– Он мне жизнь поломал! – бия себя кулачищем по груди, пропищало чудовище.
– Это вы называете жизнью? – искренне удивился Конфуций.
– Где мои дочь и жена? – поднимаясь с колен на счет «десять», спросил Иннокентий.
– В п-де! – пошутил генерал, укрываясь за дверью.
– Хам! – крикнул вдогонку Конфуций.
– Аленушка! – слабо позвал Иннокентий. – Але… – прошептал он и осекся…
92 …На пороге стояла Аленушка!
Но только он к ней потянулся руками, как она отшатнулась и крикнула:
– Стоять!
Иннокентий так и застыл.
– Чо надо? – спросила она, зевая и всем своим видом демонстрируя полное к нему пренебрежение.
Он было хотел ей сказать, что ему от нее ничего не нужно, кроме любви до гроба (о которой они, бывало, обнявшись, мечтали!), но, однако же, не сказал, и руки сами собой опустились.
Он так представлял эту встречу: за долгих семь лет – как семь жизней! – дня не проходило, когда бы он не вспоминал свою суженую!
И вот он стоял наконец возле и жадно смотрел на нее – и с трудом узнавал некогда любимые черты…
«Отекла, и смотрит на меня – как солдат на вошь!» – неожиданно с грустью подумалось ему.
– Вам чего, гражданин? – как пощечина вдруг прозвучал вопрос, повергший его в еще большее уныние (она его не узнавала!).
«Так, значит, она все забыла!» – терялся в догадках Иннокентий, чувствуя, как у него уплывает земля из-под ног.
– Вам кого? – повторила Аленушка.
«Я все помню, а она – ничего!» – мучительно соображал он, тщетно пытаясь свести концы с концами.
В его воспаленном мозгу с изуверской ясностью – будто в насмешку! – проносились прекрасные картинки из прошлого: вот они бегут под дождем, взявшись за руки, мокрые и счастливые; а вот они едут куда-то без цели одни в полуночном троллейбусе; или они же – она рядом с ним на скрипучем диване, а он возле нее!..
– Эх, подл человек! – донеслось до него исполненное глубокомыслия бормотание пернатого спутника.
Очнувшись, Иннокентий опять обнаружил себя стоящим перед закрытой наглухо дверью!
– …Хитер, и коварен, и непредсказуем! – явно шел дальше в своем рассуждении попугай.
– Но я же вернулся!.. – горестно пробормотал Иннокентий.
– Нельзя возвращаться туда, где тебя не ждут! – высунув клюв из клетки, с грустью констатировал Конфуций…
93 …Но когда Иннокентий, не послушавшись попугая, стал биться головой о литую металлическую дверь – то тут уже всякому терпению генерала пришел конец, и уж тут он разошелся и прошелся по нашему несчастному герою разрывными патронами из табельного автоматического оружия.
– Бах, ба-бах! – сладострастно покрикивал он, отвратительно скалясь.
– Бах, ба-ба-бах, ба-бах! – вторила ему Аленушка…
94 …Сквозь ночную Читу на бешеной скорости, оглашая удивленное пространство воем сирен, мчался специальный, тринадцатый дивизион милицейских машин.
Визжа тормозами, они обогнули вокзал, водонапорную башню, психбольницу «Ромашка», собачий питомник «Дружок», кафе «Незабудка», торчащий кверху шлагбаум и резко притормозили возле старенького товарняка.
Из головной машины с важным видом выбрался стриженный под полубокс великан в парадной форме генерала внутренних войск.
К нему немедленно подбежали и стали по стойке «смирно» еще двенадцать сотрудников правопорядка в масках.
Взводный, в погонах полковника, держал в руках клетку, покрытую тряпкой.
– Здорово, орлы! – торжественно поприветствовал их генерал.
– Здрав! жел! тов! г-рал (здравия желаю, товарищ генерал!) – как и положено по уставу, хором прокричали бойцы видимого фронта.
– Кто скажет, орлы, есть ли жизнь после смерти? – хитро прищурил глаза генерал.
– Никак нет! – дружно констатировали двенадцать настоящих мужчин, не раз глядевших смерти в лицо и знавших о ней не понаслышке.
– Так в чем смысл жизни, орлы? – сдвинул брови военачальник.
– В том! смысл! тов! г-рал! – что! нет! его! смысла! – уверенно отрапортовали двенадцать отборных молодцев.
– В таком разе, орлы, какой вывод? – потребовал резюме шеф явной полиции Читы.
– Все! доз! во! ле! но! тов! г-рал! – как один выдохнули бойцы.
– Вперед, – вдруг устало кивнул генерал.
– Впере-е-е-ед! – двенадцатью слившимися в один голосами откликнулись бойцы и разбежались по разным сторонам, занимая оборонительные позиции.
Четверо самых отборных по команде «взять!» извлекли из машины безжизненное, окровавленное тело и, весело раскачав, зашвырнули в зияющий мраком и отдающий смрадом вагон товарной кишки.
Туда же, во мрак, полковник следом закинул и клетку, покрытую тряпкой.
– Тов! г-рал! – зычно доложил командир элитного подразделения. – Нет! счастья! на земле! но! счастья! нет! и выше!
– Пора, брат, пора! – поглядев на часы, поторопил генерал.
