. То есть царь не просто правил страной «тиранским обычаем», но поступил с собственным народом, как с населением захваченной страны, с христианами – как с иноверцами-бусурманами. Грозный вел войну с Россией по трем направлениям: с семьей – через отречение опричников от родных, через надругательство над супружескими узами; с частной собственностью – через ограничение владельческих прав, конфискации, грабежи, бесконечную ротацию землевладельцев и землевладений; и, наконец, с государством – через его расчленение.
Л.Н. Гумилев считал, что в опричнине мы в чистом виде сталкиваемся с антисистемой. Антисистемный характер мироощущения опричников выразился не только в их поведении, но даже в терминологии. «Старинное русское слово „опричь“, то есть „кроме“, дало современникам (Курбскому. – М.З.) повод называть сторонников Грозного кромешниками, а слово это имело вполне определенный натурфилософский смысл. …В представлении христианина … ад – «тьма кромешная»… пустота, вакуум, в котором нет ничего материального, тварного. …Значит, кромешники – это люди, одержимые ненавистью к миру, слуги метафизического абсолютного зла»[899].
Сам внешний вид опричников недвусмысленно говорил о том, посланниками какой силы они являются. Они «тьмообразны», как адское воинство, одеты с головы до ног в черное и ездят на вороных конях. Как известно, царские слуги приторачивали к седлам собачьи головы и метлы. Традиционное объяснение этой экипировки состоит в том, что атрибуты опричников символизировали их усердие в борьбе с врагами государевыми – они должны были выметать измену из страны и кусать царевых недругов. Но снаряженные таким образом всадники должны были производить куда более многообразное впечатление на россиян середины XVI века. Начнем с того, что метла – непременная принадлежность ведьм и ведьмаков. По народному поверью, ведьмы могли превращаться в животных, становиться оборотнями. Так «ведьма» Марина Мнишек превратилась в сороку[900].
Чаще всего оборотни принимали вид волка либо собаки. Известный исследователь славянского фольклора А. Потебня пришел к выводу, что змей, волк или ведьма – разные трансформации одного враждебного жизни явления. Другой его формой является ведьма Мара, ездящая на людях, обращенных в лошадей, либо на настоящих лошадях. Само слово Мара относится к корню мри, от которого происходит слово сьмрътъ и другие сходные слова с тем же значением или со значением страдания и болезни. То есть внешний вид опричников слагался из недвусмысленных признаков врагов рода христианского и пришельцев из потустороннего мира, несущих гибель и мучение православным[901].
Кроме того, оборотней-волкодлаков (что означает буквально «волчья шкура») языческие поверья относили к жреческому сословию. А. Рыбаков полагает, что «облакогонители» – представители одного из высших разрядов волхвов являлись людям в волчьем обличии, ряжеными[902]. Значит, собачья (сиречь волчья) голова, притороченная к седлу опричника – примета его принадлежности к избранной касте, знак сверхъествественных возможностей. Впрочем, Грозного могла привлекать другая аналогия. Опричник должен был уничтожать государевых врагов. В русской мифологии волку, задирая скотину, волк действует не по своей, а по Божьей воле[903]. Так и опричник, убивающий супротивников царя, – лишь орудие в руках Бога земного.
Наконец, стоит отметить, что собака – социальная и корпоративная примета юродивого, символический признак отчуждения. Казалось бы, какая связь между опричником и юродивым? На наш взгляд, связь самая непосредственная. Как отмечает A.M. Панченко, активная сторона юродства заключается в обязанности «ругаться миру», обличая грехи сильных и слабых[904]. Юродивый, будучи отчужден от общества, выступает его судьей. Вот и опричник, отрекшийся от семьи, порвавший все родственные и социальные связи, становится не только судьей, но и палачом, юродивым «антихриста ради».
Суд Антихриста
По мнению A.M. Панченко, Грозный сознательно придал своим слугам обличье адских прислужников. Если царь подобен Богу, то опричники – бесам. Это должно было напоминать, что на том свете наказание определяет Бог, а осуществляют его сатана и бесы. На этом же свете кару назначает царь, а в качестве палачей выступают опричники-кромешники[905]. Подобный параллелизм, надо сказать, характерен для отношения москвичей к власти. Сильвестр в своем «Домострое» говорит следующее: «Если земному царю правдою служишь и боишься его, научишься и Небесного Царя бояться: этот временный, а небесный вечен, и Судия нелицемерный, каждому воздаст по делам его»[906]. Однако у Грозного царский суд не уподобляется Высшему, не является его проекцией на земле – он фактически предуведомляет его. Иван лишь оставляет Богу право довершить начатую им расправу.
На словах Грозный исполнен смирения и покорности перед волей Всевышнего, но его деяния недвусмысленно свидетельствуют о том, что надежда смертного на высшую справедливость тщетна, все во власти земного царя. «Грозный презрел Христову заповедь: «Мне отмщение, и Аз воздам», а свои мучительства, свою ярость кощунственно отождествил с «чашей ярости Господней, – отмечает А.Панченко. – Это поистине религия силы, это земной ад»[907]. Идеология Ивана Грозного, наиболее ярко и полно реализованная в опричнине, – это религия царства земного.
Грозный в своем первом послании Курбскому укоряет князя за то, что тот «презирает» Божьи кары за человеческие грехи на этом свете: «Я же знаю и верю, что тем, кто живет во зле и преступает Божьи заповеди, не только там мучиться, но и здесь суждено испить чашу ярости Господней за свои злодейства и испытать многообразные наказания, а покинув этот свет, в ожидании праведного Господнего суда, претерпят они горчайшее осуждение, а после осуждения – бесконечные муки. Так я верю в Страшный суд Господень»[908]. Грозный уверен, что сперва грешник претерпевает наказание на земле, а затем только следует его осуждение на небесах. Но кто решает до Господа и за Господа – грешен или праведен человек, и кто осуществляет наказание на этом свете – о сем Иван красноречиво умалчивает. За него говорит эпитафия на могиле печорского игумена Корнилия, убитого царем, гласившая: «Предпослал царь земной Царю небесному».
Вспоминается и другой отрывок полемики между Курбским и Грозным, в котором беглый князь укоряет царя за то, что тот погубил «сильных во Израиле». В ответ на это царь заявляет следующее: «А сильных во Израиле мы не убивали, и не знаю я, кто это сильнейший во Израиле, потому что Русская земля держится Божьим милосердием, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами, не ипатами и стратигами»[909].
Сначала Грозный говорит, что расправ над «сильнейшими во Израиле» вовсе не было, потом – что он не знает, кого подразумевает Курбский под «сильнейшими», однако из дальнейших его слов становится ясно, что царь прекрасно понимает: речь идет об «ипатах и стратигах». Истинное умонастроение Ивана проявляется в обширной библейской цитате, приведенной им двумя страницами выше: «О горе сильным во Израиле! Не утихнет гнев мой против врагов моих, и суд мой над врагами своими свершу, и воздвигну руку мою на тебя, и выжгу всю нечистоту, неверующих же погублю, и отторгну всех беззаконников от тебя, и всех гордецов смирю»[910]. Грозный явно уподобляет себя Саваофу, а своих врагов – «беззаконникам», хотя и «стесняется» признаться в этом Курбскому.
Грозный подражал и архангелу Михаилу, даже сочинил канон, посвященный этому святому, который не только «царственный ангел», но и «ангел смерти». По замечанию A.M. Панченко, в культе Небесного архистратига перемешаны светлые и черные стороны: «Он почти на границе добра и зла. Борясь за добро, он часто бывает яростен; иногда он бесцельно жесток. Он карает, убивает, сечет розгами, уносит смерчем, поражает молнией. Это гневный Бог и святой Сатана»[911].
Современники Ивана и, очевидно, сам царь представляли Михаила грозным судией. В сказаниях и песнях Архангел выступал для душ усопших праведников в роли перевозчика через огненную реку в рай. Иное дело – грешники, которым приходится умолять неумолимого судью о помощи.
О свет, грозен, наш Михайло, судья праведная Перевези ты нас церезь огненну реку, Церез огнену реку да ко пресветлому раю Возьми с нас злата и серебра, И силья наши имения и богатство!
Отвечал им Михайло судья праведная:
Ах вы грешные, беззаконные рабы! На что же вы ко мне приближаетесь И золотой казной своей спосуляетесь? Не надобно нам ваше золото, серебро, Ни силья, ни именья, ни багатетства.
Небесный Архистратиг предлагает грешникам самим искать брод через реку, однако те не находят его и предаются отчаянию. Тогда Михаил Архангел велит ангелам и архангелам «брать прутья железные и гнать злых-окаянных через огненную реку», в водах которой грешников ждет гибель[912]. Перед нами будто бы разворачивается картина погрома, учиненного Иваном в Новгороде, а массовое потопление горожан в Волхове представляется инсценировкой расправы св. Михаила над грешниками.