– Плевать! – отмахивалась Маруся, намекая на бескорыстный секс.
– Постыдитесь, мадам, я же вам в сыновья гожусь! – пристыдил проститутку сверхсрочник.
– Что?.. – она вдруг ослабила хватку.
– Старая млядь! – воспользовавшись минутой замешательства, отскочил и обидно выразился старшина.
– Что?.. – только и смогла повторить Маруся, без сил оседая на мокрый тротуар…
И снова на кладбище…
136 …Памятник заслуженному акушеру России, воссозданный в камне с тринадцатикратным увеличением (о чем сообщала бронзовая табличка на лбу повивального деда!), внушал смотрящим все известные чувства: от восхищения – до смущения!
На одной каменной ладони (размером с вертолетную площадку!) он держал новорожденного, а другой, журя, пошлепывал его же по каменной попке.
Каменный рот акушера при этом ехидно скалился из-под каменных усов: мол, давайте-ка, молодой человек, пожалуйте в этот мир!
Именно тут, в тяжелых ногах акушера, на мраморной могильной плите, заставленной гранеными стаканами с пойлом и горбушками хлеба, восседали: Джордж, облаченный в платье небесных тонов в кровавый горошек, и Иннокентий – в шикарном, в обтяжку костюме цвета загустевшего бордо в розовую полоску.
Оба по первому взгляду являли собой проходимцев из старого комикса про пришельцев.
– За мир во всем мире, поехали! – с нежностью напутствовал Джордж своего замечательного спасителя.
Иннокентий, придерживая лицо, медленно, по глотку (как это принято в Китае!), принял в себя содержимое граненой посудины.
– Как в школе учили, до дна! – похвалил его Джордж.
– Зар-раза такая! – выругался сверху попугай, успевший облевать лоб, щеки и грудь каменного гиганта.
– Это, поверьте, нектар по сравнению с тем, что люди вообще пьют! – мягко заметил крупье.
– Зар-раза, отр-рава и стр-рашный тор-рмоз на пути пр-рогрессивного человечества! – мрачно, с выражением запойной тоски прорычал Конфуций.
– О, вам, птицам, нас не понять! – добродушно воскликнул Джордж и залпом осушил стакан (вообще не глотая, как это принято в Сыктывкаре!).
Иннокентий с любезной готовностью протянул крупье ломтик ржаного хлеба.
– Вы очень добры! – поблагодарил Джордж, игриво поглаживая полутораметровую стопу Акушера.
– И кто это пойло придумал! – измученно простонал попугай.
– Люди! – ответил крупье, блаженно потягиваясь. – Все, что было хорошего на земле, не считая плохого, все придумали люди! – повторил он, сладко зевая.
– Разумеется, кто же еще! – с неким едва уловимым подтекстом откликнулся Конфуций.
Иннокентий молчал.
– Адам – вот прекрасное имя! – неожиданно возбудился Джордж и даже привстал на колени и умоляюще сложил руки на груди. – Позвольте мне вас называть: Адам!
– Адам, в переводе на старокитайский, означает: Жо! – немедленно припомнил попугай.
– Жо – прекрасно! – тряхнул головой крупье.
– В Китае, когда вспоминают Адама, говорят просто: Жо! – повторил пернатый философ.
– Ада-ам – ха-а-ра-а-шо-о… – смущенно наклонив голову, проскрежетал Иннокентий.
– Адам, говорит, на слух поприятней! – немедленно перевел попугай. – Хотя, – добавил уже от себя, – один, по-моему, черт!
– А, кстати, давно меня интересует, – улыбнулся Джордж, разглядывая каменного младенца, – кто первым пошлепал Адама по попке?
Кажется, Конфуций впервые молчал, когда у него спрашивали!
– Определенно, ведь кто-то похлопал! – с наивным видом допытывался крупье.
– Никто! – неожиданно выкрикнул попугай.
(И вот уже птица – что тоже наводит на размышления! – вслед за старой проституткой, как бы походя, назвала имя Того, кто был – Всем!)…
137…По темной аллее между тем с веревкой на шее уныло брела еще одна героиня романа.
– Как мимолетное видение, как гений чистой красоты! – при виде Маруси восторженно пробормотал Джордж.
– Пидарасы проклятые! – не замедляя хода, мрачно пробурчала она.
– Ни тюрьма, ни свобода, мадам, меня в пидараса не превратили! – воскликнул крупье и было двинулся следом, но упал и разбил в кровь губу, нос и лоб.
– Ах, Адам, догоните ее, – заплакал Джордж, – она так чиста и прекрасна, а я так соскучился по чистоте!
– Она изъяснялась не по-китайски, или мне так показалось? – с нетрезвым глубокомыслием поинтересовался попугай.
– На божественном русском, представьте! – восторженно прошепелявил крупье, цепляясь руками за Иннокентия…
138 …Иннокентий с попугаем на плече неторопливо шествовал сквозь темный, причудливый строй надгробий и мавзолеев.
– Прости меня, Господи, грешную! – явственно услышал он и, обернувшись, увидел ту самую женщину, что уже видел, с веревкой на шее, под жерлом ствола от настоящего танка.
Не раздумывая, он помчался к ней, перелетая через кусты, ограды и ручейки, и буквально в последний момент, с лету успел ее подхватить и обнять.
