Адер в изумлении покачала головой.
– Что дальше? – выговорила она, когда снова обрела дар речи.
Дхати обнажил зубы – хищный оскал, возможно, означал улыбку.
– Узлы.
Первый жрец моря Ножей был мастером вязания узлов – его пальцы так и сновали, перегибая и складывая петлями веревку с такой легкостью, с какой Адер выводила на чистой странице свое имя. В несколько минут он наплел по всей длине шелка маленьких незатягивающихся петель – как видно, захватов для рук и ног, а один конец привязал к пруту решетки. Закончив, он глянул на Адер и ткнул пальцем ей за спину:
– Я достану девушку.
Адер медленно, перебирая руками по перилам, повернулась. До сих пор она не смотрела вниз – только на Дхати и его клетку, а теперь ей пришлось окинуть взглядом все пространство тюрьмы. С пола над головой свисали десятки клеток: почти все на разных уровнях и обращенные в разные стороны. Ей представилось, как какой-то архитектор или математик решал сложную задачу: как разместить столько-то клеток, отвернув каждого узника от любого другого.
Если подумать, все это было просто смешно. Углубления в скале были бы и проще, и дешевле, а из пещеры, выбитой в сплошном камне, тоже не убежишь.
«Но ведь здесь, – размышляла Адер, разглядывая висячие камеры и играющий на стали свет, – речь не о простоте. Мы не ради простоты заняли эту башню. Здесь все говорит о власти».
Всякий, завидев издалека солнечный блеск башни, – моряк за много миль от берега, путник на береговой дороге, иноземец и гражданин Аннура – знал, что она принадлежит Малкенианам. Один род с пылающими глазами присвоил величайшее в мире строение и оборудовал в нем тюрьму такую высокую, что, как рассказывали, пленник, сумевший выбраться из клетки, умирал, не долетев до земли. Стоило поломать голову над сложностями, чтобы в это поверил целый мир.
Васта Дхати затянул последний узел, удовлетворенно хмыкнул и, даже не взглянув вниз, перескочил зазор между своей клеткой и висячей корзиной. Все сооружение опасно покачнулось, но, пока Майли с Адер цеплялись за перила, Дхати уже устроился рядом и, приставив ладонь козырьком ко лбу, прищурился в сторону запада.
– Сколько времени уйдет на обыск клеток? – спросила Адер.
Первый Жрец зашипел и мотнул головой:
– Не надо обыска. Девушка в той.
Он ткнул пальцем в камеру всего в двух-трех десятках футов от них.
Адер вытаращила глаза. Та клетка смотрела на них гладкой задней стенкой. Надо думать, была у нее и передняя, так же как у Дхати, забранная решеткой.
«Хорошо, если так», – подумалось Адер.
Даже Дхати не сумеет вытащить Тристе сквозь сплошной металлический лист.
– Она там? Откуда ты знаешь?
– Ты заказала мне освобождение лича, – ответил Дхати. – Лича нельзя удержать, не опоив. Это единственная клетка, к которой стражники спускаются даже среди ночи.
«Я должна быть благодарна», – подумала Адер.
Эти сведения, как и положение клетки, оказались свалившейся на голову удачей. Столько сложных планов, столько догадок, а Тристе в клетке, до которой можно добросить камнем. Дхати, как и обещал, из своей выбрался. Невероятно, но все складывалось как надо.
«Я должна благодарить судьбу», – снова сказала себе Адер, но вместо благодарности ощущала только колотившееся молотом сердце и перехвативший горло ужас.
– Крючья при тебе? – нетерпеливо напомнил Дхати.
Адер вскинулась, но, опомнившись, кивнула. В ее сложной прическе под видом лаковых булавок скрывались три крючка, которые вручил ей при встрече жрец. Теперь стало ясно, что их можно было пронести попросту в кармане, но откуда было знать, что Симит не обыщет ее, забыв об императорском титуле. Онемевшими непослушными пальцами она высвободила крючки и, передавая жрецу, выронила последний. Адер могла лишь проводить взглядом летящий в бездну крюк, но Дхати по-змеиному извернулся, подхватил его в падении и, неодобрительно шипя, выровнялся на перилах. Мигом прицепив пойманный крюк к двум другим, он продел веревку в тройное ушко.
– Как… – заговорила Адер.
Закончить вопроса она не успела – жрец уже метнул строенный крюк. Движение было небрежным, как бы случайным. Так Адер могла бы отбросить платье, раздеваясь у ванны. Она в изумлении глядела, как разворачивается увлекаемая крюками шелковая лента, как металл, блеснув на солнце, брякает по крыше второй камеры. Звук показался ей ужасающе громким. Она не сомневалась, что на него сбегутся и Симит, и его стражники. Адер вскинула голову к закрытому люку, выждала несколько срывающихся вздохов. Стальная крышка не шевельнулась. Главный тюремщик не услышал. Она медленно выдохнула и снова обернулась к болтающейся между клетками ленте.
– Ждите здесь, – сказал Дхати.
Он даже не глянул вниз и повис на шелке по-паучьи, кверху брюхом, а потом, перебирая руками и сдвигая скрещенные лодыжки, ловко и пугающе проворно пополз. Очень скоро он очутился у клетки Тристе, перекатился на крышу и свесил голову с дальней стороны. Почти сразу он обернулся и дал знак.
– Она там, – выдохнула Адер. – Там.
– А как он ее вытащит? – слабым голосом спросила Майли. – И меня туда засунет?
