я почти пустым — по крайней мере, его первый вагон, в который его увлек Охэйо. Они с удовольствием плюхнулись на мягкие сидения. Солнечный свет бил справа, пронизывая вагон насквозь. Поезд мягко, почти бесшумно тронулся. Лэйми вновь показалось, что он летит над залитой низким солнцем зеленью.
— Знаешь, — вдруг сказал Охэйо, не глядя на него, — я влюбился в Лэйит по уши. И ты, я вижу, тоже, — его щеки окрасил слабый румянец, но губы изогнулись в усмешке. — Она… я словно родился заново. А ты?
— Я тоже, — Лэйми смущенно опустил взгляд. Внизу его живота ещё горело теплое, мохнатое солнце и именно поэтому ему было очень хорошо. — Это… великий дар, но мне очень грустно. Такое хорошее бывает единственный раз в жизни.
Они замолчали. Ничто, вроде бы, не мешало им вновь встретиться с Лэйит — но, вспоминая ответные толчки её бедер, Лэйми ощутил вдруг жалость и стыд. Сможет ли она, отведав столь изощренной любви, когда-нибудь завести нормальную семью? Едва ли. В этой паре, такой чистой, такой невинной на вид, было что-то глубоко порочное. Они явно находили удовольствие в том, что привязывали к себе других людей, вызывая их благодарность, возможно, вполне материальную — он до сих пор ведь не знал, чем они живут — а жили они не бедно. Любовь Лэйит была как чаша отравы из древних книг — отведавший её не сможет возвратиться к прежней жизни, припадая к сладкому яду снова и снова. Она плела паутину из наивной, как Миа, молодежи, вела свою тайную игру…
Лэйми помотал головой. В конце концов, он сам был красивым парнем — рослым, стройным, гибким и мускулистым, с гладкой светло-золотистой кожей и лохматой гривой густых рыжеватых волос. Лицо его было широкоскулое, глаза темно-синие — не удивительно, что девушки приглашают его, не говоря уж об Охэйо. Кровосмешение, которое не принесло плода, вроде как не было кровосмешением — но всё началось именно с этого. Первой жертвой Лэйит был её брат; последней стали они сами. Лэйми понимал, впрочем, что мрачные мысли исчезнут, едва его желание проснется — но они всегда приходили, когда он насыщался им до конца. Может быть, он сожалел, что неожиданная радость не повторяется или повторяется иначе…
Они молчали, пытаясь разобраться в чувствах, столь неожиданно омрачивших их счастье. Но им очень нравилось бездумно мчаться по незнакомой земле, не прилагая никаких усилий. Охэйо опомнился лишь, когда солнце зашло, а вокруг потянулись промышленные кварталы. Если эта линия и поворачивала назад, то явно не здесь.
Они вышли на совершенно пустой станции. Как добраться до дому, они не представляли — знали только, что нужная им ветка вроде бы проходит где-то к западу — но это приключение казалось им восхитительным. Сумеречный мир вокруг окутала легкая белая мгла — но не тумана, а дыма далеких лесных пожаров и тревожный, терпкий запах гари прояснял их чувства до удивительной остроты. Затянувшая небо белесая дымка у горизонта делалась коричневой; казалось, на западе воздвигся зыбкий горный хребет, над которым раскинулось таинственное серебристое зарево.
Было очень тепло; нагретый за долгий день воздух мягко обнимал Лэйми и стянувшая плечи чужая футболка раздражала его. Он снял её и обернул вокруг бедер, ощутив непривычную легкость. Едва ощутимый ветерок касался его кожи, словно сотни призрачных рук. Охэйо тоже расстегнул рубаху, открыв туго стянутые мышцы живота, зевнул, встряхнул волосами, а потом увлек его в распахнутые ворота завода — обходить его тянувшуюся в обе стороны, насколько хватал глаз, ограду было бы слишком долго.
Казалось, весь этот завод состоял из одного громадного железобетонного здания с множеством внутренних дворов, и высокие вторые ярусы поднимались на массивных опорах, образуя соединяющие их таинственно-сумрачные проходы. Кое-где разделенные пилонами окна цехов сияли ярким желтым светом, из них доносился ровный шум машин, но они не видели ни одного человека. Иногда в окнах темных вроде бы корпусов таинственно сверкала электросварка, иногда из толстых труб под срезами крыш с угрожающим шипением бил пар, растекаясь, словно молоко, в дымчатом воздухе. Земля во дворах была неровной, в гигантских колеях. На их дне ещё сохла потрескавшаяся грязь. У стен громоздились вросшие в землю бетонные блоки, ржавый лом, штабеля неправдоподобно тяжелых стальных конструкций. Однажды они увидели громадную платформу-тягач с восемью колесами, которые были выше их роста. Кое-где Лэйми замечал выставленное во дворы, наверное устаревшее оборудование — темно-зеленые прессы и станки, иногда достигавшие высоты двухэтажного дома. Он был бы не прочь осмотреть их поближе, но Охэйо тянул его дальше. Они пересекли завод всего минут за пятнадцать и вышли через открытые ворота с другой стороны, когда за их спинами, словно проснувшиеся стражи, уже вспыхнули яркие синие лампы.
