Praepositus Pretenturae to Dux Ripae. The Roman 'Grand Strategy' on the Middle Euphrates (2nd – 3rd Cento AD). In The Late Roman Army in the Near East from Diocletian to the Arab Conquest. BAR International Series 1717. 2007. s. 49–55]. Однако, мы видим, что это не так. Он не мог не знать о событиях на Востоке, обладая прекрасной разведкой и развитой дипломатией, а вместо бурной деятельности отправил Ардаширу письмо, потеряв ещё один сезон. Только после этого Александр действительно развернул бурную деятельность. Начиная с 229 года имеются явные свидетельства масштабных приготовлений к войне. Теперь император не просто «задерживался» в Риме, как хотел бы заставить нас поверить Геродиан. Теперь он обнаружил гору проблем и был вынужден в авральном порядке ими заниматься. Одна из проблем, с которой столкнулся император, заключалась в том, что многие подразделения в армии содержались значительно ниже штатной численности, вероятно, из-за и без того напряженного характера имперских финансов. Требовалось время, чтобы набрать и обучить войска, способные противостоять агрессивному и опытному врагу. Геродиан описывает, как набирались новобранцы: «Из самой Италии и из всех провинций, подчинённых римлянам, собирались в армию отборные воины, которые по телесной крепости и цветущему возрасту признавались пригодными для войны. Вся Римская империя находилась в состоянии полного смятения, собирая силы, соответствующие заявленным размерам вторжения варваров» [Геродиан. История VI, 3].
Управленцем Александр был хорошим. Никакого хаоса не было. Продовольствие, фураж, материалы, новобранцы набирались именно там, где было положено. Например, анализ имен на надгробных плитах легионеров II Parthica показывает, что большинство солдат были выходцами с Балкан и, вероятно, присоединились к легиону, когда он проходил через регион в 232 году по пути на Восток. Тем не менее, этот набор войск и средств объективно занял много времени. Мы можем оценить его в 2–3 года (229–231 гг.).
Сам император выехал на Дунай, скорее всего, весной или летом 230, или 231 года. Как ни странно, эту важную во всех отношениях дату, мы до сих пор не знаем. Если судить по утраченной титулатуре некоторых легионов, это могло случиться и в 230 году. Да и для обучения новой фаланги (см. ниже) нужно было время.
Силы, размещенные в столице или вблизи нее, образовали мобильную резервную армию, находившуюся в распоряжении императора. Императорская охрана состояла из преторианцев (10240 пеших и 1920 конных?); 300 всадников спекуляторов; нумерус statores Augusti; equites singulares Augusti (2048 всадников варварского происхождения); Leones, фрументариев; перегринов; стаблезиан (конюших) под командованием tribunus stabuli; неизвестного числа эвокатов Августа (ветеранов преторианцев, которые были отозваны обратно на службу); и неизвестного числа схолариев/aulici/candidati/collegia/ostensionales/protectores. Армейские части столицы были представлены легионом II Parthica, городскими когортами (cohortes urbanae/urbaniciani, 4500 полицейских, также используемых в качестве военной силы) и вигилами (7000 пожарных и полицейских). Существовали дополнительные городские когорты, по крайней мере, в Остии, Путеолах, Лугдунуме и Карфагене, но вполне вероятно, что существовали и другие, о которых мы ничего не знаем. Эти подразделения urbaniciani действовали на всей территории Империи и должны были обеспечивать снабжение столицы. В Риме были постоянные отряды морской пехоты/моряков, набранных из преторианских флотов Равенны и Мизенума, которые сопровождали императора во время важных кампаний. Наконец, в Риме всегда были солдаты в отпуске, чтобы насладиться многочисленными развлечениями декадентского города [llkka Syvanne. Gordian III and Philip the Arab. The Roman Empire at a Crossroads. Pen & Sword Military. 2021. S.10].
Вигилы, полиция и городские когорты, правда, в таких походах не участвовали, Остались и те преторианцы, которые приближались к концу своей шестнадцатилетней службы и ожидали увольнения. Таким образом, общее число вышедших из Города солдат вряд ли превышало 20000 человек.
Рим был оставлен в умелых руках кого-то из опытных сенаторов, назначенного префектом города. Макхью считает таковым будущего императора Марка Клодия Пупиена Максима. Он преданно служил Северам и был вознагражден стабильным продвижением по службе [Меппеп, Inge, Power and Status in the Roman Empire, AD 193–284, pp. 24, 260]. Впрочем, датировки его префектуры нет и может статься, что префектом тогда был кто-то другой, например, Тит Флавий Викторин Филиппиан. Пупиен же считается префектом, обычно, в 234–235 гг.
В Риме же оставались, видимо, умные и опытные сенаторы, и будущие императоры Бальбин и Гордиан.
