Специально для сладкоежек соль превращали в сахар и варили клубничное варенье.
Не было краж, наветов, зависти, ссор, драк, войн, развлекались друг с дружкой и любили ближнего своего – как могли!
Что касается памятника юноше, окаменевшему от любви к женщине, – то для мужественных соморритян он являлся сентиментальным напоминанием о былых заблуждениях…
Разумеется, меньше всего наш герой ожидал встретить под мертвой водой вполне современный город с развитой инфраструктурой.
Он также не думал увидеть тут небо в алмазах (потом оказалось, правда, то было не небо, а суррогат – но в алмазах!).
Но чего Он не ждал вообще – так это памятника Ему, Иннокентию, на главной городской площади, куда Его принесли на руках.
Удивительное воспоминание о былом и забытом неожиданно вспыхнуло в Нем ярким пламенем и осветило уголки памяти…
247 …В то же самое время – буквально! – Маруся стояла и потрясенно, как в зеркале, разглядывала осолоневшую пять тысяч лет назад женщину.
В возможность подобного сходства верилось с трудом, но оно было – и было налицо!
Зойка по прозвищу Сельдь Астраханская при виде соленой глыбы едва не рехнулась и только глуповато пробормотала, тупо переводя глаза с жены Лота на Марусю и обратно, с Маруси – на жену: «Одно лицо, мля!»
Вся правда о Содоме и Гоморре…
248 …Увы, сия повесть намного печальнее той, о которой поведал миру Шекспир!
Две незатейливых (по нашим временам!) деревушки – Содом и Гоморра – ютились по обе стороны дороги, неизвестно откуда берущей начало и уводящей непонятно куда.
В то время как женщины этих селений в муках рожали людей, мужчины успешно занимались разведением рогатого скота (до того успешно, что постепенно между мужчинами и скотом стерлись всякие визуальные различия – так что было уже не различить, где, к примеру, мужчина, а где, скажем, скот!).
И все же при внешней похожести между ними существовало одно, но глубокое внутреннее противоречие: содомцы, подобно душке Жан-Жаку Руссо, желали слиться с природой (другими словами – самим уподобиться скотам!), гоморрцы же, через дорогу, в подражание Вольтеру, отважно агитировали за революцию в диаметрально противоположном направлении – от скотины к человеку!
Так или иначе, а в округе на пять тысяч верст (от Тигра – до Евфрата!) содомца с гоморрцем легко узнавали по скотскому облику.
Речь, однако, у нас не о скотстве (не всякое скотство, по справедливому замечанию Сократа, попадает в Историю!), а, собственно, – о Любви!
Итак, содомская девочка Мара происходила из зажиточного рода потомственных скотоводов, а гоморрский мальчик Иссахар возник у местных нищих диссидентов, считавших, что человеку при любых обстоятельствах хорошо бы оставаться человеком!
Мара жила, как грезила, в просторной четырехэтажной вилле с садом по левую сторону от дороги (если стоять лицом к восходящему солнцу!), Иссахар же влачил существование без просвета, в тесной землянке, напротив.
Мало чего соображая в вопиющем социальном неравенстве, дети буквально с пеленок ползали друг к дружке через дорогу – туда-сюда.
Естественно, как-то однажды играя в саду, Мара и Иссахар поклялись друг дружке в вечной любви.
Разумеется, родители Мары, те еще потомственные скотоводы, на всякие клятвы тринадцатилетней дочери хотели плевать с четвертого этажа (и плевали!) и срочно отдали ее замуж за Лота, тоже того еще скотовода.
Смертельно влюбленный Иссахар от такой потери окаменел, а Мара с горя начисто позабыла, как ее зовут.
Так и стоял каменный Иссахар, как напоминание миру о великой любви!
Что касается жены Лота (Мары в девичестве, о чем помним только мы!), то она прожила еще сколько-то бесцветных, бездарных лет с нелюбимым, назло ему родила четырех дочерей (что по тем временам считалось позором!) и, возможно, так и канула бы в Лету бесследно…
Как пить дать, никто бы уже на следующий день не вспомнил о старой, больной, безымянной женщине, когда бы она, спасаясь с постылым мужем от катаклизма, все-таки не обратила последний взор назад к окаменевшему возлюбленному: в то самое мгновение, что она оглянулась, она и стала солью земли!
С тех пор в любую погоду вот уже пять тысяч лет несчастные влюбленные приходят к Маре за утешением.
И соли у Мары хватает на всех…
На дне между тем…
249 …Странное чувство испытывал Иннокентий, стоя на импровизированной трибуне среди огромного скопления содоморритян: как будто Он с ними и не расставался все эти пять тысяч лет.
Многие почти не изменились, разве что выглядели более ухоженными (все той же грязи, должно быть, благодаря!).