Не отрывая глаз от дальней камеры, Адер медленно кивнула:
– Ты же видела, как он это делает. Ты такая же маленькая, как Дхати, – даже меньше.
– Но мое тело, – возразила девушка, – так не вывернется.
– Вывернется, – ответила Адер. – Он тебе поможет.
«Поможет» – какое неподходящее слово для того, что собирался проделать жрец! Он еще в доме Кегеллен продемонстрировал свое жутковатое умение: сильными ловкими пальцами нащупал несколько точек между шеей и плечом Адер и нажал так, что она думала, лопнет кожа. Она встревоженно вскрикнула, но плечо уже обмякло, потом онемело, и рука повисла вдоль туловища дурацкой веревкой.
– Твое мягкое императорское тело в море Ножей и дня бы не продержалось, – кивнул ей Дхати. – Но и его можно научить повиновению.
И, не дав Адер возразить, он выдернул ей руку из сустава. Его движения расслабили мышцы и заглушили боль – по крайней мере, на эту минуту. Ноющая боль пришла позднее, когда рука снова стала чувствительной и послушной – в глубине костей осталась память, что с ними проделали что-то противоестественное. Кегеллен, разумеется, рассыпалась в извинениях, но Адер отмахнулась:
– Главное, у него получается. Он сможет вывести Тристе и посадить в клетку Майли.
– Он знает, как расслабить твое тело… – пояснила Адер.
Закончить она не успела, потому что Майли осела на дно клетки и в ужасе или раскаянии затрясла головой:
– Я не могу. Простите, ваше сияние. Мне так жаль. Но этого я не могу.
Адер глубоко вздохнула, встала коленями на жесткое железное дно и обняла Майли за плечи. Она чувствовала, как дрожит хрупкое тельце, истерзанное ужасом и болезнью.
– Здесь не так далеко, – заговорила Адер, напоив голос спокойствием, которого не находила в себе.
Если Майли откажется сыграть свою роль, всему конец. Может быть, они сумеют вывести узницу Кадена, но стража узнает об этом до конца дня – сразу же, как спустится, чтобы влить в Тристе отвар адаманфа. Увидят, что ее нет, и Симит – Адер в этом не сомневалась – легко поймет, что произошло. Все зависело от Майли, но как же ужасно было уговаривать девочку шагнуть навстречу смерти.
– Дхати тебя перенесет, – сказала она, кивнув на манджарца.
Крошка-жрец тем временем снял крючья и привязал тот конец веревки к цепи, поддерживающей клетку Тристе. Он зажал стальные крючья в зубах и, перебирая руками, двинулся обратно, затем снова оседлал перила корзины, спрыгнул внутрь и очутился рядом с Майли.
– Спешите, – прошептал он, через голову стягивая с нее платье. – Быстрее – надежнее.
Девушка, ополоумев от страха, подняла руки. На ней под платьем была только легкая, застиранная до прозрачности льняная сорочка, и Адер поморщилась при виде костлявого, угловатого тела. В клетке они обменяются с Тристе одеждой. Во всяком случае, так договаривались, пока Майли не покинула отвага.
Дхати, то ли не замечая испуга девушки, то ли в полном к нему равнодушии, отбросил платье и принялся обвязывать ее веревкой. Свободный конец он ловко пристроил в подобие седла вокруг ее нагих бедер. Он справился в одну минуту и закрепил крюк.
– Лезь, – велел он уставившейся на соседнюю клетку девушке, снова вскочив на перила и ухватившись за длинную веревку. – Повиснешь на крюке, я тебя перетащу.
– Подожди, – остановила его Адер, доставая из кармана платья пузырек. – Пусть она сперва выпьет.
– Не могу! – взгляд Майли метался от пустоты между клетками к склянке в руке Адер. – О, милая Интарра, нет, я не могу!
Ее отчаянный вопль прозвучал почти неслышно, как будто в легких не осталось воздуха.
Адер хотелось кричать: «Ты должна! Ты обещала и должна все исполнить!»
Вместо этого она медленно вздохнула и взглянула в безумные от страха глаза Майли.
– Скажи, чего ты боишься.
Майли уставилась на нее:
– Смерти.
– Я тоже, – тихо ответила Адер.
Слова легко скатились с языка, но были не совсем правдивы. Адер боялась не своей смерти, а смерти сына. Стоило закрыть глаза, отгородиться от лица Майли, перед ней вставал Санлитун, крохотное дитя, хватающее ручонками ее за волосы, за нос. Если она не справится, ему конец. Ил Торнья узнает, что она вышла из повиновения, и убьет ее сына с равнодушием рыбака, отрубающего голову пойманной рыбе. Этот простой факт засел ножом в ее бьющемся сердце. Она открыла глаза, взглянула в заплаканное лицо Майли, так не похожее на личико Санлитуна, но омытое тем же недоумением, искаженное тем же неутолимым желанием.
А где ее мать?
Прозябает, конечно, в какой-нибудь жалкой лачуге, или в крысином подвале, или под дырявым навесом в Ароматном квартале. Наверняка плохо, если Майли согласилась принять яд, чтобы спасти ее от такой жизни. Адер на миг представилась та женщина – в тесной каморке, где гаснет, скользнув по раме окна, последний луч солнца. Она сперва будет удивляться, куда подевалась дочь, потом забеспокоится, испугается до смерти. Ее лица Адер не сумела представить, но видела ее руки – огрубевшие от черной работы руки, до белизны в костяшках стиснутые на коленях.