Провалившись в воспоминания, Валин потерял счет времени. Наконец голос Хуутсуу вернул его к действительности:
– Что с того, что ты с ним сражался? Воины сражаются. Это не значит, что вам нельзя снова лететь на конях плечом к плечу.
Валин нахмурился на слово «лететь».
– У него птица?
– Птица убита, – ответила Хуутсуу. – Убил Длинный Кулак при первой атаке этих кеттрал. И ее, и летавшую на ее спине женщину.
– Ши Хоай Ми. – Валин покачал головой. – При первой атаке?
– Они напали на Длинного Кулака перед самым сражением у озера, к северо-востоку от Андт-Кила, – втроем и без птицы, как действуют сейчас. Убили много наших людей, прорвались почти к самому Длинному Кулаку, а там их захватили. Тогда прилетела птица. Ее Длинный Кулак сбил, зато остальные трое сбежали.
– Сбил? – повторил Валин. – Как?
Хуутсуу ответила не сразу. Он ощутил вкус ее трепета, холодного и яркого, как ночной ветер.
– Он силен не только телом. Поднял руку, и птица вспыхнула. Она кричала, падая.
– Лич, – выдохнул Валин. – Длинный Кулак, поцелуй его Кент, лич. Как Балендин.
– Длинный Кулак избранник бога, – сказала Хуутсуу. – Ваш кеттральский лич… выродок.
– Выродок, – буркнул Валин. – Все мы долбаные выродки.
Он так сжал рукоять ножа, что заныли пальцы. Затем с трудом ослабил хватку.
– Куда после делся Блоха?
– Скрылся. В лесах. Теперь он месяц за месяцем возникает в наших лагерях, оставляет за собой десятки мертвецов и снова исчезает за деревьями. Он мне нужен – мне нужен кеттрал, чтобы убить кеттральского лича.
– Вот это верно, – сплюнул Валин. – Тебе нужен он. А не я.
– Два копья лучше одного. Я бьюсь любым оружием, какое могу удержать в руках.
– Я не оружие.
Теперь ветер донес ее настороженность и что-то еще, яркое, жаркое и смутно знакомое.
– Я видела, как ты убиваешь, – сказала наконец женщина. – Своими глазами видела.
– А я ни хрена не вижу, упрямая ты сука.
– Может быть. И может быть, потому ты не видишь, во что превратился.
18
Ну и гнусное местечко! – объявила Гвенна, заглядывая в трещину известняка, вход в Халову Дыру.
Они выждали в мангровых зарослях до темноты, перевалили через хребет Крючка в бухту Стервятника, украли там лодку, гребли на ней три четверти пути до Ирска, потом затопили и последние мили покрыли вплавь. Дни, прошедшие с их отбытия из Аннура, обстрогали луну, от нее осталась лишь щепочка. Но и этот серпик высвечивал лодку на волнах, так что Гвенна всю дорогу выглядывала в небе погоню.
Если верить Кворе и Быстрому Джаку, если все подручные Раллена – из отсева, из проваливших испытания, густая темнота должна была скрыть от них горстку пловцов. С другой стороны, сама Гвенна прекрасно различала в этом жидком свете неторопливые, изящно изогнутые гребни волн, тусклую глыбу Карша на горизонте, филигрань серебристых облаков в вышине. Хватит и одного прошедшего Пробу, чтобы высмотреть их с птицы, – один испробовавший сларновых яиц ублюдок превратит их в корм для рыб. Она была как на ладони в лодке и в воде как на ладони. Всю дорогу Гвенна чувствовала себя загнанной дичью, только и думала, как бы забиться в нору, но вот ей нора, а она, заглянув в черный провал, подумала, что… не так и плохо было в океане.
Из Халовой Дыры сладковато несло пометом, солью и моллюсками, которых птицы разбивали о скалы. Гвенна помнила этот запах по прошлому разу. Под действием яда сларна и из-за самих сларнов забываешь о таких мелочах, но они так и виделись ей сразу за входом: сотни разбитых и выклеванных багровых ракушек, остатки клейких тел, проткнуты осколками собственного панциря. В них, в этой расплесканной по камню бессильной плоти, было что-то непристойное – тупые твари даже корчиться не могли.
И это еще у самого входа. Нюх у нее стал теперь острее. Дальше из глубины доносился тонкий запашок мокрого камня, остро пахло кровью, а сквозь все это зыбко, как полузабытый кошмар, пробивалась скользкая, маслянистая, гнилостная вонь – будто вчера кого-то стошнило на тухлое мясо. Пахло сларнами.
– И давно вы здесь прячетесь?
Талал, видно, не больше Гвенны рвался спуститься в Дыру.
– Несколько месяцев, – ответила Квора. – Это Манта с Хоббом додумались.
– Додумались спрятаться в пещере с гнездами ядовитых ящеров? – уточнила Гвенна. – Что за умники?
– Они у нас главные, – сказал Быстрый Джак. – С тех пор, как мы вырвались от Раллена. Они нас собрали и не дают развалиться.
– А сларны? – поинтересовался Талал. – Вы придумали, как их отогнать?
– Почти.
Одно это слово стоило длинной речи. Гвенна хорошо помнила чудовищ – похожих и на змей, и на безглазых ящериц. После Дыры, после Пробы они снились ей чуть ли не каждую ночь. Если теперь кошмары стали реже, то лишь потому, что их в короткие часы тревожного сна теснили новые. Но она не забыла сларнов и не забыла, что они делают с людьми. Стоило закрыть глаза, ей виделся труп Ха Лин, вспоротая длинными полосами гладкая кожа и почерневшая, отслаивающаяся плоть вокруг ран. Часть была работой Балендина. Но не все.
