Один бог ведает, как это произошло, все известно лишь со слов Розы, а ей-то можно поверить. Когда Розу дразнили, что Радул ей, видимо, приглянулся еще в то время, когда они «любезничали» у источника, а полюбили друг друга еще при жизни тетки, Роза утверждала противное. «Накажи меня пресвятая богородица, — клялась она, — если Радул был мне милее черта, я всегда его боялась».
— Почему же ты пошла за него, бедняжка?
— Да ведь сто раз уж вам про это рассказывала! (И верно, не меньше ста.) Впрочем, если так просите, расскажу снова и всю правду, клянусь грешной душой, не сойти мне с этого места!
Случилось это на самое рождество богородицы. В сумерки пошла я, как обычно, по воду. И помню как сейчас, только я миновала городские ворота, зазвонили ко всенощной. Иду, молюсь за упокой души синьоры Маргариты, не чуя беды, а он вдруг шасть с площади и преградил путь в узком переулке. Испугалась я, но все же крикнула: «Тебе чего нужно?.. Какое у тебя ко мне дело?» — «Молчи, говорит, бестия! Не ори! Есть разговор!» — «Какой у тебя может быть со мной разговор?» — спрашиваю и стараюсь улизнуть. «Да вот не хочешь ли выйти за меня?» Я перекрестилась и бежать. «Без шуток, говорит, только ответь, что согласна. В воскресенье первое оглашение, в понедельник праздник — второе, а через воскресенье повенчаемся…» Где мне, бедняжке, было знать, что такое замужество, какие бывают люди и как мир устроен! Я ответила: «Не хочу!»
Но вышло именно так, как сказал Радул. Через воскресенье по закону она стала называться Розой Пиводич.
О том, что затем произошло, Роза рассказывать не любила, но все знали и без того, что сразу после венчания молодожены открыли на базаре харчевню. Муж с первых же дней повел себя как хозяин и господин; рук не пачкал и снисходил к молодой жене, лишь когда посвящал ее в свои широкие замыслы. Он сделает то, он сделает это! А такая мелочная работа не по нем. Чего там… потихоньку, только бы случай подвернулся… он уже его не упустит… и вот он богатей!
Роза хоть и не знала, «какие бывают люди и как устроен мир», все же сохранила крестьянский здравый рассудок. Поняв, за кого ее угораздило выйти, она не ссорилась с мужем, не перечила ему, а терпела и трудилась за двоих.
А Радул день ото дня все реже оставался в харчевне, отговариваясь делами то на базаре, то у Петра, то у Павла. Убедившись, что жена не сердится, он стал забегать только поесть да переночевать, а под конец — уже на пятой неделе их брака — не явился ни ночью, ни на рассвете.
Радул исчез.
Поначалу думали, что он погиб, и кинулись на розыски, но вскоре прослышали, что он уехал в Триест. А спустя три месяца Роза получила письмо из Нью-Йорка, в котором, помимо всего прочего, были и такие слова: «Сделал я это не по злобе, но ты знаешь, что мелкая работенка не по мне, вот я и подался туда, где можно разбогатеть. И поверь, если бог даст, не позднее чем через год приеду, и не с пустыми руками…»
А через год Роза получила второе письмо из Сакраменто; в нем Радул писал: «Подгадили мне тут каторжники одни, с которыми я связался, обчистили больше чем на пятьсот долларов, потому стыдно было писать; впрочем, сейчас задумал новое дельце — наверняка удастся. Жди в ближайшем времени добрых вестей…»
Роза не ждала и правильно делала. Прошел год, два, три… о Радуле ни слуху ни духу. Позднее разнеслась молва, что он жив, потом якобы умер, будто он в Калифорнии, в Бразилии, опять будто погиб, женился и т. п. Приезжавшие оттуда рассказывали о нем сбивчиво и каждый по-своему.
Роза не растерялась. Харчевня стояла на бойком месте, и Роза, работящая и бережливая, к тому же веселая и покладистая, за три-четыре года скопила столько, что смогла открыть кафану «У веселого матроса». Тут и потекли дни за днями один к одному, ясные и радостные, и так миновало целых семнадцать лет, покуда Роза не стала такая, с какой мы познакомились в начале нашего повествования, — малость чудаковатая, но порядочная и добрая, а потому всеми любимая и уважаемая.
Радула вспоминала она без всякого раздражения, совсем спокойно, словно постороннего человека, не имеющего к ней никакого отношения. Более того, Роза была даже благодарна ему за то, что он оставил ей триста талеров, а еще больше за то, что оставил ее самое. «Какого бы черта мы делали, будь он здесь? Горе бы мыкали, а ладу все равно бы не получилось», — говаривала она частенько.
— А письма его зачем хранишь? — спрашивали посетители.
— Чтобы доказать, мой сьёр, что я женщина замужняя! И чтобы, коли слух о его женитьбе подтвердится, выйти за сьёра Зането, а то он стоит мне тридцать форинтов в месяц.
И вдруг «У веселого матроса» все померкло. Солнце сияло и грело вовсю, как бывает только в Приморье в дни бабьего лета, и тем не менее в кабачке… все померкло, другого слова и не подберу! Угас, казалось, какой-то яркий, никем доселе не замечаемый светильник, который вместе с солнышком или лампами светил гостям на свой особый лад… Роза преобразилась. Все тот же высокий выпуклый лоб, но не безоблачно ясный, как прежде, а мрачный, невеселый. Те же карие глаза, но взгляд их потускнел. По щекам вместо здорового румянца разлилась желтизна. Улыбнется Роза, и сердце защемит от ее улыбки. Шутит, а в голосе слышны рыдания. Что случилось? Уж не злой ли недуг ее снедает, но разве может он разрушить человека так быстро и так страшно! Что же вдруг стряслось?
