Серафима наполнила едой большую тарелку и снова отошла к реке, но теперь решила пройтись немного вдоль берега. Вскоре она оказалась в небольшом лесочке и, сделав несколько шагов, услышала голос Вероники. Она хотела ее окликнуть. Но замерла, услышав ее слова:
– А я говорю тебе, что если ты не пойдешь мне навстречу, я устрою скандал. И плевать мне на все последствия.
Мужской голос отвечал ей:
– Зачем это делать? Мы можем все решить мирным путем.
– Что ты имеешь в виду?
– А что ты хочешь?
Раздался тихий смех.
– Это мне нравится больше. Для начала я бы хотела, чтобы ты оставил свою эстонскую сучку. Это мое первое пожелание. А потом – посмотрим…
– Это невозможно. Она моя жена, мать моей дочери. Вероника, говори более определенно. Спустись с небес на землю. Я предлагаю договориться на разумных основаниях. В конце концов, лишняя огласка не нужна ни мне, ни тебе.
– «Разумные основания», – протянула Усольцева. – Что же ты раньше не говорил об этом, когда вешал мне лапшу на уши? И обещал…
– Вероника! Вернемся к сегодняшнему дню.
– По твоей вине я сделала аборт. – Раздалось всхлипывание.
Серафима чувствовала себя крайне неловко, ей хотелось спрятаться. Но куда? В любой момент эти двое выйдут из своего укрытия и обнаружат ее. Она отступила за куст. Сейчас слышно было хуже, но все же разобрать диалог можно было.
– Как мы можем договориться? Только не выдвигай нереальные требования.
– Как? Наличными двести тысяч.
– Рублей?
– Долларами!
– Вероника…
– Мне тоже нужно на красивую жизнь.
– Я не могу здесь больше находиться с тобой и разговаривать. Меня могут искать.
– Ничего страшного. Потерпят. Я от этой суммы не отступлю.
– А если я откажусь?
– Я помню смерть Алены Розовой, которая мешала тебе. Разве не так?
В ответ раздался какой-то звук, потом приглушенный крик.
– Не шути так…
– А я не шучу… Пусти… больно…
Серафима быстро выдвинулась из своего укрытия и направилась к столам. Она шла не оборачиваясь и только через пару минут остановилась и посмотрела туда, откуда вышла. Сначала в поле зрения попал Сергей Мосолов, спустя некоторое время появилась Вероника. Увидев Серафиму, она направилась к ней.
– Скучаешь? – спросила та как ни в чем не бывало.
– Разве тут заскучаешь? Смотри сколько людей, стол какой накрыли… – нарочито затараторила Серафима. – Не пожалели ничего ради гостей и праздника.
– Мосоловы любят пыль в глаза пускать. Что есть, то есть. Все делают с размахом, демонстрируя всем, кто тут главный. Живут на широкую ногу.
– Ты куда пропала? Я тебя искала, но ты словно сквозь землю провалилась.
– Так. Задержал один человек. Думала поговорить кратко, но отделаться сразу не получилось, поэтому пришлось уделить тому типу больше времени, чем планировала.
– Ясно. А ко мне тут один хмырь пристал. Павел Дмитриевич. Такой лысеющий мужчина. Похож на сатира.
– А… Паша… шестерка Элеоноры. Мальчик на побегушках. Готов исполнить любое ее желание. Чего он хотел?
– Ничего. Прощупывал меня как новенькое лицо. Вопросы разные задавал. То да се. Зачем я сюда приехала, где работаю, кто меня сюда привел. Такой допрос с пристрастием – пришлось мне оборвать его и оставить в одиночестве. По-моему ему это не понравилось, еще не все разузнал.
– Да. Это он умеет. Старается ради хозяйки. Та любит все обо всех знать. Информация, как ты знаешь, в наше время – это сила и капитал.
Прямо на них бежала маленькая дочка Мосолова. За ней – мама. Эстонская сучка, как сказала о ней Вероника.
– Агнесса! Агнесса! – звала девочку мать.
При виде жены Мосолова по телу Вероники прошла дрожь. Она побледнела и отступила на два шага назад.
– Давай побудем тут минут десять и пойдем. Не против? Что-то у меня голова сильно разболелась. Что нам тут делать? Отметились, и ладно.
– Нет. Не против. Я и сама хотела тебе это предложить. Но ты меня опередила.
Но тут к ним подскочил Павел. Расшаркался и занял беседой. Только они собрались уходить, как хозяйка стала говорить торжественную речь. Она отметила, что город хорошеет на глазах, в этом заслуга ее сына, и она горда этим. В таком духе она продолжала примерно минут десять. А потом подняла бокал с вином.
Отошли они от стола только через полчаса. Вероника быстрым шагом направлялась к парковке, Серафима – за ней, стараясь не отставать.
Они нырнули в машину. Вероника была раздражена и не пыталась этого скрыть.
– Лучше бы я туда и не ездила, – бросила она в сердцах.
– Что-то случилось? – осторожно спросила Серафима.
– Ничего. Кроме того, что все в жизни идет наперекосяк. А на таких мероприятиях это чувствуешь особенно остро.
Машина отъехала от парковки и вырулила на шоссе.
– Я тебя подкину до дома, а потом уже поеду к себе.
Постепенно Вероника прибавляла скорость. Внезапно Серафима почувствовала, что машину повело в сторону. Увидела рот Вероники, раскрытый в беззвучном крике. Ощутила першение во рту, толчок, и потом – полный провал…
Самая первая мысль была – жива я или уже нет? Но я могу формулировать мысли… стало быть, я все-таки жива…
Она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Она не понимала, где находится. Попробовала повернуть голову, и ее пронзила острая боль. И тут она вспомнила, как ехала с Вероникой в машине и как наступил ПРОВАЛ.
