– Душевно тронут, – не открывая глаз, также едва слышно прошептал наш герой.
«Все будет хорошо, – повторил он уже про себя, – все будет…»
«Система под названием «этот мир» сбоя не дает!» – вспоминал Иннокентий молчаливую, ироничную улыбку Бога-Отца.
Еще тогда, в Фонтенбло, Он попросил разъяснить, что бы это могло означать: «Система под названием «этот мир» сбоя не дает!»
«Внутри Системы, – охотно протелепатировал Бог, – сколько угодно могут царить хаос и безумие – самой Системе оттого ни жарко, ни холодно! Ибо, – и тут Он опять улыбнулся, – и внутри безумия и хаоса правит все та же Система, внутри которой, опять же, царствуют те же хаос и безумие!»
«Другими словами, все схвачено Системой и предопределено хаосом и безумием?» – тогда же уточнил Иннокентий.
«Абсолютно так!» – уже без улыбки (хотя, возможно, с улыбкой!) согласился Бог…
– Ты в порядке, любимый? – скорее нутром, чем ушами услышал Иннокентий.
– Да, – кивнул Он, задумчиво поглаживая бедную голову незадачливого оруженосца (кому-то непосвященному, со стороны, Он мог показаться баскетболистом, странно медлящим перед решающим штрафным броском по корзине!).
Как ни верти, а Внук-Иннокентий искренне восхищался грандиозностью Замысла Деда-Ничто, воплощенного Богом-Отцом (и даже несмотря на некоторую неряшливость исполнения!).
«Уж если Они все так хорошо сообразили, – размышлял про себя Иннокентий, – то и эта незадача с Джорджем как-то должна разрешиться!»
И тут же, словно в подтверждение его глубочайших прозрений, в небе прогремел гром и сверху на камни, к его ногам упало обезглавленное туловище, в котором Он без труда узнал, по старинному перстню на безымянном, изуродованном пальце левой руки…
237 – …Что же вы, гады, стоите и не ловите! – насмешливо и вульгарно разнеслось по площадям и улочкам старого Иерусалима.
– Ничего себе шуточки! – пробормотал попугай, по-птичьи заподозрив неладное.
На высоченном заборе сидела, свесив грязные ноги, мерзейшего вида старуха (в которой любезный читатель, конечно же, без труда распознал бывшую юную жену Джорджа!) с наглыми, проникающими в душу глазами и самурайским мечом за спиной.
– И не шуточки вовсе! – обиделась ведьма. – Он лично, пардон, меня любил по-серьезному!
– А вы его лично, пардон? – неуверенно поинтересовалась птица (чем дальше, тем больше утверждаясь в недобрых предчувствиях!).
– У меня, если надо, имеется штамп, что любила! – во всеуслышание объявила старуха, доставая с костлявой груди оригинал брачного свидетельства, выданного, между прочим, департаментом регистрации браков и разводов Центрального округа Москвы!
– Браки, известно, заключаются на небесах! – возразил Конфуций.
– Это еще у кого как получится! – парировала старуха, соскальзывая с забора и мягко приземляясь возле Иннокентия (с забора, заметим, она соскользнула старухой, а ногами коснулась земли – уже прелестным созданием!).
Зойка с Захаром как стояли – так и рухнули на колени, как подкошенные!
Маруся от ведьминой наглости замерла, а попугай спрятал голову в перья.
Один Иннокентий, казалось, не выказывал страха и не вызывал упрека.
– Ты знаешь, кто я? – нагло поигрывая мечом у Него перед носом, спросила Луиза.
– Да, – не сразу ответил Сын Бога.
– Ты знаешь кто я, а я знаю, кто Ты! – ликующе воскликнула Чертова Дочь, поочередно демонстрируя то ангельский ряд белоснежных зубов, то неровный частокол недоеденных кариесом клыков.
Иннокентий по-прежнему тихо молчал (школа старого, мудрого Ши, учившего так молчать, чтобы не было слышно!).
Луиза меж тем то бесновато хохотала и хрюкала, а то вдруг заливалась чистым, как колокольчик, девичьим смехом, попеременно превращаясь из юной и прекрасной в старую и отвратительную – и наоборот.
Меч самураев в ее руках при этом с бешеной скоростью выписывал непонятные обыкновенному смертному иероглифы.
Непостижимо коротким движением руки Сын Бога на лету перехватил меч (все та же школа непревзойденного Ши!) и без особых усилий закинул его далеко за облака.
«Узнаю старика Чан Кай Ши!» – на минуточку, искренно удивилась Луиза (она-то была уверена, что отправила китайца к праотцам тому пятьсот лет назад, он же, оказалось, не только оклемался после того ее страшного плевка ему в душу, но еще и поделился секретами боя с самым ее заклятым врагом!).
Почему-то она поняла, что ей в открытом бою Сына Бога не победить.
«Ладно, тогда победим не в открытом!» – подумала ведьма.
– Я этим мечом только письма пишу! – надулась Луиза, всем своим видом изображая обиду.
– Говори – если есть что сказать! – предложил наш герой.
– Ой, какой же Вы быстрый! – кокетливо было затянула она и вдруг непостижимо коротким движением рук (что значит школа!), выхватила у Иннокентия бедную голову несчастного крупье и с диким хохотом растворилась в дыму.
