оже блестело смутное море — уже другой океан, попасть в который из этого можно было лишь преодолев десятки тысяч миль — и то, что он был сейчас, наверное, единственным человеком, видевшим их одновременно, тоже было неотъемлемой частью его радости.
Дядя Нэйит — в прошлом капитан крейсера, а ныне владелец крупной судоходной компании — произвел на него очень глубокое впечатление. Он на него, возможно, тоже — во всяком случае, ожидаемые слова о беспутных племянницах, подбирающих всякую гадость, произнесены так и не были. Более того, капитан (так его все тут называли) спокойно выслушал сбивчивую историю явно спятившего молодого человека — после чего Найко без особого удивления узнал, что с одержимыми сталкивался не только он один — и что ему, возможно, повезло больше, чем всем остальным. После чего ему было предложено завтра же явиться к начальнику службы безопасности, который подберет ему подходящего наставника — а тот, в свою очередь, поможет молодому человеку приобрести подходящую к его склонностям работу. Олько был не вполне согласен с этим — в конце концов, он не хотел расставаться с родителями — но у него хватило ума не спорить. Это было всё равно бесполезно — да и просто глупо. Так или иначе, он должен был начать жизнь заново — потому, что изменился сам.
Противоборство у зеркала заняло больше десяти часов — всё это время его душа плыла в смутных объятиях кошмаров, слишком реальных для сна. Олько было трудно их описать — но не потому, что он плохо их помнил. Напротив, все эти вещи отлично сохранились в его памяти, — но ему не хватало нужных слов и хотя бы их он должен был узнать. Во время этих видений он испытал вещи, казалось бы, невозможные. Олько был готов поклясться чем угодно, что его мозг не мог породить их — он просто на такое не способен. Более того, он был уверен, что мир, который он видел, точнее, несколько миров, действительно существуют — конечно, где-то ещё, далеко, но тут он понимал немногое. Однако теперь он знал, что обладает силой, которая позволила ему пройти через это. Капитан предложил ему записать всё увиденное, систематизировать и потом втроем спокойно обдумать. Но никому не показывать — потому, что есть вещи, о которых лучше молчать.
В Море Снов можно было войти вместе — но возвращались из него поодиночке, потому что у каждого сна был свой срок. Однако, едва Лэйми успел добраться до своей комнаты, в ней появился Охэйо — с влажными, ещё не успевшими высохнуть волосами. Он ухитрялся выглядеть веселым и злым одновременно. Отмахнувшись от вопросов Лэйми, он, в свою очередь, стал расспрашивать его. Когда Лэйми рассказал всё, Аннит вдруг рассмеялся.
— Похоже, здесь произошла путаница, — успокоившись, сказал он. — Я думаю, моё приключение подошло бы тебе куда больше. А твоё, соответственно — мне. Впрочем, и так всё вышло совсем неплохо.
— Так что же с тобой было?
— Я стал двенадцатилетним мальчишкой. Само по себе это, наверно, хорошо, — но, во-первых, он был исполосован кнутом от плеч до пяток, во-вторых, заперт в вонючем подвале, и в-третьих, этот подвал принадлежал какому-то извращенцу, который решил с ним позабавиться, — Охэйо вновь рассмеялся, теперь уже зло. — Должно быть, он здорово удивился, когда забитый мальчик пнул его между ног изо всех сил, какие у него только были. Потом, правда, было уже не так весело. Он быстро очухался и попробовал меня задушить. Я выцарапал ему глаза — они совсем не такие прочные, как мне казалось — и он тут же сдох. Надеюсь, что от боли.
— Тебе не кажется, что это — немного слишком?..
— А что мне было делать? Нельзя так обращаться с детьми — у меня кожа была едва ли не наполовину ободрана. Я бы сломал ему шею, но у меня не хватило сил. Я сделал то единственное, что мог. Ничего больше. Потом на шум прибежали охранники. У этого гада под подушкой был пистолет. Я убил их, а когда сбежались остальные — убил остальных. Их там и было-то всего пятеро. Но зато дом, Лэйми… в жизни не видел столько барахла. Я хотел его поджечь, но передумал — вещи ведь не виноваты, что достались мерзавцу. Я просто собрал что поценнее в сумку и смылся. На этом всё кончилось. Я оказался здесь, — а тот мальчишка, надеюсь, справится там. Хорошо, что я мог управлять его телом с самого начала. Иначе… — Охэйо поёжился. — Помнишь, как дома, в Хониаре, мы играли в «Брешь»? Сколько раз нас заедали эти пятнистые твари, которые появлялись совершенно неожиданно и где угодно? С тех пор я так и остался испуганным, но если бы не это — я бы не справился. Теперь, так или иначе, работа сделана. И хорошо сделана. И у тебя, и у меня. Уф!
— Аннит, а как это всё получается? — осторожно спросил Лэйми. — То есть, принимается это естественно, но я не могу объяснить, что со мной происходит.
