Увы, на обратном пути его никто не словил: как будто решили, что он уже не вернется (как было однажды, когда он бежал от Муд-Ага!), и разошлись по домам.
Только по счастливой случайности Джордж не разбился, а угодил прямо в чан со стынущим с ночи наваристым хашем.
– Наконец-то сынок наш вернулся домой! – донесся до Джорджа благословенный голос старого Арарата.
«Наконец я вернулся домой!» – радостно про себя повторил Джордж, сам слабо веря в подобное счастье…
Между тем…
228 …Что-то Иннокентию подсказывало, что Джордж попал в западню и искать его следует в доме родителей (еще в самую первую их встречу на Веселеньком кладбище в Москве несчастный крупье клялся по пьянке, что при первом удобном случае непременно навестит своих бедных мамашу и папашу в Старом Иерусалиме!).
– Попался, бедняга, попался, попался! – трижды, как ворон, прокаркал Конфуций.
– Попался, попался, – побелевшими губами дважды повторила Маруся.
«Попался!» – услышал вдруг Сын Бога предсмертную мысль своего странного кладбищенского знакомца.
Далекие сполохи огня и черные зловещие клубы дыма, накрывшие Вечный Город, отчего-то напомнили Иннокентию Содом и Гоморру…
Между тем…
229 …Джордж обжирался хашем за все сорок лет! В течение семи дней и ночей мамаша Лэвана и папаша Арарат (до загляденья – молодые и прекрасные!) сидели поблизости и с неподдельным умилением наблюдали, с каким аппетитом их постаревший сын обгладывал и обсасывал сочные, нежные, пряные и сладкие, как возвращение в детство, говяжьи косточки.
Наконец-то, прикончив супец, он обратил взгляд на родителей.
– Как здоровье, мамаша? – спросил он, икнув.
– Здоровье в порядке, спасибо зарядке! – не моргнув, по-молодому отрапортовала матушка Лэвана.
– Отец, как дела? – наконец нашел о чем спросить у родителя Джордж после разлуки длиной в сорок с лишком лет.
– Как сажа бела! – бодро, весело и открыто отрапортовал Арарат.
И опять наш герой про себя с удивлением отметил, до чего хорошо сохранили мамаша с папашей свой внешний облик: она казалась все такой же прекрасной, а он – все таким же мудрым и мужественным.
«Обожрался хашем – как троглодит!»– мысленно про себя восхитился крупье, сворачиваясь уютно, как в детстве, бывало, калачиком на дне чана.
– Так, что ли, держать, мамаша-папаша! – пресыщенно пробормотал он, еле ворочая отяжелевшим языком.
Любимые родители стояли, склонившись над ним у котла, и, казалось, приветливо ему улыбались.
– Показал бы нам зубик, сынок! – услышал сквозь дрему Джордж родной голосок.
– Ага, показал бы! – тоже не задержался, попросил Арарат.
– Глядите! – сладостно откликнулся Джордж, откровенно обнажая все тридцать два искусственных зуба…
230 …Сначала Джорджу приснился удивительный сон: как будто его любимые родители кидают его целиком, как он есть, в котел, заливают водой и варят из него хаш!
Что его особенно удивило – никакие аргументы типа «я же ваш единственный сын!» не производили на них ровно никакого впечатления.
Но когда он проснулся, то удивился еще больше: он, как был, целиком помещался в котле (том самом, который сам же дочиста вылизал!), а его незабвеннейший папаша Арарат грубо тыкал в него гигантской шумовкой, тем самым понуждая барахтаться в будущем бульоне!
И также он вдруг обнаружил, что его наидрагоценнейшая мамаша Лэвана разводит под чаном костер (одна рука у мамаши была заметно короче другой!).
– Ребята, вы чо? – закричал родителям Джордж.
– Суп харчо! – ухмыльнулась Лэвана.
– Да я ваше солнце! я ваша луна! я ваша вселенная! я цветок вашей любви! я дерево ваших надежд! я услада ваших очей! я!.. – истошно перечислял он слова, что его согревали в минуты уныния.
– Ты наше горе, и ты – наш позор! – хором сумрачно провозгласили папаша с мамашей.
– Мамаша-папаша! – взмолился Джордж (три чувства теснили сыновнюю грудь – вины, любви и сомнения в реальности происходящего!).
– Лучше поведай, где зуб? – задал вопрос прямо в лоб мужественный Арарат.
– Негодник, где зуб! – завизжала красавица Лэвана.
«Зуб…» – только было собрался с мыслями Джордж, как немедленно ощутил острейшее жжение в левой ноздре.
«Поззэ-зза-ззэбудь про ззэ-зза-зуб!» – скорее мозгом, чем ухом воспринял он тонкий, как писк москита, голос Ивана.
– Уже позабыл! – в ужасе завопил наш герой (слишком хорошо помнивший папашин рассказ о ничтожном моските, залетевшем в левую ноздрю всемогущего императора Тита Флавия Веспасиана: поначалу властитель мира потерял сон и аппетит, а потом стал биться о колонну Колизея – и бился до дырки в башке, из которой, по свидетельству исторического писателя Иосифа Флавия, с диким клекотом выпорхнул гигантский семикрылый гриф!).
Между тем костерок под котлом, судя по треску, весело разгорался, и Джордж отчего-то затосковал по зябким сибирским зимам с поземкой, снегами по пояс и лютыми ветрами, проникающими до костей.
Это сейчас только можно представить, подумал Джордж, что было такое время, когда он мечтал о горячей воде!
