Насытившись, все принялись кончиками ножей скрести кости. Антун поднялся и стал с ружьем на пороге в ожидании здравицы хозяина. Староста Иван взял кувшин и выпил за здоровье кума. Грянул выстрел, молодая поклонилась. Кум выпил за здоровье Мийо, Мийо за здоровье Антуна, Антун за здоровье тетки Марты, Марта за процветание дома Лопушиновых и здоровье молодой, «которая, по правде сказать, еще не Лопушинова», добавила она, подмигивая.
Мужчины закурили глиняные трубки, и только теперь завязалась беседа. Начали с Волка. Молодая, стоя по-прежнему неподвижно, слушала рассказ о жизни и делах Волка, слушала вой ветра, смотрела на красные лица пьяных мужчин, на огонь, на слуг, которые дремали в углу, сытые и пьяные. Холодно было у нее на сердце в этом доме среди грубых людей с их страшными рассказами. Она родилась с зародышем глубокой грусти, этим наследием неплодородных краев и сурового климата, где борьба за жизнь безмерно жестока, где песня походит на плач, а любовь к женщине сводится к минутному удовлетворению похоти. Она выросла в лишениях, убежденная в том, что жизнь — страдание, что в мире больше зла, чем добра, и что зло подстерегает человека на каждом шагу, гложет его здоровье, душу и сердце! Ее ограниченному, сбитому с толку сознанию, проникнутому этими чувствами, было не под силу выразить их самостоятельно, и она выражала их в механически заученных молитвах и выражениях, как, например: «Мать милосердная, смилуйся, спаси нас!» Но никогда еще эти чувства не были в ней так обострены, как в вечер свадебного пира! Уверения мужчин, будто Волк и Кобель продались нечистому, вселили в нее страх, но в то же время она поняла, что на этом свете человек и не может быть счастлив и доволен, если не спознается с сатаной! Святотатственная мысль привела ее в трепет, она подняла полные слез глаза к образу богоматери и прошептала:
— Мать милосердная, смилуйся надо мной! Не допусти!
Деверь шутливо дернул ее за передник и спросил:
— Чего ты? По маме плачешь? Забудешь ее еще до рассвета!
Девушка, сконфузившись, отошла, как будто для того, чтобы подкинуть дров в очаг, а свекор обратился к гостям:
— Знаете, очень я всему рад, но радовался бы еще больше, если б дьявол наконец унес Волка.
— Нет, прежде срока не может, — пояснил Пирика. — Сказывают: «Сатана, что турок, держит свое слово». Кто плюет на крест, держит слово! Странно, но так.
— Что правда, то правда, — подтвердил свекор и, немного подумав, добавил тише: — Мне страшно за молодую! Боюсь бесовского наваждения. Мы закаленные, дышим этим воздухом с рождения, а она-то слабая.
— Не бойся, — уверенно подхватила Марта. — У Белянки кое-что зашито в одежке, она не знает, да и не следует ей знать.
Белянка слышала весь разговор и, обомлев, воскликнула про себя:
— Помоги, Иисусе, и ты, Мария! Не оставьте!
Пили и болтали допоздна, пока вино не одолело, наконец все заснули.
Белянка, по обычаю, легла между деверем и заменяющей свекровь Мартой. Антун и Марта тотчас заснули, а новобрачная, охваченная жуткими мыслями и встревоженная воем и шумом ветра, вертелась еще долго.
На заре ветер утих. Белянка встала, умылась, причесалась, вздула огонь, взяла бадейку и веревку, вышла во двор, опустилась на каменную скамью перед домом, устало облокотилась на бадейку и пригорюнилась. Вышла Шундичка, злая с похмелья, поздоровалась:
— Доброе утро, молодая.
Белянка вскочила, поклонилась и поцеловала тетку в лоб, поцеловала глаза, щеки, шею, плечи и руки. Так обычай повелевает встречать всех старших в продолжение четырех недель.
Марта поцеловала молодую в лоб и спросила:
— Ну, приснилось тебе что на новом месте?
— Снилось мне, будто богородица к нам на помощь пришла!
— Благо тебе и дому этому! Как же ты ее видела?
— Не смею сказать. Наказала молчать!
— Ну-ну! — протянула Марта. — И это к добру.
Деверь Антун, в кабанице, проходя мимо, сказал:
— Ну, молодая, в добрый час! Пойдем.
Белянка поставила на плечо бадейку и двинулась за деверем. Они пересекли дорогу и обошли усадьбу Волка.
На выстрел от дома Волка чернела вязовая рощица. В нее-то и углубился юноша. Белянка вспомнила, что говорил ей отец после обручения: «Все у тебя будет! Дом — полная чаша. А к тому же там не так, как по всему Загорью, — не ходят по воду бог знает куда; колодец у самого дома и никогда не пересыхает».
Невестка зачерпнула воды. Антун сбросил кабаницу, снял гунь, засучил рукава, перекрестился, подставил пригоршни и в два счета помыл руки и лицо. Невестка вынула из-за пазухи полотенце, а деверь из-за пояса серебряные монеты, и, обменявшись, они поцеловались. Потом, наполнив бадейку, Антун потянул молодую за руку, и они сели.
— Чего только мы не плели вчера, правда, Белянка? — спросил он.
— Да нет, братец, разговаривали, как и все люди.
— Какое! Вино в нас говорило. А ты плакала.
— Да нет, братец, не из-за этого я, а… просто так.