А что с Вероникой?
Серафима застонала и провалилась в забытье…
Глава седьмая. Античная драма в провинциальном театре
О чем нельзя говорить, об этом надо молчать.
Когда Серафима открыла глаза, то увидела склонившегося над ней Гришу.
– Ты? – попыталась улыбнуться она. – А как ты сюда попал?
– Ну, тоже мне бином Ньютона. Потряс хорошенько твою сеструху. Она и раскололась. Ты почему-то решила скрыть от меня свое местонахождение. Вот мне и пришлось узнавать все окольными путями.
– Ни с того ни с сего решил меня разыскать?
Гриша почесал затылок.
– Хочешь верь – хочешь не верь. Какие-то странные предчувствия меня одолели. Никогда не увлекался мистикой. А тут… Что-то в голову всякое полезло. Как оказалось, я прав. Приехал сюда и первым делом уже на вокзале узнал местные новости. Об этой катастрофе. Рванул сюда, меня просветили по поводу твоего состояния. И вот я перед тобой…
– А… – Серафима дотронулась до головы. Та болела. Более того, при прикосновении к ней как будто бы внутри вспыхивали тысячи искр…
– Ты Линке ничего не говори, не надо, еще разволнуется, примчится сюда… Не хочу ее без надобности травмировать. Потом все объясню.
– Ты с ней носишься как с писаной торбой. Оберегаешь от всего, можно подумать, тебя та катастрофа не коснулась и ты не переживала по поводу гибели родителей…
– Гриш! Не надо! Я выдержу. А вот Лина… – Она сделала попытку привстать…
– Лежи, лежи, врачи запретили тебе волноваться. Так что покой тебе прописан.
– Ты давно тут?
– Только сегодня приехал. Час назад.
Серафима поморщилась. Разговаривать тоже было трудно. При малейшем усилии перед глазами начинали со страшной скоростью вращаться круги.
– Я имею в виду тут, в палате.
– А… минут двадцать.
– Что ты делал?
– Смотрел на тебя. Не возбраняется? Ты вот скажи только одно: как тебя угораздило? Раньше у тебя тяги к экстриму не было. Или, как гласит одна поговорка: времена меняются, а с ними и люди?
– Не знаю.
В памяти всплыло, как они с Вероникой едут на машине. Вдруг крик Вероники. Все…
– Вероника? – беспокойно спросила она, пытаясь подняться. – Что с ней? Это молодая женщина, с которой я ехала в машине.
– Лежи уже! – грубовато прикрикнул на нее Гриша. – Тебе покой нужен. Я в курсе этой аварии.
– Вероника…
– Погибла на месте, – сказал Гриша, не глядя на нее. – Тебе еще, можно сказать, повезло. Ты как-то очень удачно катапультировалась. А Усольцева погибла, не приходя в сознание. Это чудо тебя спасло, так было бы два трупа. Это ужасно, как только подумаю… – Гриша покачал головой. – Вообще в этой истории много сумасбродства. Ты поехала, не сказав ничего и никому. Когда я тебе звонил, ты скрыла от меня факт своего приезда сюда. Я обиделся, но не придал этому значения. А если бы знал, то постарался бы уберечь тебя от некоторых странных поступков. Зачем ты оказалась здесь, к чему была эта таинственность? Ты только подумай, как же тебе повезло… Пусть это будет предостережением на будущее.
– Повезло! – эхом откликнулась она… слезы покатились по щекам…
– Ну ладно, не реви. Все, можно сказать, обошлось лучше, чем могло бы быть. Родилась в рубашке. Выйдешь отсюда, поставь свечку в храме.
– Что со мной?
– Раны незначительные. Еще полежишь пару дней, и выпишут. Прописан покой и минимум движений. Так что лежи и отдыхай. Когда еще такая возможность представится.
– Ты поедешь домой или будешь тут?
– Пока здесь. Уже прогоняешь?
– Нет, что ты! Просто не хочу обременять тебя своими обстоятельствами.
– Гордость паче унижения… Никого ты не обременяешь! Я же тебе друг? Друг! Вот и приехал навестить из чисто дружеских чувств. Что здесь не так? Лучше одной лежать и думать, что ты всеми позабыта-позаброшена?
Он посидел еще минут десять и ушел, оставив фрукты и пирог с капустой на тумбочке.
Есть не хотелось. Внутри была саднящая пустота. Серафима вспомнила Веронику, разговоры с ней, тот званый обед, купание в речке. Все это были разрозненные кусочки, которые не складывались в одну картину. У Вероники был враг, могущественный, беспощадный. Значит ли это, что он убрал ее, как только понял, что ее действия угрожают его планам? Даже если она его бывшая возлюбленная. Кого это интересует, если на кону стоят большие деньги. Он расправился с Вероникой чужими руками, подстроив эту катастрофу. Что делать Серафиме, когда она выйдет отсюда? Могут ли ее тоже убрать – как свидетельницу? Но она ничего не видела. Не сказала ли ей Вероника нечто такое, что она стала обладать тайной, притом – опасной? Мысли роились верткие, назойливые… Она вспомнила разговор, который подслушала на юбилейном вечере мамаши Сергея Мосолова. Шантаж со стороны Вероники. И как же быстро ее после этого убрали… Что-то здесь не сходилось…