Пожилой Гай Цезоний Макр Руфиниан, которого называют комитом императора, вероятно, тоже остался в Риме в качестве советника. В возрасте за 70, путешествие в Восток было бы ему не по силам. Он родился около 157 года в италийской семье неизвестного происхождения, его карьера поначалу была непримечательной, но достаточно продуктивной, чтобы занять должность консула-суффекта в 197 году. Эта должность вывела его на самую вершину общества. Около 200 года он стал легатом Верхней Германии, а затем был назначен на престижный пост проконсула Африки, возможно, уже Александром Севером. В какой-то момент между 225–230 годами его сын Луций Цезоний Луцилл Макр Руфиниан также был назначен консулом-суффектом [Mermen, Inge, Power and Status in the Roman Empire, AD 193–284, pp. 56–60, 91–93; Gilliam, J.F., 'Caesonius Bassus: cos.ord AD 317', Historia, Bd.16. H.2 (April 1967), pp. 252-54; O'Hanlon, Michael Bernard, The Army of Severus Alexander, Loc. 1,583: C.].
Авторитет этих двух людей должен был обеспечить лояльность и повиновение сената и, в частности, членов аристократических семей. Также вероятно, что один из двух преторианских префектов остался присматривать за гвардейцами и городскими воинами, которые не были взяты в поход.
В Риме же оставались и консулы того года – Луций Марий Максим, сын известного историка и сенатора, и Луций Вирий Луп Юлиан, сын известного легата времён Септимия Севера и брат консула 230 года Луция Вирия Агриколы. Карьера Луция Мария Максима неизвестна, а Юлиан начал свою карьеру с очень почётной должности командира турмы молодых знатных римских всадников (sevir equitum Romanorum), после чего был назначен начальником тюрьмы (triumvir capitalis). Он был включен в состав сената после квестуры, после чего побывал эдилом и претором. Был Юлиан и легатом в провинции Ликия и Памфилия. Уже позже, в годы правления Гордиана III, Юлиан был легатом пропретором Келесирии. Возможно, его сыном был консул 278 года Вирий Луп [Inge Mennen. Power and Status in the Roman Empire, AD 193–284. BRILL, 2011. p. 131].
Геродиан (VI, 3–4) даёт описание отъезда Александра из Рима. Он утверждает, что император очень не хотел уезжать, однако деваться было некуда. Отдав приказы на выдвижение войск из провинций, Александр собрал воинов, находившихся в Риме на сходку. Взойдя на трибунал, он выступил перед войсками, сказав им, что вынужден прервать долгий период мира в империи из-за наглого поведения царя Артаксеркса (Ардашира) Персидского. «Артаксеркс, убив своего владыку Артабана, перенеся верховную власть к персам и дерзко противостоя нашему оружию, презрев славу римлян, пытается совершать набеги и наносить вред владениям нашей державы. Сначала я пытался письмами и увещеваниями остановить его ненасытное безумие и жажду чужого; он же, влекомый варварской заносчивостью, не хочет оставаться дома и вызывает нас на битву». Он призвал воинов к походу и заверил, что Рим обязательно победит персов. Войска приняли речь императора радостными восклицаниями и обещали с полной готовностью воевать. Он же, щедро наградив их деньгами, приказал приготовляться к походу.
После этого, Александр отправился в курию и на заседании сената произнёс речь того же содержания, а затем объявил о походе. Согласно Лампридию (XLV.2–3), о дне его выступления в поход было заранее объявлено за два месяца и был вывешен эдикт, в котором было написано: «В такой-то день, в такой-то час я выступлю из Рима и, если будет угодно богам, остановлюсь у первой остановки». Затем перечислялись по порядку остановки, затем – лагерные стоянки, затем места, где следует получить продовольствие, и так далее, вплоть до границ с варварами. С этого же места начиналось молчание, чтобы варвары не знали планов римлян.
Однако, похоже, что в Риме не все были согласны с военными планами императора. Лампридий (XLVIII) упоминает о попытке сенатора из древней фамилии Овиния Камилла, человека очень изнеженного, поднять против Александра восстание. Судя по характеристике, Камилл был из партии дружков Гелиогабала. Тайны они хранить не умели, поэтому Александру вскоре было донесено, причем вина Овиния сразу же была доказана. Зная цену подобным хлыщам, Александр пригласил его в Палатинский дворец, «поблагодарил» за то, что тот добровольно принимал на себя заботу о государстве, от которой отказываются хорошие люди, когда ее на них возлагают, затем отправился с ним в сенат и назвал его там участником верховной власти, между тем как тот был в ужасе и чуть ли не умирал от страха. Затем Александр вновь принял его в Палатинском дворце, пригласил на пир и наделил знаками императорского достоинства, да еще лучшими по сравнению с теми, какие носил он сам. Поиздевавшись подобным образом, Александр напомнил Овинию, что объявлен поход против варваров и предложил ему отправиться туда со своим войском, если желает, либо отправиться вместе с ним. Понятно, что своего войска у Овиния не было и предложение было лишь формой издёвки. После этого Камилл, видимо, был записан в дуксы штаба императора. Когда поход начался, Александр сам пошёл пешком и Овинию предложил идти рядом. Тот, пройдя пять миль, стал отставать; тогда Александр приказал ему сесть на коня. Когда же после двух переходов тот устал и от верховой езды, Александр посадил его в крытую повозку. Овиний начал умолять простить его или даже казнить, но прекратить издевательства. Только тогда Александр отпустил его под домашний арест, поручив его охрану своим преданным гвардейцам. Он приказал Овинию отправиться в свои имения, где тот еще долго прожил. Впоследствии, однако, он был убит – по приказу императора Максимина. Лампридий оговаривается, что подобный случай рассказывали и о Траяне, но уверяет, что дело было именно при Александре.