Теперь они шли по неровной, изрытой земле будущего широченного проспекта. Окруженные высоченными кранами здания здесь были громадными, иногда этажей до пятнадцати — но, построенные всего наполовину, они напоминали какую-то причудливую горную страну. Серые железобетонные каркасы, плавные изгибы темно-красных кирпичных стен впечатляли своей массивностью. Здесь тоже не было ни единой души и зияние тысяч пустых окон в вечернем сумраке казалось зловещим — но Лэйми совсем не чувствовал страха. Он словно попал в один из своих снов, в которых все люди исчезали и он мог невозбранно бродить где угодно. Нависавшая над ним многоэтажная ступенчатая путаница незамкнутых перегородок и переходов казалась ему необычайно привлекательной; будь ему лет четырнадцать, он бы с удовольствием полазил здесь.
Район стройки оказался небольшим; они вскоре вышли к обширному, поросшему пышной травой лугу, плавно сбегавшему к бескрайней глади озера Орчи. Над ней, скрывая сияние заката, громоздились далекие тучи, таинственно-беззвучно полыхая розовато-белыми и бело-золотистыми зарницами. Коричневато-серебристое сияние над ними мерцало три или пять раз в секунду — то ли отблески молний, то ли…
Лэйми помотал головой. Стояла душная, безветренная погода, явно предвещавшая грозу, но небо над ним было ясное, вокруг вилось множество стрекоз. По лугу были в беспорядке разбросаны высокие столбы с разноцветными венцами тусклых длинных ламп. Их горизонтально расходящийся призрачный свет словно падал из воздуха, покрывая траву розоватыми, зелеными, голубыми пятнами.
Здесь отдыхало множество гибких юношей и девушек, почти обнаженных. Они сидели тесными кружками, бегали, купались, лежали на траве. Но Лэйми привлекло не это, а танцы — десятка два рослых, крепких девчонок, всего лет по семнадцати, кружились на берегу, среди немногочисленных зрителей. Их тяжелые черные волосы доходили до поясниц, светлая кожа серебрилась в коричневатом сиянии заката. Их головы были увенчаны большими венками из ярких ночных цветов — даже издали Лэйми чувствовал их одуряющий аромат. Круглые лица с пухлыми губами, широковатыми плоскими носами и длинными, косо посаженными глазами хранили высокомерно-хмурое выражение. Плывущий высоко над горизонтом зыбкий серебристый свет отблескивал на их округлых плечах, высокой и крепкой неприкрытой груди, поджарых гладких животах. Единственное их одеяние составляли бисерные браслеты на запястьях и щиколотках и такие же пояски, низко лежавшие на крутых бедрах. С них до середины икр свисали пёстрые цепочки бус, не скрывавших ни сильных стройных ног, ни тугих изгибов ягодиц, ни даже темных треугольников внизу живота. Узкие, изящные босые ступни словно ласкали пышную холодную траву.
Юноши, словно завороженные, смотрели на них. Девушки грациозно покачивали бедрами, сомкнув руки над головой, кружились парами, вдруг крепко прижимаясь друг к другу и резко расходясь в стороны. Их танец казался текучим, бесконечно рассыпавшимся и вновь рождавшимся узором.
Лэйми готов был смотреть на него до утра, но вдруг откуда-то сбоку хлынул яркий, бело-золотой свет. Обернувшись, он удивленно замер — откуда-то из зенита исходил столб чистого, немного туманного свечения. Он медленно скользил справо налево, его основание рассеивалось в поднимавшемся над озером тумане и Лэйми не видел, где он касается воды. Всё это происходило совершенно беззвучно, лишь его уши забивал высокий, на пределе слышимости, писк, а по волосам и одежде побежали колючие электрические искорки. Через минуту колонна света вдруг погасла, не оставив никакого следа. Лэйми ошарашенно переглянулся с Охэйо — он совершенно не представлял, что бы это могло быть — но вся молодежь на лугу любовалась зрелищем безо всякого удивления: оно, вероятно, было здесь привычным. У Лэйми это вызвало какую-то непонятную тоску и странное чувство досады, — может быть потому, что танцы на этом закончились. Но, отвернувшись от луга, он заметил нечто более интересное — дальше к югу в сумеречное небо вздымались исчерченные полосками окон башни, такие огромные, что их верхушки ещё розовели в закатном свете. Это, должно быть, был Лер-Центр, в котором их соблазняла побывать Лэйит. Бездумно повернув к нему, они вышли в жилой район. Как и в том, «крепостном» районе, кварталов тут не было — длинные пятиэтажки из красного кирпича тянулись бесконечными ломаными цепочками. Такие же бесконечные, поросшие деревьями дворы между ними то расширялись, то сужались. Многие окна тлели тусклой, приглушенной шторами желтизной, но земля была затоплена таинственным сумраком. Здесь были высокие уличные фонари и они даже горели — но с плоских каплевидных корпусов ламп свисали, почти полностью скрывая их, темные губки светоеда, лениво колыхая длинными бахромчатыми шлейфами белесых пылеловных нитей. Трудно было поверить, что из пыли и воздуха могли вырасти эти внушительные бархатистые желваки. Впрочем, они не гнушались и привлеченной светом мошкарой. Вокруг них порхали жутковатые черные бабочки, похожие на траурниц — именно они разносили споры этого удивительного гриба, живущего за счет сильных и постоянных источников света. Лэйми постарался прикинуть, сколько лет в Мааналэйсе существуют фонари, чтобы к ним успели так вот приспособиться, но не смог.