– Скольких потеряли? – спросила Гвенна.
Квора, глядя на нее, хранила молчание, как великую драгоценность.
– Двадцать два, – тихо сказал Джак.
– Из?.. – вытаращила глаза Гвенна.
– Почти пятидесяти.
– И вы еще здесь?
– Ты что, не поняла? – зарычала на нее Квора. – Нам больше деваться некуда! Ты сама сказала: Острова не так велики, и не так их много. Со сларнами хоть есть шанс.
– Да, – покачала головой Гвенна. – Шанс. Примерно один к двум. Если я не обсчиталась, на хрен.
– Должно быть больше, – вставила Анник, сменяя длинный лук на короткий, роговой, более удобный в туннелях. – Сларна можно убить.
– Мы и убиваем, – огрызнулась Квора.
– Сейчас не так плохо, – сказал Джак. – Большая часть потерь пришлась на первые дни. Манта с Хоббом нашли новый рукав, к нему мы их не подпускаем.
– Разумно, – согласился Талал, приблизившись к устью пещеры и принюхавшись. – Здесь никто вас выслеживать не будет. Особенно Раллен со своими. Оставив птицу у входа, они лишаются своего главного преимущества.
– Да им и входить бы не пришлось, – возразила Гвенна, указывая на изломы известняковых утесов. – Поставить здесь засаду. Убивать каждого, кто входит и выходит. А того лучше – завалить трещину и оставить дураков сларнам.
По унылому лицу Джака она поняла, что попала в больное место, но, пожалуй, пора было кому-то потрогать их за больное. Что за стратегия: забиться в темную нору вместе с сотнями ящеров-людоедов? Все же она постаралась смягчить голос:
– Вы же понимаете, что рано или поздно вас достанут.
– На острове они побывали, – сказал Джак. – Даже взорвали проход на несколько сотен шагов в глубину пещеры…
Он не договорил, только рукой махнул.
– А желающих лезть глубже не нашлось, – закончила за него Квора. – Тем это место и хорошо.
– Хорошо, – процедила Гвенна, – если ты не один из тех двадцати двух.
– Все когда-нибудь умрут.
– Да… но не все сегодня.
– Ты сама напросилась. Потребовала сюда привести!
– И то верно, – фыркнула Гвенна. – Просто издалека это представлялось не так глупо.
С Халовой пробы прошел год, но она хорошо помнила испытание. Так оно в жизни и бывает: запоминаются времена, когда ты ближе всего был к смерти. Первые несколько часов она обыскивала верхние залы и проходы, минуя те, что круто ныряли вниз, и надеялась, что наткнется на яйцо, не слишком уходя под землю. Не вышло. Сларны предпочитали глубину, и разгорающийся в плече огонь наконец вынудил ее спуститься, зажав в одной руке факел, а в другой – клинок дымчатой стали.
Обратно Гвенна вышла с догоревшим факелом, с окровавленным клинком, с руками по локоть в собственной крови и в крови убитых сларнов. В нескольких сотнях шагах от поверхности она столкнулась с Гентом. В другое время и в другом месте Гвенна порадовалась бы, что ему еще больше досталось. Но не в Дыре. Они захромали дальше вместе, поддерживая друг друга. Обоим было не до разговоров. Да и какие слова могли выразить случившееся в лабиринте? Гвенна таких не знала. Она не почувствовала облегчения, снова увидев солнце, – только ужас чуть отступил. Что бы ни ждало впереди, самые тяжелые вылеты, самые вонючие дыры окажутся не хуже Дыры.
«А теперь мне возвращаться в эту Кентову пещеру», – угрюмо сказала она себе.
Грудь давило так, словно сердце и легкие стиснула железная рука.
– Полезли уж. Выясним, что там за хрень творится и что нам с ней делать. И давайте очень постараемся при этом не сдохнуть.
Время в извилистых переходах Дыры отмерялось только сгоревшими факелами. Взгляд так и тянуло к трепещущему на просмоленной тряпке огоньку, но пламя сбивало ночное зрение, и потому Гвенна смотрела в землю перед собой, шла, прикрывая то один, то другой глаз, чтобы проверить, сохранила ли хоть малейшую способность видеть в темноте.
Впрочем, углубляясь в пещеру, она стала задумываться, так ли важно зрение. Талал уверял, что содержимое сларновых яиц их изменило, сделало быстрее и сильнее. И восприимчивее. После побега с Островов Гвенна десяток раз убеждалась в таком их воздействии и на себя, и на других членов крыла. Она привыкла, что кровь быстро сворачивается, что слух ловит шорох птицы в гнезде за полсотни шагов, что она может часами без передышки бежать, драться, плыть. Она привыкла к своему изменившемуся телу, к его возможностям. За столько месяцев нетрудно забыть, как оно было… до.
А возвращение в Дыру, кажется, пробудило в ней что-то новое. Спускаясь в бездонную каменную нору, она различала каждую струйку воздуха, шевелившую тонкие волоски на предплечьях. Она чуяла своих спутников: их пот, засохшую корку крови на одежде, царапины на коже. Вдохнув поглубже, она корнем языка улавливала едкий горьковатый привкус.
«Это страх», – подумалось ей.
Что ж, возможно. Животные чуют страх. Может, и сларны чуют. Она явно различала в себе что-то животное: опасливую дикую готовность, заставлявшую покрепче сжимать меч, хотя никто не грозил им из т