— Тут дело нечисто, — твердили посетители.
— Роза, что с тобой? — спросили наконец они.
— А кто сказал, что со мной что-то случилось? Кто вас спрашивает о ваших делах, а? — И Роза, ударившись в слезы, скрылась в кухне.
Посетители двинулись за ней. Роза отругала их, и они тотчас разошлись — рассказать всем о необычайном происшествии. Роза налила в таз воды и освежила лицо. Возвращаясь в кофейню, наткнулась на любимого кота, которому никогда худого слова не сказала, и безжалостно пнула его ногой. Подвернувшейся под руку Малютке ни с того ни с сего влепила оплеуху. Сказать по правде, Гусенице это было не впервой, но сейчас она уж решительно ни в чем не провинилась. Потом Роза схватила со стола поднос со стаканами и кофейными чашками и двинула его так, что все грохнулось на пол и разбилось вдребезги. Затем стала метаться по кафане, как безголовая муха, наконец села у окна и прильнула лбом к стеклу. Так сидела она долго-долго, ничего не видя, не слыша и не отвечая на приветствия. Потом поднялась и послала за своим Зането, а когда тот пришел, провела его за стойку и начала с ним шептаться. Счетовод вышел взволнованный, бросая загадочные взгляды на посетителей. Некоторые увязались было за ним, но он замахал руками и умчался. Малютка опрометью кинулась в комнаты и принесла хозяйке новое платье. Роза переоделась в кухне и вышла на улицу. Разумеется, все устремились за ней, правда на почтительном расстоянии… Глядите! Просто глазам не верится! Роза остановилась у дома приходского священника и позвонила. Дверь отворилась, и она вошла. Роза — к попу!!! Не успели еще люди прийти в себя от изумления, как им снова пришлось удивляться: рядом с Зането семенил тщедушный человечек средних лет. Знали его все, и не только по имени. Это был Иван Пиводич, по ремеслу слесарь, а по характеру дьявол в образе человеческом, дальний родственник Радула, так называемый Розин деверь. Роза не выносила его, и потому после исчезновения Радула он ни разу не переступил порога ее корчмы, а вот теперь Иван шагал с Зането, и прямо к «Матросу». Очевидно, злосчастная сноха попросила его прийти. Потому что, выйдя из попова дома и увидав их, Роза поспешила за ними. И вот уже все трое на кухне. Мужчины вскоре вышли, а она не показывалась до самого вечера.
— Эге, тут и в самом деле что-то неладное, но что это может быть?
На другой день Розы в кафане не оказалось, вместо нее сидел Иван, закинув ногу на ногу, покуривал и осушал рюмку за рюмкой.
— Где Роза? — спрашивали гости у Гусеницы.
— Не знаю! — отвечала та, опасливо поглядывая на Ивана. Спросить больше было некого, и посетители волей-неволей обратились к нему.
— Не больна ли? — поинтересовался кто-то.
— Роза уехала в Дубровник.
— Роза — в Дубровник?
— Да, встречать хозяина.
— Встречать хозяина, говоришь?! Он приезжает! Через двадцать два года!..
— Ну, так что? — оборвал их Иван, поднимаясь и пряча руки в карманы. — Что тут удивительного? И кому какое дело!..
Легче себе представить, чем рассказать о том, как это известие всколыхнуло мирный городок. Ни о чем ином люди не разговаривали. Приезжает Радул! Роза поехала его встречать! Спустя двадцать два года!..
Если бы прибывал сам император, не собралось бы за городом больше народу. Всем не терпелось посмотреть на супругов. Солнце уже клонилось к закату, когда из-за мыса Оштре вынырнул пароход и направился прямо к Нови. Вот, повернувшись боком, он остановился, спустили трап и пассажиров стали пересаживать в лодки, чтобы доставить на берег. Вот вышел старый священник, за ним два-три матроса, несколько женщин, солдаты… еще какая-то публика, а их нет и нет. Где же они? Уже приняли почту, подняли трап, раздался гудок, зашлепали колеса, и пароход ушел.
Не приехали!
Но каким же образом Роза очутилась утром в кафане? Да, Роза сидела на своем обычном месте, чуть веселее, но бледная как смерть. Обслуживала она торопливее, чем обычно, и несвязно рассказывала:
— Приехали мы ночью, в экипаже, ехали через Конавле. Он дома. Сейчас выйдет. Увидите! — И ни слова больше, твердит все то же, потирает руки и крестится…
В полдень вдруг вырос в дверях дюжий детина — настоящий великан, в серых брюках и просторном пиджаке. Плечи широченные — заслонил бы двоих, ноги что бревна, а на короткой, толстой шее голова под стать туловищу. Смотрит — будто с горы. Стал во весь рост на пороге, словно нарочно, чтоб им полюбовались, и тяжелой, неторопливой поступью проследовал в угол. За ним, точно моська за слоном, просеменил Иван. Уселись. Роза храбро направилась к ним и, глядя на обручальное кольцо на толстом пальце мужа, спросила, какой кофе он хочет — черный или с молоком.