– Жди меня! – шепнул Иннокентий Марусе и тоже растворился, следом за дьяволицей…
238 …Ведьма Его поджидала на вершине гигантского золотого кольца, венчающего циклопические своды мечети Эль-Сахараллах: тут-то, в клубах черного дыма, и поговорили Сын Бога и Дочь Дьявола (кому-нибудь снизу, кто мог Их увидеть, Они могли показаться двумя щебечущими воробышками в вышине!).
Понятно, никто Их не слышал, однако, как это случается, часть Их беседы, наполненной смыслами, все-таки к нам просочилась.
Божий Сын (с угрозой): Верни голову, по-хорошему.
Чертова Дочь (в небрежно струящемся платье из одуванчиков, прекрасная, как весна, склонившись в изящном поклоне, возвращает голову): Ах, извольте!
Иннокентий внимательно оглядывает голову, подозревая (не без оснований!), что ее подменили.
Чертова Дочь (наблюдает за ним не без иронии): Ах, я только хотела побыть с Вами наедине!
Божий Сын (рассеянно): Зачем?
Чертова Дочь (потупив глаза, кокетливо): Ах, я так и сказала!
Божий Сын (не сразу, хмуро и неласково): Короче.
Чертова Дочь (увидев, что хитрость не удалась, на глазах мгновенно превращается в отвратительную, как осенняя слякоть, старуху): А короче, Соколик, ждут Тебя сегодня к полуночи – ровно, заметь! – в замке Nimroda, того, что в долине Hula, у речки Saar.
Божий Сын (повторяет все тот же вечный, глубинный вопрос): Зачем?
Чертова Дочь (отвечает на редкость исчерпывающе): А затем!
…Иннокентий молчал.
Прозвучавшее вслух, столь безапелляционно, могло означать что угодно, в зависимости от написания: явиться за тем (раздельно!) или – затем (вместе!)?..
Другими словами, ему предлагалось явиться на встречу за тем, чтобы эта история длиной в миллиарды лет, наконец, разрешилась в пользу Добра, но и, возможно, затем, чтобы попросту угодить в очередную ловушку Зла?..
«Любимый Отец, – с тоскою подумал Сын Бога, – где Ты, когда Ты мне нужен?…»
Чертова Дочь (как бы невзначай, но словно читая его мысли): Он будет там же, понятное дело, на месте!
Божий Сын (сразу, вздрогнув): Отец?
Чертова Дочь (не сразу, вульгарно осклабившись): Извини, позабыла сказать!
…Сумбур и растерянность одолевали Иннокентия!
Он решительно не понимал, почему Бог-Отец утаил от Него: а) что старый Иерусалим – место, с которым у них с Отцом столько связано! – будет разрушен, как Карфаген (?!); б) что встреча на Высшем Уровне, которая, собственно, и решит судьбу этого Мира (этой грязной и жалкой лавчонки, по язвительному замечанию Дьявола!), перенесется из Иерусалима в некий заброшенный замок в Северной Галилее, о котором ходила недобрая слава, как о прибежище ведьм и вампиров (?!); и, наконец – меньше всего Он ожидал, что Джорджа порвут на куски!
Но если с двумя предыдущими – «а» и «б» – Он еще как-то мирился, то последний пункт «в» буквально повергал Его в состояние, близкое к отчаянию.
Отцом было дважды повторено: Зло победить невозможно, как только клыком от Ничто, сам же клык, – было сказано, – Он получит от Някитупака А. Ждрожда, оруженосца…
Итак, мучительно пытался сосредоточиться Иннокентий, Джордж мертв, а мир, который Он должен спасти, катится в тартарары…
Чертова Дочь (замечает вдруг не без ехидства): Правильно в народе говорят: воистину, пути Господа неисповедимы!
Божий Сын (еще целиком в собственных мыслях, рассеянно): В каком народе?
Чертова Дочь (восклицает с сарказмом, достойным Сократа): В любом!
Божий Сын (не стыдясь своих слез, обильно струящихся по щекам, печально поглаживает несчастную голову того, кто еще так недавно был Ему другом): Бедный Джордж…
Чертова Дочь (только руками разводит по сторонам и вздыхает): Ждрожд А. Някитупак!
Божий Сын (глубоко погруженный в горе, похоже, не слышит, только скорбно повторяет): Джордж, дружище…
Чертова Дочь (неожиданно с жалостью, впрочем, вперемежку с презрением): А Ты, брат, как я погляжу, совсем уже стал человеком!
Божий Сын (вдруг страшно кричит, отчего в черном небе родятся громы и молнии): Почему я не смог его уберечь!
Чертова Дочь (в необъяснимом порыве вдруг со слезами устремляется к Нему и обнимает, и тоже кричит): Ты же Спаситель, Бога побойся, Черт Тебя побери!
Иннокентий сотрясается от рыданий, как будто пытается что-то сказать или объяснить – и не может, потому что, наверное, нет слов, способных выразить то, что Он чувствует.
Чертова Дочь (тоже, похоже, не в силах удержаться и тоже сотрясается от рыданий): Эх, Ты… человек… человек-человек… человечек…
…Вот картина, пожалуй, достойная кисти хорошего художника: на вершине мечети Эль-Сахараллах стоят, обнявшись, как люди, Сын Бога и Дочь Дьявола, а вокруг них клубятся дымы да резвятся молнии…