– Эх, жаль, маловато дровишек для хаша! – весело воскликнул папаша, почесываясь.
– Мы что, варим хаш? – удивилась мамаша (засоня, растяпа, тугая на ухо, вспоминал Джордж со слезами умиления на глазах!).
– А разве не хаш? – страшно вдруг закричал на нее Арарат (Джордж что-то не помнил, когда бы папаша орал на мамашу!).
– А я-то подумала – хаш! – невинно развела разнокалиберными руками Лэвана.
Под загадочным воздействием крутого кипятка обычно неспешное течение мыслей в голове крупье мало-помалу приобретало характер ртути: желеобразные капельки самых неожиданных соображений с необъяснимым проворством перекатывались по чаше его воспаленного сознания!
Неожиданно он стал выкрикивать сентенции типа «они еще не придумали, что им варить, а они уже ссорятся!», «они же не ведают, что они варят!», «о, жизнь холодна, а жить горячо!», «если двое близких людей не могут договориться между собой – что же тогда говорить о целом человечестве!», «ух, горячая вода не доводит до добра!», «оттого на земле и все войны, что люди элементарно не могут договориться!» и так далее…
И последнее, наконец, о чем он невольно подумал угасающим сознанием, – подсказать драгоценному папаше, что самое время, для хаша, уменьшить огонь…
231 …Любезный читатель давно уже понял, что Джорджа под видом любимых родителей встречали Сам Черт и дочь Черта – Луиза (настоящие мать с отцом ждали сына домой – но, увы, не дождались!).
И, понятно, никто его на руках не качал и песен ему не пел.
Тем более никто и не думал интересоваться, где он так долго блуждал.
И, собственно, весь тот наркотический ужас, что он пережил, барахтаясь в чане с хашем, был навеян ему все теми же силами непролазной тьмы.
Можно только догадываться, какая гора свалилась с плеч нашего героя, когда он открыл глаза и обнаружил себя у порога отчего дома (целого и сохранного, разве что кожа на теле, казалось, пылала и покалывала, как после ожога!).
Джордж еще долго стоял у ворот, не решаясь войти.
Что-то в нем было от библейского Моисея, одиноко застывшего на невидимой глазу границе пустыни и Земли Обетованной.
Наконец, решив: будь что будет, он надавил плечом на тяжелые скрипучие ворота и перешагнул заветный порог…
«Люблю сюрпризы, – подумал вдруг Джордж, – но, однако, не до такой же степени!»
Сомнений быть не могло: посреди двора стоял шейх Муд-Аг (тот самый Муд-Аг, которого Джордж разул до портков!), как кронштадтский матрос, перепоясанный крест-накрест гроздьями разрывных гранат с выдернутыми предохранителями – по тринадцать в каждой грозди…
232 …Тут мы просто обязаны на минуточку обернуться и хотя бы еще раз окинуть немутнеющим взором события сорокалетней давности.
На самом-то деле Муд-Аг был не тот!
Тот Муд-Аг, проигравшийся в пух (кто помнит!), в ту далекую ночь с войском занял армянский квартал, силой, опять же, вернул себе жен и детей и срочно потребовал головы «маленького негодяя».
Армяне армян выдавать не привыкли и нагло соврали (ложь во спасение!), будто бы Джордж испарился.
Муд-Аг им так и поверил и тут же поклялся, что с места не двинется до тех пор, пока «негодяй» не вернется домой (в частности шейх не вдавался, но общее знал: все и вся – раньше, позже! – всегда возвращаются на круги своя!).
И так, собственно, Муд-Аг и простоял свой век посреди двора с голой саблей в руке, вперив негаснущий взор ястребиных глаз в тяжелые ворота, кованные еще древними армянскими кузнецами.
Но Джордж, как назло, все не возвращался, и Муд-Аг однажды, предчувствуя близость конца, послал гонца через Ла-Манш, в Великобританию, в Лондон, в Оксфорд за любимым сыном Муд-Агом Вторым по прозвищу Неуч.
– Туш-ши свэт! – завещал холодеющими губами старший Муд-Аг (что в любом переводе могло означать только одно: око за око и зуб за зуб).
– Гэд-дэм буд-ду (в том смысле, что не пожалею сил, ума, таланта и жизни, если потребуется!)! – торжественно поклялся младший Муд-Аг у смертного одра отца…
233 …Заряда взрывчатки, приведенной Муд-Агом в действие, достало, чтобы разрушить добрую половину старого Иерусалима, а также лишить жизни Джорджа, себя (себя-то зачем?), заодно и сто тысяч туристов из развитых стран (а их-то за что???)…
234 …Два дня и три ночи Иннокентий с Марусей безуспешно искали среди тлеющих развалин старого Иерусалима несчастного Джорджа Капутикяна, крупье.
Пернатый философ Конфуций также без устали кружил над городом, пытаясь обнаружить пропавшего спутника с высоты птичьего полета.
Время от времени он коротко отдыхал у Маруси на плече (запрыгивать на Иннокентия он, как бывало, уже не решался!) – и летел дальше.
Люди и птица, не сговариваясь, поклялись отыскать бедного крупье – живым или мертвым, целым или порванным на куски.
Задыхаясь в чаду, они на ощупь обследовали бесчисленные раскопанные колодцы, склепы и лабиринты, подземные русла высохших рек, древние бани и купальни, мощенные скользким булыжником дворики, опутанные паутиной чердаки домов, завинченные в вечную спираль лестницы колоколен, черепичные крыши монастырей и золотые купола храмов.