Приходится признать, что Александр давал префектам сан патрициев не по окончании службы, а уже в начале. Возможно, это была инициатива сената. Стоит учитывать, что после реформ эта должность была не только военной, de facto префект претория стал главой стремительно расширяющегося бюрократического аппарата, эдаким премьер-министром, неудивительно, что пост зачастую стали занимать юристы.
Да и первого префекта Рима Александру тоже предложил сенат. Напомним, что это был Публий Валерий Комазон Евтихиан, ставший префектом города уже в третий раз за последние четыре года. Значит, чем-то он понравился сенаторам, раз они так упорно хотели видеть его на этом посту. Логика была в том, что одни из высочайших постов в империи – префектов претория, должны занимать сенаторы, а не всадники или, тем более, вольноотпущенники.
Так что же мы видим при рассмотрении верхушки римского общества при Александре Севере? А видим мы то, что правительство Александра в своей деятельности опиралось, главным образом, на сенатскую аристократию, выдвинувшуюся наверх ещё при Марке Аврелии и позже при Септимии Севере, а также, на мощные юридические силы, возникшие и пробившиеся наверх во II – начале III века. Оставались наверху и ещё более старые роды. А вот выдвиженцы армии ещё не вышли массово наверх и были отодвинуты сенатом. Серьёзной смены верхушки общества не произошло, что, конечно, стабилизировало ситуацию после безумств Гелиогабала и объясняет восхищение сенаторской историографией Александром. В общем, консерватизм принципов Александра вполне очевиден. А поскольку за Гелиогабалом не стояло никакой сенатской группировки, то и репрессий не понадобилось, что позволило причислить Александра к «хорошим» императорам.
Большие реформы были произведены в юридической практике и законодательстве. За 1000 лет истории Рим накопил огромное количество юридической документации, которую надо было привести в соответствие современным требованиям и кодифицировать, а бюрократизация империи продолжалась. Законодательная работа велась системно. По словам Лампридия (Александр Север XVI–XVII), император установил очень большое число разумных законов о правах народа и императорского казначейства. Ни одной правовой норме он не давал силы без согласия совета, в котором участвовали двадцать законоведов, из которых первым был тогда Ульпиан, и не менее пятидесяти ученых, так что в этом совете подавалось столько же мнений, сколько их требовалось в сенате для вынесения сенатского постановления (кворум). При этом спрашивалось мнение каждого и записывалось, кто что сказал, но давалось время разобраться и обдумать, прежде чем говорить. Кроме того, у него был обычай опираться на мнение специалистов. Например, если речь шла о праве или делах, приглашались юристы, ученые и хозяйственники, если – о военном деле, то старые военные, заслуженные ветераны, хорошо знавшие местность, порядок ведения войны, устройство лагеря, а также историки: у них он спрашивал, как поступали в случаях, подобных тем, какие разбирались, старинные римские императоры или вожди иноземных племен. Истина рождалась в спорах. Юрист Павел, например, сообщает, что дважды, будучи членом имперского консилиума, он давал юридические советы, которые были отвергнуты императором.
Александр создал фактически городской совет Рима, воплотив в жизнь давно витавшую в воздухе идею. Для этого он назначил в Риме четырнадцать попечителей города – из бывших консулов. Им он приказал разбирать городские дела вместе с префектом Рима, причем при рассмотрении дел требовалось присутствие всех или большинства. [Элий Лампридий. Александр Север XXXIII]. Рим нуждался в средствах на ведение городского хозяйства и глазах для присмотра за порядком.
У него было намерение для всех ведомств и званий ввести особый род одежды, чтобы их можно было различать по одеянию, а также ввести особую одежду для рабов, чтобы их можно было распознавать в толпе народа – с той целью, чтобы помешать им поднимать мятежи, а вместе с тем – не давать рабам смешиваться со свободнорожденными. Против этого возражали Ульпиан и Павел, говоря, что отсюда произойдет очень много раздоров, поскольку люди склонны наносить друг другу обиды. В общем, идею воплотить не удалось. Тем не менее, тот же Лампридий утверждает, что рабы при Александре всегда ходили в рабской одежде, а вот вольноотпущенники – в одежде свободнорожденных. В проблемы дресскода Александр проник глубоко. Он решал вопрос качества алой полосы на одежде всадников, он позволил старикам пользоваться зимой в случае холода теплыми верхними плащами, тогда как раньше этого рода одежду носили только в дороге или во время дождя. Матронам же он запретил пользоваться в городе плащами, а в дороге – позволил. Следующий раз Европа дорастёт до воплощения идеи униформы для всех государственных служб только в XVIII–XIX веках.
При Александре начались изменения и в других областях внутренней политики. Так, часть императорских провинций стала управляться всадниками, а не легатами-сенаторами. Но были восстановлены и сенатские провинции, ликвидированные Септимием. Эти провинции вновь стали источником дохода для всей Италии, которого она лишилась ранее. Реставрация старых порядков могла больно ударить по жителям провинций, вынужденных теперь отправлять свою продукцию в Италию. И, все же, Лампридий подводя итог действий Александра в этой сфере пишет, что «за все эти многочисленные и великие благодеяния провинциалы смотрели на него как на бога». Это значит, что качество управления провинциями повысилось и продукция их стала равномернее распределяться по всей империи.
