так называемых, «ответов на петицию».
Первый, опубликованный 19 февраля 222 года от имени Гелиогабала и его двоюродного брата Алексиана, в тот момент усыновленного Цезаря, или наследника, был адресован солдату по имени Аврелий Марон. Его стоит процитировать полностью.
«Если ваш отец продал свой дом, принужденный силой, это не будет считаться действительным потому что это было сделано недобросовестно; ибо продажа, основанная на недобросовестности, недействительна. Поэтому наместник провинции, когда к нему обратятся от вашего имени, должен использовать свои полномочия, тем более что вы заявляете, что готовы вернуть покупателю то, что было уплачено в качестве цены».
Документ вполне разумный и взвешенный. Другой, изданный шестнадцатью днями ранее – о юридической процедуре, поручительстве и расходах – еще суше. Но являются ли эти документы настоящими словами Гелиогабала, показывающими совершенно неожиданную сторону своего персонажа: серьезного и исполнительного молодого человека с юридическим складом ума? Вероятно, нет. Похоже, что это Антипатр, секретарь Септимия Севера, заслужил похвалу за то, что составлял императорские письма в нужном величественном тоне [Harry Sidebottom: The Mad Emperor. Heliogabalus and the Decadence of Rome. Oneworld, London 2022. S. 186].
Точно так же не мог Гелиогабал полностью отказаться от личного решения проблем провинциалов. В этом смысле характерным является эпизод с эммауской делегацией. Когда деревня Эммаус в Палестине была разрушена землетрясением, делегация, возглавляемая христианским ученым Юлием Африканом, была отправлена к императорскому двору. Гелиогабал, по-видимому, выделил деньги и позволил восстановить Эммаус как город Никополь. Вероятно, в честь этого события, в Эммаусе был воздвигнут камень с памятной надписью в благодарность за щедрость императора. Два более поздних христианских писателя – Евсевий и Иероним – датируют посольство 221 годом.
Это интрига: христианин обращается к первосвященнику Элагабала в Риме. Современная наука попыталась подтвердить историчность этой встречи двумя способами. Во-первых, утверждается, что надпись из Эммауса называет бога Элагабалом. Но на поврежденном камне сохранились только буквы «ЛАГА». Между G и А есть пробел, что говорит о том, что они принадлежат к разным словам. Так что, это не доказательство. Второй момент, действительно, интересен, но только как косвенное подтверждение. Это текст «Хронографии», написанной Юлием Африканом. Ныне сохранившаяся лишь во фрагментах, это была монументальная хроника почти шеститысячелетней истории от сотворения мира до 221 года нашей эры. Возможно, «Хронография» была преподнесена в подарок императору по случаю посольства и, возможно, даже была посвящена ему. Интересен год окончания «Хронографии». Этот год – 5723 для христиан; 974 с момента основания города для римлян – не содержал ничего такого, что могло бы послужить кульминационным финалом книги. Им могло быть только то самое посольство, которое возглавлял Секст Юлий Африкан.
За исключением одного момента у Лампридия, ничто не указывает на то, что Гелиогабал проявлял какой-либо интерес, не говоря уже о симпатии к христианству – незаконному культу, который Тацит описал как «смертельное суеверие». И вот, реальная история вполне благосклонного и дружеского общения Гелиогабала с одним из христианских апологетов. Конечно, бывает всякое. У Гелиогабала могло был хорошее настроение, он мог порадоваться встрече с земляками (относительными, конечно). Но как Африкан не увидел печати смертных грехов на Гелиогабале? Ведь он был умным человеком. Неужели политический конформизм был свойственен и «отцам церкви»? Гадать бесполезно, но «как это часто бывает, как раз в тот момент, когда мы думаем, что приблизились к Гелиогабалу, узнали о нем что-то определенное, император снова ускользает, мучительно недосягаемый» [Harry Sidebottom: The Mad Emperor. Heliogabalus and the Decadence of Rome. Oneworld, London 2022. S. 188].
И ведь общение Юлия Африкана с императорской семьёй успешно продолжалось. Два других более поздних автора – Георгий Синкелл и анонимный хронист Пасхалий – датируют посольство из Эммауса временем Александра Севера. Это, видимо, произошло потому, что при Александре Африкан вернулся и даже поселился в Риме. Юлий Африкан посвятил Александру еще один труд, «Узоры» объёмом в 24 книги, и был назначен им заведовать императорской библиотекой в Пантеоне. Дело, видимо, в том, что мать Александра, Мамея, проявляла интерес к христианству.
Ещё Гелиогабал, раз уж он развернул обширное строительство своих религиозных объектов, был вынужден не поскупиться и на другие постройки. В Риме при нём начался ремонт Колизея, сгоревшего от попадания молнии при Макрине, был построен новый амфитеатр Castrense в садах Надежды, была достроена башня на Сульпициевой улице, которую начал возводить Каракалла, к термам Каракаллы были пристроены портики, законченные, правда, уже Александром Севером. Он же вымостил лакедемонским (изумрудного цвета) и порфировым мрамором дворы в Палатинском дворце и назвал их «антониновскими». Эти каменные полы и дворы существовали до времён Лампридия, когда мрамор вырыли и раскололи.
