам сообщить, это что развязка будет… как бы сказать… сенсационной. У вас все?
— Да.
— Моя машина — за площадью. Поедете со мной.
В Гарше Сернин отослал свой автомобиль, и они прошли к тропе, которая вела к школе Женевьевы. Там он остановился.
— Слушайте меня, ребята: вот самое важное. Вы позвоните в дом уединения. У вас есть на то право, ведь вы — инспектора. Пройдете к флигелю Гортензии, который не занят. Спуститесь там в подвал и увидите старый ставень; достаточно приподнять его, чтобы обнаружить вход в туннель, который я недавно нашел; он напрямую сообщается с виллой Глициний. Им пользовались для контактов служанка Гертруда и барон Альтенгейм. По нему господин Ленорман проследовал, чтобы, в итоге всего, попасть в руки своих врагов.
— Вы так думаете, патрон?
— Да, я так думаю. Дальше. Вы убедитесь в том, что туннель в том самом состоянии, в котором я оставил его нынешней ночью, что обе двери, которые его запирают, теперь открыты, и в углублении, около второй двери, лежит пакет, завернутый в черную саржу, который я туда положил.
— Развернуть его?
— Не нужно; в нем — смена одежды. Идите и старайтесь не быть на виду. Я вас жду.
Десять минут спустя они вернулись к нему.
— Обе двери открыты, — сказал один из Дудвилей.
— Пакет из саржи?
— На месте, около второй двери.
— Отлично. Теперь час двадцать пять. Вебер на подходе со своими героями. За виллой будут наблюдать. Как только Альтенгейм войдет, ее оцепят. Сам я, по уговору с Вебером, позвоню. Это будет началом моего плана. Вперед; уверен, скучать не придется.