ти жаль, почти, но не более того. Да, он милый, добрый, безобидный, но даже безобидные могут причинить зло. Слоняются тупо в темноте, переворачивают все, совершают большие ошибки. И он напугал мою Джуни.
– Жаль, что мы не можем напустить его на Райана, да? – говорю я. – Или Райана напустить на него. Пусть бы уничтожили друг друга.
Джун смотрит на меня, приоткрыв свой ротик.
– Шучу, – говорю я. А она смотрит на меня взглядом «в каждой шутке есть доля шутки». Умная девочка.
В голове со страшной силой плодятся мысли. Тысячи, миллионы мыслей родятся, пока я успеваю открыть рот:
– Не волнуйся, Джуни. Обещаю, мы все придумаем. – Мы? Да я уже сама все придумала. Вижу, она начинает расслабляться. Знает, я обо всем позабочусь. И о ней позабочусь. Вот и хорошо.
Стараюсь сохранять спокойствие. Хотя на самом деле… теперь страшно мне.
Потому что время пришло. Мне от нее кое-что нужно. Очень-очень. И если она откажется, ничего не выйдет. А должно выйти. Ты с нами, Джей? Сказала, что со мной. Это так, я знаю. Но должна в этом убедиться.
Поэтому я открываю рот и спрашиваю.
Глава 38
Джун
Я сказала «да».
Всегда буду говорить «да».
Начиная с этого момента, о чем бы она меня ни попросила, скажу «да». Таков мой ответ.
Как может быть иначе?
Кроме того, он заслуживает и чего похлеще.
Набираю в грудь воздуха и задерживаю дыхание. А потом нажимаю кнопку звонка. Слышу, как он звонит за дверью, а потом умолкает. Пару секунд все тихо. Во всем доме тишина, словно там никого нет. «По вторникам Вильям не оперирует, – сказала Делия. – А мать поехала к сестре погостить. Он будет дома. Один». Машина стоит на подъездной дорожке. Может, он спит. Может, не собирается открывать.
И тут я слышу голос:
– Подождите!
Пять… Четыре… Три… Два… Один… Вот оно, получается.
Дверь распахивается, и передо мной Вильям, большой, в облегающей вишневой рубашке. Губы у него толстые и сухие, бесцветные. Делия всегда говорила, что многие считают его красивым. «Его пациентки вечно на него вешаются, – сказала она. – Видно, у них от рака крыша едет».
– Добрый день, – говорит он и проводит рукой по водянистым голубым глазам, по лицу. – Чем обязан?
Думаю о словах Делии, о том, как у нее дрожал голос, когда она говорила: «Вильям должен быть за решеткой, но он туда вряд ли попадет…»
Меня внезапно охватывает гнев. Хочется схватить керамический горшок с крыльца и стучать ему по черепу, пока у него все зубы не вывалятся и не останется ничего, кроме кучки переломанных костей.
Но делаю над собой усилие и грустно улыбаюсь.
– Добрый день, мистер Гроссвелл. Меня зовут Джун. Я подруга Делии. То есть была ее подругой. Раньше я часто здесь бывала.
Мне надо успокоиться и говорить медленно. А то заметно, что я нервничаю. «Ведь я единственный свидетель, – сказала Делия. – И меня больше нет».
Вильям моргает. У него такой вид, словно он понятия не имеет, кто я такая, да и Делия тоже, но потом выражение его лица постепенно меняется, типа он обрабатывает информацию в нормальном режиме.
– Верно. Ну, конечно.
– Я пришла, потому что… – Делаю паузу, подбирая слова. – Последнее время мы с Делией не виделись, поэтому мне так тяжело и…
Мы столько раз все это репетировали. Он должен поверить, что я понятия не имею о том, что произошло, и что он пытался сделать. Он должен поверить: ему ничего не угрожает. Но, как и Делию, которая наивно полагала, что ей ничего не угрожает в собственной спальне, его ждет облом.
– Мы в школе готовим фотоколлаж, – продолжаю я. – И я подумала, может, вы позволите мне взглянуть на старые альбомы и одолжите несколько фотографий Делии. Например, когда она была ребенком.
Вильям стоит с непроницаемым выражением лица.
– Кажется, я вас припоминаю. Вы частенько здесь бывали. – Он молчит, прикрыв глаза. – И оставались на ночь.
Киваю, а сердце бешено стучит.
– Мы с Делией расстались. К сожалению, я была не самой лучшей подругой.
Мне показалось или он на самом деле вздохнул с облегчением?
– Не надо себя винить. У нее был трудный период, особенно в последнее время. – Он качает головой, а я думаю: «Особенно из-за тебя. Из-за тебя, кусок дерьма». – Заходите, пожалуйста.
Вхожу в холл, и он закрывает за мной дверь.
Ведет меня через кухню по мягкому бежевому ковру в гостиную.
– Мать Делии хранит несколько альбомов, – говорит Вильям, а я засовываю руки в карманы: мне очень хочется стиснуть кулаки, накинуться на него и убить.
Он открывает деревянный шкаф и достает с нижней полки старенький альбом со стертой бордовой крышкой из искусственной кожи. Кладет его на журнальный столик рядом с толстой иллюстрированной книгой о природе и кипой газет. Потом поворачивается и смотрит на меня.