— Я могу объяснить — так, как мне представляется, но это представляется очень логичным. Как ты знаешь, взаимодействия между частицами осуществляются с помощью виртуальных частиц — точно таких же, только не обладающих массой. А взаимодействия между самими виртуальными частицами не несут и энергии — хотя обмен информацией происходит, только мы его, естественно, не видим. Теперь представь, что частицы нашего мозга так организуют этот обмен, что возникает как бы их копия — клубок волновых квантовых функций, биллионы импульсов, отражающихся от мгновенно возникающих и тут же гаснущих виртуальных зеркал. Это и есть душа. Остальное уже просто — наполовину ты был там, наполовину — здесь, в Харе; виртуальная квантовая сущность, копия твоего сознания, разделилось на две, в то же время единых. Это давным-давно известный эффект. Другое дело — найти вторую подобную сущность и слиться с ней. Это гораздо труднее и в естественной физике, конечно, невозможно. Однако, если представить, что квантовые функции имеют голографические свойства, то есть, каждая точка пространства содержит полное их описание, то… — Охэйо продолжал рассуждать, но уже, скорее, для себя, увлеченный открывшейся перспективой. Лэйми плохо знал квантовую механику и не мог понять, как одна частица может «чувствовать» поведение другой, не обмениваясь с ней энергией — не говоря уж о неисчислимом их множестве, составляющем его душу или мозг. Но он чувствовал, что сможет понять это — если проживет ещё миллион лет.
Когда Охэйо ушел, Лэйми вновь растянулся на постели и задумался. Вдруг он с удивлением понял, что ему скучно. Никаких дел не было. Единственное, что он мог сделать — это поговорить с другими харранцами из его группы, но они ещё не вернулись или пошли сперва в какое-то другое место. Теперь он начал понимать, почему «надводная» жизнь Хары была так бедна: именно это заставляло её обитателей вновь и вновь уходить в Море Снов и исполнять то, для чего они были предназначены. Всё это было, конечно, хорошо, но вот что делать ему? Сейчас? Не придумав ничего лучшего, он сам отправился к Охэйо — в надежде, что тот сможет найти ему занятие получше.
Аннит сидел на полу своей комнаты, глубокомысленно трогая пальцы босых ног. Взглянув на Лэйми, он улыбнулся.
— Помнишь серебряные колечки, которые так тебе не нравились? Так вот: Харе они тоже не понравились. Их нет. И дырочек для них тоже нет, — он продемонстрировал перепонки между пальцами ног: они были совершенно целыми.
— Неужели это тебя огорчает? — удивился Лэйми.
— Как бы сказать… Я отдал за них пятьдесят марок, не говоря уж о том, что всё это было больно. Дырочки, правда, ужасно чесались, а кольца цокали, когда я ходил босиком. Короче, я рад от них избавиться. Но из того, КАК они исчезли, следует, что это тело — уже не моё собственное. Как и твоё.
— А что же?
— Имитация. Неизвестно что. Что мы могли ещё потерять? Мы даже ведь не помним, — Охэйо со злостью хватил кулаком по стене. — Мне даже не больно. У, дрянь! — он выхватил кинжал и ударил в собственную ступню.
В следующий миг вспыхнуло белое пламя.
Это было похоже на взрыв: яростный конус белого, ослепительного света. Охэйо вдруг коротко, пронзительно вскрикнул. Лэйми успел заметить, что кинжал прошел насквозь: в ступне открылось сияющее отверстие, потом оно мгновенно затянулось. Охэйо выронил кинжал и удивленно смотрел на свою босую ногу. Никаких следов раны не осталось, но сам он вдруг покраснел — так сильно, как краснеют только люди с белой кожей. Лэйми увидел, что даже его предплечья залились краской.
— Извини, — пробормотал Аннит.
— Почему? За что? — Лэйми ошарашенно смотрел на друга.
Охэйо недоуменно взглянул на него и вдруг улыбнулся.
— Я всегда считал себя храбрым юношей. В смысле, если меня схватят какие-нибудь враги и начнут пытать, я буду только смеяться им в лицо. Только эта боль оказалась столь сильной, что я просто не мог её выдержать. Если я бы мог от неё избавиться, предав тебя, например, я бы это сделал. Так что — извини. Я могу предать тебя.
Лэйми молча смотрел на него. Вдруг Охэйо засмеялся.
— Должно быть, от боли у меня помутилось в голове. Просить извинений за возможное предательство… Как будто предательство можно простить. Ну не кретин ли я?
— Но ты же не хочешь…
— Нет, не хочу. До тех пор, пока могу терпеть. А терпеть я смогу немного. Ну-ка…
Охэйо поднял кинжал и вдавил острие в свою кожу, на сей раз — очень осторожно. Вновь вспыхнуло белое сияние — чистый, пронзительный свет. Охэйо прикусил губу, его лицо стало напряженным, словно высеченным из камня, по телу пробегали быстрые, короткие судороги. Наконец, взвыв, он зашвырнул кинжал в угол комнаты.
— У! Знаешь, боль, сама по себе, не страшна. Я испугался, что сойду с ума… и, может, так могло быть. Как бы то ни было, но я трус. Я даже и молчать не смог. А мальчик должен страдать молча.
— Почему?
— В самом деле? Я не знаю. Просто мне кажется, что так должно быть. В первый раз ничего не было, помнишь? Так что мы с Сс`нг`г`хаа — теперь собратья по плоти. Я представляю, что он чувствовал. Брр! Никогда не думал, что придется бояться серебра. Мы с тобой — тоже теперь оборотни. Ещё нам надо бояться осиновых кольев, чеснока, соли, солнечного света, проточной воды, священных символов… что там ещё? — и при этом даже не иметь возможности перекинуться каким-нибудь саблезубым енотом. Теплой крови я, правда, тоже не хочу. Лет в пять я её попробовал — своей, конечно, пр