– Так ты все-таки есть, Господи! – закричала потрясенная женщина.
– Есть! – прозвучал пьяный голос сверху (в то самое время, когда Иннокентий распутывал петлю!).
– Прости меня, Господи, прости! – из последних сил взмолилась она.
– Прощаю, дитя мое! – эхом прокатилось над кладбищем и стихло вдали.
– Господи, Господи, Господи… – как в забытьи, бормотала Маруся, доверчиво льня к груди своего чудесного спасителя. – Я же знала и верила, дура, не верила и боялась! – плакала она.
Иннокентий закинул веревку подальше, на самое высокое дерево, и молча и нежно ее обнял.
– Поможешь мне, Господи? – не уставая, вопрошала с надеждой несчастная проститутка.
– Можно подумать, у меня есть альтернатива! – устало отвечал попугай.
– Не обманешь? – робко интересовалась она, боясь поверить своему счастью.
– Вот уж, Бог знает, честное слово! – не выдержал Конфуций (еще больше неверия птицу раздражало недоверие!).
Тут-то, отпрянув, Маруся и увидела впервые страшный лик своего спасителя.
– Боже… – в ужасе пролепетала она, уносясь сознанием в забытье…
Там же, на кладбище…
139 …Между тем одинокий крупье, стоя на четвереньках у кладбищенского ручья, выл на луну, как брошенный пес, и голос его то срывался на рев, а то вдруг жалобно дребезжал – как будто звал на помощь.
Вместо утешения, однако, с холодного сереющего неба на бренную землю упала молния, осветив на минуточку сонм хмурых каменных идолов, собравшихся на лужку.
– Изыдите! – в предчувствии тихого помешательства пробормотал Джордж и осенил себя крестным знамением (впервые после побега из Иерусалима!).
– Не поможет! – хищно осклабился сфинкс-акушер с младенцем, обнажив частокол каменных клыков.
– Я крал самогон у покойников, но больше не буду! – мелко затрясся потрясенный до глубины души крупье.
В ответ акушер покрылся бурой плесенью и зловеще расхохотался, а новорожденный нагло окропил Джорджа из каменной пипки.
И опять полыхнула гроза – и опять наш крупье не разобрался, где именно полыхнуло: вовне или в его воспаленном мозгу?..
Черты лица повивального деда, впрочем, казались Джорджу до боли знакомыми, вот только он никак не мог вспомнить, где же видел этого господина?
– Ну, и где яйцо? – неожиданно грозно и с ехидцей поинтересовался сфинкс.
– В надежном месте! – не задумываясь, поклялся крупье и мгновенно признал в каменном госте черного Ваню из Казино.
Будь он способен к здравому рассуждению, он бы непременно поинтересовался у Вани, когда это тот успел заделаться акушером (и вообще – почему акушером?!), но, как назло, именно сейчас у него в голове перемешались события целой жизни и последних часов: что было недавно – казалось, случилось давно, и наоборот!..
– Езжай-ка ты, братец, в Иерусалим! – гадко пискнул младенец.
– Еду! – схватился за голову Джордж, действительно, в эту минуту готовый на все.
– Достану из-под земли! – на прощание предупредил акушер и рассыпался в пыль.
Младенчик, оставшись на свете один, горько заплакал и – тоже туда же, рассыпался.
Но едва Джордж поднялся с колен, как над его головой с оглушительным ревом пронесся истребитель-бомбардировщик и закидал его каменными бомбами (они не взрывались, но ощущались, особенно при прямом попадании!).
Только наш герой перевел дух, как из пучины ручья на поверхность всплыла подводная лодка-ракетоносец и принялась палить по Джорджу изо всех орудий.
В дополнение ко всему он увидел, как отовсюду на него движутся гранитные идолы, чудища из бетона, железа, стекла и прочих квазиматериалов.
«Ад есть творение человека!» – как пронзило Джорджа насквозь.
Он упал на песок, схватился руками за голову, застонал и заплакал – тут, к счастью, забрезжил рассвет, и стихли все звуки…
Марусины сны в забытьи…
140 …По аллеям Летнего Сада неспешно фланировали дивы в прозрачных одеждах, под ручку с важными господами во фраках, на зеленых лужайках непринужденно паслись рогатые олени, трепетные лани, косолапые медведи, сумчатые кенгуру с детенышами, саблезубые тигры, африканские зебры, индийские слоны, полевые мыши.
Золотом и серебром отливали свадебные шатры, разбитые тут и там по окружности пруда с прозрачной водой.
Глаза разбегались от бездумно снующих, будто порхающих, многоцветных рыбешек из Желтого моря, хищных притворщиков гавиалов, завезенных сюда прямиком с Галапагосских островов, чрезмерных и глупых, похожих на тучных коров черепах с Мальдив, остромордых щук астраханских, тупоголовых сомов со дна Кинериатского озера, дальневосточной кильки с плотвой, наконец, кита Мобидик.
Поверху, неторопливо перебирая перепончатыми лапками, плавали сизые селезни, белые утки, черные лебеди.
Своры услужливых официантов носились с коробками спиртного и ящиками провизии.
В артистических уборных гримировались актеры, готовясь к участию в грандиозном представлении со стриптизом и фейерверком.
Полным ходом шли приготовления к свадьбе, грозившей своим размахом затмить все прочие торжества всех времен и народов.