— Больше всего мне жаль, что нет брата Крсты. Он самый из нас лучший, и сердце у него самое благородное.
— Да вы все добрые.
— Мийо блажит, когда выпьет, а на этот раз нет, сразу видно, что очень тебя любит.
Белянка вся закраснелась.
Юноша продолжал:
— И поверь, что все мы, и отец, и я, и Крста, будем беречь тебя как зеницу ока. А ты нас!
Белянка заплакала.
Так разговаривали деверь и невестка, пока не взошло солнце.
На обратном пути, поравнявшись с домом Волка, Антун остановился, а молодая взобралась на камень. У двери стоял высокий сгорбленный старик.
— Кобель, — шепнул Антун.
Вдруг почти над самым порогом показалась голова Волка в засаленной капе, заросшая седой, давно не бритой щетиной; он полз на четвереньках, опираясь на руки, как это делают малые дети.
— Храни нас Иисус! — прошептала молодая. — Неужто это Волк? Он паралитик?
— Явился черт за своим добром, — ответил Антун. — А следовало бы заглянуть к ним, расквитаться за вчерашнюю встречу!
— Нет, братец, прошу тебя, — взмолилась в смятении Белянка. — Бог судит каждого, но не каждого карает!
— Неужто и Юрагу Волка? — спросил, улыбаясь, юноша.
— И его, — серьезно подтвердила новобрачная. — И он крещеная душа.
Антун остановился и с удивлением спросил:
— Ты что плетешь, Белянка?
— Милый брат, не сердись. Мне сон был… о нем… такое привиделось, пресвятая дева Мария!
Антун долго смотрел на нее, все больше недоумевая, потом тряхнул головой и сказал:
— Только не вздумай обмолвиться перед отцом!
Девушка покачала головой, выпрямилась, насколько позволяла ноша, и решительно сказала:
— Я, братец, не перестану уважать всех вас, а тем более отца. Но что приказала пресвятая, сделаю, хоть бы это мне головы стоило!
Антун пожал плечами и зашагал впереди нее.
Застали они Ивана, Пирику и Марту уже за столом. Антун подсел к ним, а молодая принялась помогать батрачке. Поев, мужчины пошли по селу размяться, а женщины принялись за стряпню, Ивица завертел над очагом нового барана, а Шундичка, развалившись на хозяйском стуле со спинкой, распоряжалась по хозяйству.
За обедом опять произносили в том же порядке и те же здравицы, что и накануне. Перед сумерками Лирика, Марта и Ивица ушли, а домашние улеглись пораньше.
Молодожены поднялись первыми, чтобы избавиться от острот старика. Мийо разбудил его и брата, громко укоряя за потерянное время. Иван от души расхохотался и сказал:
— Сейчас, сейчас, птахи мои ранние.
Когда все сошлись к очагу, чтобы выпить по рюмочке, отец взял Белянку за подбородок и спросил, как она спала. И трое мужчин отправились на работу.
Оставшись одна, Белянка прочитала перед богородицей все молитвы, какие знала, и ушла по воду. Дойдя до камня, с которого накануне первый раз увидела Волка, Белянка опустила бадейку на землю и взобралась на камень. Старик сидел на скамье, а Кнез лежал у его ног. Белянка взяла ведерко с водой, твердым шагом двинулась вдоль стены, отворила калитку и остановилась перед скамьей. Волк, решив, что перед ним призрак, разинул от удивления рот, Кнез насторожил уши.
Белянка сказала:
— Хвала Иисусу и Марии, дядя Юрага! Я пришла…
— Что? Кто? Как? — пролепетал Волк, заикаясь скорее от страха, чем от гнева. — Кто ты? Чего хочешь?
— Я жена Мийо. Пресвятая богородица послала меня послужить тебе. Приказала во сне. Вот я и пришла.
И, взяв стоявший на земле глиняный кувшин, выплеснула из него застоявшуюся воду и налила свежей.
— Вот, дядя. Буду приносить тебе каждое утро. Так приказала пресвятая, да и еще в чем другом помогу. А сейчас до свидания!
Все это Белянка произнесла сбивчиво, горячо, так что Волк едва ее понял.
На другое утро Волк и Белянка поздоровались и больше не сказали друг другу ни слова, но Белянка привела в порядок весь дом.
В тот же день вечером Белянка объявила домашним, что она сделала и почему. Сказала ясно и коротко: «Была у старого грешника, напоила водой и логово ему очистила. Приказала мне это присноблаженная еще в первую ночь под этой крышей. И с сего дня я буду за ним ухаживать и подготовлять к христианской смерти».
Сыновья обратили свои взгляды на отца, вздрогнувшего при ее словах. Наступило глубокое молчание, во время которого старик несколько раз перекрестился. Наконец он сказал:
— Ты божья душа! С тобой в мой дом вошла благодать господня! Поступай как знаешь!
Чудесную историю о том, как молодая Лопушина изгнала дьявола из Волка, как заставила читать молитвы, исповедаться и расстаться с Кобелем, рассказывали повсюду, — и все это была сущая правда.
Волк был полон любви и преданности к Белянке, а она ходила за ним, как за отцом. С Лопушинами он открыто не мирился, но ссор больше не заводил. Прожил Волк еще два года и умер, как христианин, завещав Белянке все свое добро.
1902
БАКОНЯ В БЕЛГРАДЕ
В первое утро коронационных торжеств (7 сентября 1904 года)