Теперь о жизненном выборе Гелиогабала. Сначала о религии. В 220 году была закончена перестройка храма Юпитера в храм Элагабала и там Гелиогабал уже развернулся вовсю. Устоявшаяся за века, достаточно аскетичная и сдержанная практика римских религиозных церемоний и обрядов, в мгновение ока была, буквально, взорвана. Вокруг нового храма было установлено большое количество алтарей. Там Гелиогабал начал свои священнодействия. Выходя каждое утро в костюме жреца с нанесённым макияжем, он закалывал и возлагал на алтари гекатомбы быков и огромное число мелкого скота, нагромождая различные благовония и изливая перед алтарями много амфор очень старого превосходного вина, так что храм истекал потоками вина, смешанного с кровью. Вокруг алтарей он плясал под звуки различных музыкальных инструментов; вместе с ним плясали женщины, его соплеменницы, пробегая вокруг алтарей, неся в руках кимвалы и тимпаны; а весь сенат и сословие всадников стояли кругом наподобие театра. Внутренности принесённых в жертву животных и благовония в золотых сосудах несли над головой не слуги или какие-нибудь простые люди, а префекты лагерей и чиновники, ведавшие важнейшими государственными делами; они были одеты в хитоны с пурпурной полосой посередине, спускавшиеся до пят и имевшие рукава по финикийскому обычаю (каласирис); на них были сандалии, сделанные из льна, как у пророков в тех местах. Он считал, что оказывает величайшую почесть тем, кому он позволяет принимать участие в священнодействии [Геродиан. История V, 6].
Возможно, взиравшие каждое утро на эти ритуалы сенаторы, всадники и принимавшие в них участие префекты и прокураторы рассчитывали, что молодой император скоро перебесится и всё вернётся на круги своя, стоит немного потерпеть, проявить уважение, однако, это было не так.
Археологические работы позволили определить местоположение этого храма на Винья Барберини, слева от главной аллеи, ведущей от Форума и арки Тита.
Сегодня тысячам проезжающих мимо туристов почти нечего увидеть. На части этого места стоит более поздняя церковь Святого Себастьяна. В древности, однако это был внушительный комплекс. Монументальная лестница вела к трем входам через окружающие портики. Внутри храм стоял на высоком подиуме, к которому вели ещё более монументальные ступени, окруженный алтарями и, вероятно, садами по бокам.
Ещё один очень большой и роскошный храм Гелиогабал соорудил в восточном предместье Рима. О нём ничего неизвестно. У Лампридия (Гелиогабал XIII, 5) сказано, что Гелиогабал удалялся в «сады древней Надежды». Действительно, существовал древний храм Надежды, названный так в честь победы консула Гая Горация над этрусками в 477 г. до н. э. (Дионисий Галикарнасский IX, 24; Тит Ливий II, 51, 2). По имени этого храма была названа местность в районе Пренестинских ворот. Вероятно, что именно там находилось предместье, где был построен храм.
Реконструкция храма Элагабала на Палатине
Туда Гелиогабал ежегодно в разгар лета стал привозить истукан Элагабала (таким образом, это должно было случиться всего два раза). Поставив истукан на колесницу, разукрашенную золотом и драгоценными камнями, он вывозил его из города в предместье. Колесницу везла шестерка белых коней, огромных и без единого пятна, украшенных в изобилии золотом и разноцветными бляхами; вожжи никто не держал, и на колесницу не всходил человек, вожжи были наброшены на истукан, как будто возничим был он сам. Гелиогабал бежал перед колесницей, отступая перед ней, глядя на своего бога и держа узду коней; он совершал весь путь, пятясь назад и глядя вперед на бога. Чтобы он не споткнулся и не поскользнулся, не видя, где ступает, насыпали много золотого песка, а телохранители с обеих сторон удерживали коней, заботясь о его безопасности во время такого бега. Народ же бежал с обеих сторон, неся разнообразные факелы, бросая венки и цветы; впереди несли статуи всех богов и все ценные приношения, все императорские знаки и ценные сокровища. Также впереди ехали equites si ngu la res и шли преторианцы. Это слегка напоминало процессию триумфа, может поэтому воспринималось народом положительно. Возле храма были воздвигнуты очень большие и высокие башни и взойдя на них, Гелиогабал, по словам Лампридия и Геродиана, бросал толпам, позволяя всем расхватывать, золотые и серебряные кубки, разнообразные одежды, ткани и всяких домашних животных, кроме свиней, – от этих последних он, по обычаю финикийцев, воздерживался. При этом многие, якобы, погибали, растаптываемые другими и натыкаясь на копья воинов, так что его праздник многим приносил горе.
Сайдботтом считает, что Гелиогабал разбрасывал всего лишь жетоны. Настоящие подарки должны были быть востребованы по этим жетонам позже. Британский историк ярко иронизирует над впечатлениями, складывавшимися у читателей Геродиана и Лампридия: зрители, разрывающиеся между жадностью и страхом, съеживаются, когда тяжелые кубки, рулоны тканей и всякие животные, сбрасываемые лично субтильным императором, падают вниз. Однако, сбрасывать подарки могли воины или слуги и сбрасывать только то, что было лёгким и безопасным. Скот могли выводить. В общем, точно мы не знаем, как там всё происходило. А насчёт погибших, вспомним Ходынку. Так что, тут тоже, ничего выдающегося.