Александр начал борьбу с кормлением, как советовал ещё Цицерон, назначив чиновникам государственное содержание. Так произошло с судьями и наместниками, чтобы они не обирали население. Они теперь получали по 100 золотых, двадцать фунтов серебра, по шести мулиц, по два мула, по две лошади, по две выходных одежды, по две домашних, одну купальную, одного повара, одного погонщика мулов, а если они не были женаты, то – по одной наложнице, так как без последних они не могли обходиться. Кстати, это утверждение Лампридия, как и многое в АЖА, вполне подтверждается. Сохранился закон в «Дигестах», который разрешал наместникам провинций брать с собой наложниц, но им запрещалось жениться на них. По сложении с себя должности они должны были возвратить мулиц и мулов, лошадей, погонщиков мулов и поваров, а все прочее сохраняли при себе, если хорошо исполняли свои обязанности; если же – плохо, то возвращали в четверном размере – с добавлением осуждения за казнокрадство или вымогательство.
Одновременно, Александр назначил содержание помощникам должностных лиц. Впрочем, он часто говорил, что выдвигать нужно тех, кто может вести государственные дела самостоятельно, а не через помощников. Опять стремился экономить.
Александр пытался ограничить коррупцию. Когда он хотел назначить в провинцию наместника или поставить прокуратора, он объявлял имена претендентов и предлагал всякому, кто обвиняет их в чем-либо, доказать свое обвинение ясными уликами, – если же они не докажут своего обвинения, то сами подлежат смертной казни. Метод, конечно, не лучший, ибо обвинитель оказывается уязвим, а цена неудачи запредельна. Вряд ли многие на такое отваживались.
В качестве «пряника», наместников провинций, которых по имевшимся у него сведениям хвалили по заслугам все, а не только их приверженцы, он во время своих путешествий возил с собой в своей повозке и награждал подарками в качестве поощрения. Традиция эта сохранилась по сей день, правда мы не знаем, был ли Александр первопроходцем в этой практике. Да и выехал он в провинцию из Рима впервые аж в 231 году.
Лампридий ссылается на мнение друга императора, некоего Энколпия, который, рассказывал, что при виде судьи-вора Александр готов был собственными руками вырвать у него глаза: так сильна была ненависть его к коррупционерам. О том же, по его словам, писал Септимин, обстоятельно исследовавший жизнь Александра. Септимин, при этом, добавлял, что раздражение Александра против тех судей, которые, по слухам, занимались воровством, даже если они не были осуждены, было очень велико: если он случайно видел их, его охватывало душевное волнение, его рвало желчью, лицо его пылало, он даже терял способность говорить. Когда некий Септимий Арабиан, получивший печальную известность после того, как он был обвинен в воровстве, и уже освобожденный при Гелиогабале, явился вместе с другими сенаторами приветствовать нового государя, Александр воскликнул: «О Марна! О Юпитер! О бессмертные боги! Арабиан не только жив, но даже приходит в сенат, может быть, даже возлагает какие-то надежды на меня! Таким, дураком, таким глупцом он меня считает!». Это прекрасно, однако, Лампридий не приводит никаких примеров репрессий против коррупционеров, которых Александр так ненавидел, может всё рвотой и ограничивалось?
Если верить Лампридию, Александр прекратил практику единоличной кооптации новых членов в сенат и ввёл за правило избирать новичков голосами всех сенаторов. К тому же, он назначал сенаторов только по ходатайству людей, занимавших высшие должности в Палатинском дворце, говоря, что тот, кто назначает сенатора, должен быть большим человеком. При этом ходатай брал на себя большую ответственность за своего протеже. Если новый сенатор обманывал ожидания, то его гарант низводился в самый последний разряд граждан, причем не допускалось смягчения наказания. Правда, примеров этого Лампридий опять не приводит, так что кажется, что мера эта оказалась чистой теорией.
Также и все консулы, как ординарные, так и суффекты, назначались теперь, руководствуясь мнением сената.
Вольноотпущенникам он перекрыл дорогу в сословие всадников, разумно утверждая, что сословие всадников – это питомник сенаторов.
Он последовательно поднимал статус членов Сената. Всем сенаторам он позволил иметь в Риме посеребрённые парадные колесницы и дорожные повозки, считая важным для римского достоинства, чтобы в них ездили сенаторы столь великого города. Правда, теперь именно сенаторы должны были устраивать народу зрелища за свой счёт в обязательном порядке, а не по желанию, как раньше. Государство от организации зрелищ тоже не отстранялось. Александр учредил должность казначеев, которые должны были устраивать зрелища, правда, скромные, на средства императорского казначейства. Таким образом, сокращались государственные расходы. Он намеревался распределить эти зрелища на весь год так, чтобы в общем они занимали всего тридцать дней, но почему-то этого не сделал. Видимо, понял, что формула «хлеба и зрелищ» (Panem et circenses!) придумана Ювеналом не случайно