– Поехали! – передал по цепочке полковник, сложив руки рупором…
95 …И долго еще глядел генерал вослед уходящему поезду…
96…В темноте слабо вспыхнул огонек, осветив лицо старого китайца по имени Лао Фу (похожего на Чан Кай Ши как две капли воды!).
– Да мы не одни! – удивился Конфуций.
– Похоже, что так, – подтвердил Лао Фу.
Разгораясь, масляный фитилек осветил лица еще пятисот двадцати трех китайцев, ехавших (нелегально!) в Москву на заработки.
Старый вагон был на треть доверху забит засранными унитазами, подлежащими реставрации, и еще на две трети – китайцами.
– Человека убили, гляди-ка! – участливо загалдели они.
– А что, нехорошо убивать человека!
– Некрасиво!
– Ясно по почерку, русская мафия!
– У мафии нет национальности!
– И жалости – тоже нет!
– И снисхождения – тоже нет!
– И совести!
– За что его так, интересно?!
– За любовь! – не удержался и выкрикнул Конфуций (всякого он повидал, а такого еще не видал!).
– Птица, поди, а по-нашему понимает! – уважительно зашушукались между собой китайцы.
– Да я много чего понимаю, ребята! – помалу оттаивая, похвастался попугай.
– И – зачем мы живем, понимаешь? – не замедлил последовать вопрос.
– Чтобы жить! – не раздумывая, откликнулся пернатый философ.
Наш герой недвижимо лежал на полу.
Лянь Тянь, ученик Лао Фу, старательно, по сантиметру омывал половой тряпкой из ржавого помойного ведра (другого просто не оказалось!) страшные, кровоточащие, рваные раны на теле Иннокентия.
Сам Лао Фу тем временем прилаживался губами к длиннющей, змеящейся полукольцами трубке из натурального бамбука.
– Так ты говоришь – чтобы жить? – рассеянно пробормотал старец.
– Именно! – убежденно подтвердила птица…
97 …По всему походило на то, что генерал на своего безответного соперника пороху не пожалел: тяжелые пули прошили кровавым узором грудь, плечи, живот, бедра, икроножные мышцы и голеностопы ног Иннокентия, от уха до уха практически отсутствовало лицо, чудом оказались незадетыми глаза цвета новой зари.
Лянь Тянь между тем засунул несчастному в зубы один конец змеящейся трубки, а другой, с мундштуком, – с поклоном подал Лао Фу.
– Споем, что ли, братья! – махнул он китайцам, и те, как один, немедленно грянули гимн про Великую стену в Китае.
Конфуций от нечего делать фальшиво подпевал.
– Ребята, погромче! – призвал их Лянь Тянь, и китайцы рванули погромче.
Покуда колеса стучали и песня гремела, старенький Лао Фу, подобно насосу, сосал и всасывал в себя воздух, на глазах рос и сказочно разрастался (даже китайцы такого не ожидали!).
Они уже потеснились, как могли, чтобы дать ему место, уже отовсюду неслись изумленные крики и вопли отчаянья – он же неуклонно расширялся и увеличивался, пока под его напором не раздулись сварные конструкции стенок вагона…
98 …Наконец Лао Фу присосался к трубе – и выдул в Иннокентия чуть ли не весь свой дух!
И тут же из запекшихся ран, как по волшебству, наружу стали выстреливать пули, одна за другой (как китайцы первыми изобрели порох – так они первыми научились от него, в случае надобности, избавляться!).
Из рваных отверстий на теле несчастного героя со свистом забили кровавые фонтаны.
Лянь Тянь, впрочем, тут же омывал раны и замазывал мазями из целебных трав, собранных в предгорьях Тянь-Шаня по весне, до наступления жары.
И долго еще китайцы тянули свою нескончаемую песню…
99 …Товарный состав мчался с востока на запад, преодолевая ночь и пространство, и вообще…
100 …В грязные щели вагона сочился жидкий рассвет.
На полу вповалку спали сморенные жизнью китайцы.
Иннокентий лежал на полу, закиданный тряпьем.
О том, что он жив, можно было догадываться по слабо пульсирующей жиле на шее.
У него в изголовье сидел, скрестив ноги, старец по имени Лао Фу, похожий как две капли воды на другого старца по имени Чан Кай Ши.
Он тихо молился, мерно покачиваясь в такт движению поезда.
Там же, поблизости, стояла и клетка с попугаем: он перышки чистил, сидя на жердочке.
– Ты как две капли воды похож на одного китайца, – сказал попугай.
– Все китайцы похожи, – не прерывая молитвы, заметил Лао Фу.
– Похожи на что? – удивился Конфуций.
– На китайцев, – последовал ответ.
Помолчали.
– Мир катится в пропасть, – вздохнув, констатировал попугай и добавил: – Но, правда, пока непонятно в какую.
– В большую, – недолго подумав, сказал Лао Фу и продолжил молитву.
– И что с нами будет? – спросил попугай.
– Не скажу, – усмехнулся старичок…
101 …Наконец Лао Фу протянул над безжизненным телом Иннокентия свои маленькие, похожие на детские руки и гортанно пробормотал слово, состоящее из шестидесяти трех букв (ни буковкой больше, ни буковкой меньше!).
И тут, вопреки всем витальным законам, Иннокентий вздрогнул – и снова застыл.
Утерев пот со лба, старец упрямо повторил то же самое слово, состоящее, как уже было сказано, из шестидесяти трех букв – ни меньше, ни больше!
На этот раз Иннокентий открыл полные страдания глаза и обреченно прошептал: