веческими мирами отсутствует. Они не образуют единой империи, как Манцибурны или Инарра. Мы, то есть группа Мэтлая, занимаемся Мааналэйсой, точнеё её северной частью: там человечество находится на уровне каменного века и во вмешательстве нет особой нужды. Поэтому нас не так много. И мы знаем язык леров. Они пришли оттуда. Север — их родина.
— А Джангр? Вы о нем знаете?
— Долгое время он был загадкой. Мы не могли проникнуть под Зеркало: оно непроницаемо даже в Море Снов. Могу тебя успокоить: сейчас там всё хорошо. Более того, это самый счастливый мир, который нам только известен. И в этом — заслуга исключительно Охэйо. Жаль, что он оказался здесь. Там, наверху, он мог сделать куда больше.
— Наверху?..
— В космосе нет направлений, но принято считать, что Хара находится на самом дне мироздания. Вместо «как далеко» мы говорим «как высоко». А состояние миров не зависит от того, как далеко они от Хары. «Выше» — не значит «лучше».
— Я бы считал, что Хара находится на самом верху. Это гораздо приятнее.
— Мертвым должно находиться внизу. А мы мертвые, Лэйми. Разве мы едим? Разве у нас бывают дети? Наши тела — не более, чем имитация плоти, за время существования одной личности не подверженная каким-либо изменениям. В сущности, мы все не более чем призраки: в своих мирах мы умерли давным-давным давно. Но нам дали второе бытие — и мы благодарны за это.
— С детства ненавидел метафизику, — Лэйми поёжился. — Какой толк в этих рассуждениях? Вы здесь — и вы живые. Разве не так?
Симала рассмеялась.
— Так, разумеется. Хара — престранный мир, но у нас было время привыкнуть. Я возрождалась два миллиона раз. И я помню фрагменты, относящиеся к каждой из этих жизней. К каждой, Лэйми!
— И ты помнишь, что происходило в течение двух миллиардов лет?
— Нет, разумеется. Память и так сохраняет далеко не всё. К тому же, почти половину этих двух миллиардов лет Хара была Отрезана, погружена в сон и я не застала её Начала. И потом, чем дальше в прошлое — тем дольше нужно вспоминать. То, что относится к этой моей жизни, вспоминается сразу, но чем дальше в прошлое — тем больше нужно времени. Это как разматывать клубок — всё вглубь и вглубь. Чтобы добраться до самых первых воспоминаний, мне нужен день упорных размышлений. Тут нет суток, но мы ощущаем течение времени. Это дар Хары — как и абсолютная память.
— И что там, в самом низу?
Симала какое-то время молчала.
— Мне не хочется вспоминать об этом, Лэйми. И никому из нас не хочется. Там страдание и тьма. Мир тогда был совершенно другим. Власть Тэйариин не распространялась на все его области. У каждой было свое начало. У нас всё началось во тьме. Долгая, долгая ночь — дольше, чем ты можешь представить себе…
— Я могу представить, — Лэйми смотрел ей в глаза. — Я был в этой тьме. Она до сих пор существует.
— Теперь уже нет, — глаза Сималы, громадные, казались темным пламенем. — Падение Хониара уничтожило и её. Но сколько ещё осталось таких напоминаний о прошлом? Много, слишком много. Ты был во мраке недолго — а я прожила в нем тысячи жизней. Если я дам волю этим воспоминаниям, они уничтожат меня. Большая часть обитателей Хары помнит об этом. Некоторые даже могут вспоминать. Мэтлай, например. Спроси его — и он тебе расскажет. Но это будет слишком длинный рассказ.
Лэйми почувствовал озноб. Теперь он понимал, почему жители Хары так часто выглядят хмурыми; было ещё удивительно, что они вообще не разучились улыбаться. Однако же — не разучились, а раз так — то мрак не в силах был их одолеть. Но всё же…
— Тут есть… существа из тьмы?
— Мроо? Нет. Они все не имеют душ; по крайней мере, им нет сюда входа. Хара очень придирчива. Она не допускает ошибок.
— И леров… подмененных, тоже нет?
— На этот вопрос я не могу тебе ответить. Подмененные — такие же люди, как и мы с тобой. Пока они живы — подмена никак не проявляется. Впрочем, Харе видней…
— Она… говорит с вами?
— Нет. Она делает то, что делает. Не больше, и не меньше. Может быть, в будущем это изменится, но вот когда — я не знаю. Ты хочешь ещё что-то знать?
— Уф! Нет. Я устал.
Лэйми и в самом деле устал — не физически, но ему очень нужно было полежать и обдумать услышанное. Симала не собиралась мешать ему.
— Возможно, мы ближе друг другу, чем думаем, — тихо сказала она, обернувшись у входа. — Мы встретимся вновь, когда ты пожелаешь этого.
Глава 3:Нэйит и Олько
Лэйми лежал, растянувшись на животе, и, положив голову на скрещенные руки, угрюмо смотрел на выход из своей комнаты. У него было скверное настроение. После той первой встречи Симала куда-то исчезла и он сомневался, что сможет увидеть её вновь; он чувствовал себя обманутым, даже преданным, а после разговора с группой, занимавшейся Джангром — ещё и совершенно выжатым. Ему не хотелось ничего делать.
Он не закрыл входа и потому не удивился, когда Охэйо ловко, одним движением, проскользнул внутрь. Аннит был в своей обычной одежде — он не хотел походить на обитателей Хары. Его густые волосы были спутаны и влажно блестели. Его глаза блестели тоже; гораздо ярче.
— Ты был в Море Снов? — спросил Лэйми, не изменяя позы.
— Был, — слабо улыбаясь, ответил Охэйо. — Я купался. Вода, кстати, теплая.
— Купался?
— В этом есть что-то странное? Входя в Море Снов вовсе не обязательно касаться их. Можно просто поплавать. Между прочим, меня пригласили харранцы. Они часто так делают. Советую попробовать. Я даже немного подремал на плаву.
— Приснилось что-нибудь?
— Так, ничего важного, — Охэйо встряхнул волосами, потом достал из кармана на рукаве гребень с ручкой и стал причесываться. — Мэтлай похож на меня. Я словно в зеркало смотрелся. И не только снаружи. Внутри тоже. Мы с ним как братья — даже не скажешь, кто старший.
— Тебе здесь нравится?
— Здесь, наверху, можно летать. Точно отталкиваясь, набирать очень большую скорость. Даже если во что-то врежешься — с тобой ничего не будет, разве что искры из глаз посыплются и в голове зазвенит, но это быстро проходит. И они все тут красивые. Почему бы и нет?
Лэйми невольно улыбнулся, встал и, пользуясь небольшой силой тяжести, одним громадным прыжком подплыл к нему. Они сели на пятки, друг против друга.
— Они создали специальную группу для изучения моего архива, — убрав гребень в карман, сказал Охэйо. — Хорошо хоть, только мне позволили решать, что им показывать, а что — нет. А вот все драгоценности я раздарил. Сомневаюсь, что они когда-либо пригодятся мне. Они радовались, как дети. Ещё больше они радовались моему архиву — он позволяет закрыть сразу множество пробелов в их познаниях. А многое в нем, как мне объяснили — просто чушь. Короче, было интересно.
— А леры? Куда они делись?
— Унвин и Сарини уединились — кажется, они без ума от того, что здесь мальчики и девочки уравнены в некоторых… возможностях. Впрочем, когда я в последний раз их видел, это занятие уже успело им надоесть. Маахис почти всё время был со мной. Он изо всех сил старался быть полезным, но толку от него немного. Он хороший боец, но никудышный ученый. Всё время пребывает в мрачных размышлениях. Должно быть, жалеет о том, что не сможет меня замучить — здесь можно чувствовать боль, только недолго и несильную. Если это его огорчает, он делает вид, что ни о чем таком даже не думает. Может, он и не так плох, как старается выглядеть.
— А Маула?
— Она умная девушка. Нет, в самом деле. Умнее я ещё не встречал. Она даже умнее меня. Рядом с ней я иногда чувствую себя мальчишкой, — Аннит смущенно рассмеялся. — А иногда наоборот, потому что математика у неё скверная. Но это я могу исправить. У неё есть несколько интересных идей…
— Вы занимаетесь с ней математикой? Ничем больше?
— Нам это нравиться. Потом, быть может. Сейчас у нас есть более интересные занятия. Мы исследуем производство вещей; Хара создает только то, что не повредит ей или кому-то из её обитателей. Каждый на протяжении жизни получает только одну вещь, с которой рождается; если кто-то гибнет в Море Снов, то его вещи гибнут вместе с ним. Обычно их оставляют наверху — тогда они переживают хозяина и в Харе накопилось множество довольно интересных штуковин. Назначение некоторых никому не понятно. Плохо то, что Хара работает уже на пределе возможностей: я не представляю, что здесь можно улучшить… — Охэйо вдруг замолчал и прислушался.
Лэйми тоже повернул голову. Из коридора доносился шум: кто-то громко призывал всех идти на собрание.
— Что-то случилось, — Охэйо ловко поднялся на ноги. — И наверняка скверное.
— Нападение?
— Нет, вряд ли. За всю её историю на Хару нападали восемь раз. Как видишь, она до сих пор существует. Ладно, хватит гадать. Пошли!
Они собрались в общем зале: пятьдесят восемь харранцев и трое чужаков. Сарини и Унвин отсутствовали. Впрочем, едва ли кто-либо обратил на это внимание.
— Плохие новости, — говорил Мэтлай. Он сидел в центре зала, привычно скрестив босые ноги. — На планету Лахха, населенную людьми, проникли Мроо — из какого-то другого мира, подобного Джангру, через квантовые ворота, оставшиеся после колонизации в работоспособном состоянии, но с Мааналэйсой уже не связанные. Должно быть, это какая-то экспериментальная модель, недостаточно эффективная, чтобы перебрасывать материальные предметы, однако способная воссоздавать заново те паутины энергии, которые составляют разумные сущности Мроо. Они открыты уже давно, — он говорил это, очевидно, специально для пришельцев. Остальные, судя по скучающим лицам, всё это знали. — Мроо, в их естественной форме, не способны обращаться с предметами, но зато способны вселяться в тела людей и полностью подчинять их. Сейчас этот процесс идет чрезвычайно активно. Жертвы очень большие. Группа, которая занимается Лаххой, просит нас вмешатся и помочь — их сил не хватает. Впрочем, их всегда недостаточно. Отправляемся немедленно. Вопросы есть?