– Ее мать хранит оригиналы всех снимков в компьютере. Думаю, она не будет против, если вы возьмете несколько фотографий. Будет рада, если… – Замолкает, сжимает губы и с усилием глотает. – Будет рада, что сделала вклад. Она хотела, чтобы на похоронах были только самые близкие. И сказала, что какое-то время не может здесь находиться, так что… – Он смотрит на меня, словно хочет закончить фразу, но потом направляется к двери.
Нет, нет, нет. Он должен оставаться рядом со мной и смотреть фотографии. Чтобы я могла сделать то, зачем сюда пришла.
– Скажите мне, если вам что-нибудь понадобится, – говорит мужчина. – Я буду… – Кивает в сторону кухни.
И что теперь?
Беру альбом и кладу себе на колени. Вот Делия, лет семи или восьми, передних зубов нет, стоит с велосипедом. Делия ест мороженое. Делия с черепашкой. Делия только что родилась, даже глазки еще не раскрылись – я все это много раз видела. «Неужели я была такая маленькая?» – всегда удивлялась Делия, словно не верила, что это она, словно никто на земле не бывает младенцем.
Выбираю несколько снимков. Потом встаю и иду на кухню.
Джуни, ты наш лучший шанс. Он тебя вспомнит. Он тебя впустит в дом.
Вот он сидит за кухонным столом, в левой руке толстенный медицинский журнал, а в правой большая голубая кружка.
Кружка с его любимой диетической колой. Он пьет ее литрами из большой кружки. Считает, это придает ему мужественный вид. Всыпешь ему туда, он ничего не заметит.
Опускаю руку в карман и сжимаю в ладони крошечный пакетик. Эшлинг дрессировала меня битый час. Она большой спец по таким фокусам: незаметно прячет в руках предмет, а потом он откуда ни возьмись появляется. «Ну, ты прям факир», – сказала я. «Просто у меня большой опыт», – ответила она и переглянулась с Делией, а я поняла, у них есть какая-то общая тайна.
Вильям поднимает глаза от журнала.
– Вы нашли, что искали?
– Да, есть очень удачные снимки, – говорю я и показываю отобранные.
Смотрю на его кружку – голубая эмаль с зелеными каплями, а внутри темно-коричневая газировка с кубиками льда. Мне нужно всего пять секунд. Даже четыре, если поторопиться.
– Извините, а можно мне стакан воды?
– Разумеется. Простите, что сразу не предложил.
Он встает и идет достать мне стакан. Вот он, мой шанс. Сердце сейчас выпрыгнет из груди.
Подхожу к столу, делаю вид, будто интересуюсь онкологической хирургией. Вот моя рука над кружкой, в ладони пакетик. Я вся мокрая от страха, и внезапно пакетик выскальзывает из ладони и падает в напиток, розовым кексиком кверху.
Черт!
– Вам со льдом? – Вильям стоит у холодильника, спиной ко мне.
Рука у меня дрожит.
– Да, если можно. – Голос тоже дрожит. Сейчас он заметит. Обернется и увидит, что я делаю. И что тогда?
Вильям бросает в стакан пару кусочков льда. А я лезу в его кружку, вылавливаю пакетик и прячу себе в карман. Лед позванивает в стакане. Вильям подходит с моей водой. На столе капельки диетической колы. Промокаю их краем рукава.
Вот он рядом со мной. Чувствую, что краснею. Снова засовываю ладонь в карман. Он смотрит на меня, сжимая в руке стакан.
Боже праведный, он все видел. Мне надо бежать. Со всех ног.
– Знаете, – тихо говорит он, – думаю, в подвале есть еще несколько альбомов. Хотите взглянуть?
Пронесло. Пока.
Помню, Делия как-то сказала, что он не разрешает матери держать многие их вещи в доме. «Это твоя бывшая жизнь, – подслушала Делия их разговор. – И ты не должна больше о ней думать». Делию больше всего возмущало, что мать даже не пыталась с ним спорить. Просто согласилась.
Он поворачивается и улыбается мне – тепло и по-дружески. У меня все переворачивается внутри.
– Давайте пойдем и посмотрим. – Поднимает кружку и делает глоток.
Внезапно понимаю, что меньше всего хочу спускаться с ним в подвал. Ведь он может попробовать сделать со мной то, что пытался сделать с Делией. Не уверена, что у меня такие же острые зубы, как у нее. Да и руки не такие проворные. Плевать. Если не пойду с ним, ему сойдет с рук сделанное. А этого я хочу еще меньше.
– Хорошая мысль, – говорю я.
Он открывает дверь в подвал и протягивает мне руку.
– После вас. – На лестнице тесно, и мне приходится протиснуться рядом с ним. Спустившись с лестницы, мужчина включает свет. Окон здесь нет. Пахнет новым ковром и землей. Вдоль стен дешевые книжные полки, кожаный диванчик, большой, новый на вид телевизор и груда картонных коробок в углу.
– Думаю, альбомы в одной из коробок сзади, – говорит он. – Можете сами порыться. – И машет рукой, типа валяйте. Наклоняюсь и чувствую, что он смотрит мне в спину, точнее, на задницу. Сейчас меня стошнит. Я должна это сделать, покончить со всем этим. Но как?
Хватаю коробку. Она тяжелая, но не очень, вполне могу ее поднять, но тут… мне приходит в голову мысль. Тяну коробку, отпускаю, потом снова тяну, тяжко вздыхаю. Делаю передышку и тащу.
Поворачиваюсь к Вильяму, делаю мордашку попроще.
– Извините. Коробка такая тяжелая. Может, вы мне?..