Многих Он узнавал в лицо и даже неожиданно вспоминал по именам.
Вон издали Ему помахал мохнатой дланью пастух Ибуха Кривой (так, по прозвищу, его отличали от других Ибух!).
Иннокентий вдруг вспомнил, как, будучи маленьким, вечно голодным Иссахаром, Он часами, бывало, торчал у дороги и ждал, когда, наконец, появится Его одноглазый благодетель и угостит ломтиком пахучего козьего сыра или даже великодушно дозволит откушать парного молока от царского вымени рыжей верблюдицы (которую Ибуха Кривой и сам любил, как родную!).
– Иссахар, Иссахар, ты для нас как нектар! – затянул кто-то сладким, как мед в мае, голосом, напомнившим нашему герою барда и исполнителя собственных песен, содомскую суперзвезду по имени Зевель.
В стороне от толпы одиноко стоял пророк Впрок (в народе его не любили за откровенность!).
Иннокентий вдруг с грустью подумал, что все предсказания Впрока на пять тысяч лет вперед практически сбылись: ведь действительно рухнули и канули в небытие великие царства ацтеков, Египта, Рима и СССР!
Он тщетно искал глазами отца-диссидента (земного, понятно!) и не находил: наверное, у него, как всегда, были причины таиться и не приближаться к сыну.
Наконец на трибуну поднялся старейшина Содоморры по имени Пуп и встал рядом с нашим героем, и обнял Его, как родного.
Какое тут на площади наступило ликование – невозможно передать словами.
Пуп поднял одну руку (другой он смахивал слезы с ресниц!) и воскликнул: «С возвращением, Иссахар!»
– С возвращением, блудный сын! – с энтузиазмом подхватили тысячи голосов.
– За последние пять тысяч удивительных лет, – продолжил старейшина, – не случалось события более интригующего, чем возвращение Иссахара!
– Не случалось, воистину! – все, как один, согласились содоморритяне.
– О чем это говорит? – прищурился Пуп.
– О чем? – замахали руками мужчины.
– О том, что Он послан к нам Богом! – изрек вождь подводного царства.
– Богом! Богом! Богом! – прокатилось над площадью.
– Пусть скажет, чего хочет Бог! – раздались голоса.
– Чего хочет Бог, Иссахар? – повторил свой вопрос Пуп, передавая Иннокентию микрофон.
– Грязи! – не сразу, но просто и без пафоса ответил Сын Бога…
250. …Чего-чего, а грязи у содоморритян хватало!
Другое дело, что им не хотелось отпускать от себя чудесно воскресшего Иссахара: все-таки первая живая весточка сверху за пять тысяч лет!
Понятно, Он был погребен их вопросами типа:
«что сталось с людьми за пять тысяч лет (под людьми, разумеется, подразумевались мужчины!)?»
и – «о чем люди думают, если думают вообще?»
и – «что люди чувствуют, если чувствуют вообще?»
и – «что люди говорят, когда говорят?»
и – «на что люди надеются, если надеются?»
и – «кого люди любят (в приятном смысле!) и в каких интерпретациях и пропорциях?»
и – «какие законы нынче блюдутся – по бедному Авелю или по несчастному Каину?»
и – «как вообще обстоят дела с равенством, братством и свободой – этой, с содомских времен, вековечной мечтой всего прогрессивного человечества?»
Особенно также содоморритяне интересовались экологией: в каком, например, состоянии реки, озера, моря, горы и пастбища и куда при такой ораве людей девается говно?
Иннокентий прекрасно осознавал, что времени до полуночи (когда мир погибнет – или будет спасен!) оставалось все меньше – но тем не менее внешне Он выглядел спокойным и раздумчивым (все та же школа!) и на так называемые сущностные вопросы отвечал по сути, а на преходящие и суетные – смущенно пожимал плечами и застенчиво улыбался.
Наконец, подняв обе руки, Он попросил тишины и спокойно, без истерики сообщил бывшим землякам о том, что – мир, пожалуй, погибнет без грязи!
– Мы всегда это знали! – послышались возгласы. – Дадим миру грязи, дадим ему шанс (но, правда, при этом звучали и скептические сентенции типа «его, этот мир, уже ничто не спасет!»)!
– Нам грязи не жалко! – истошно завопил старейшина Пуп, призывая в свидетели содоморритян.
– Не жалко! Не жалко! Не жалко! Не жалко! – прокатилось по дну Мертвого моря…
Возвращение…
251 …Наконец, с карманами, полными грязи, тем же единственным, вонь отводящим путем Иннокентий поспешил вернуться к своим верным спутникам, терпеливо ждущим Его на высоком берегу.
Если вниз наш герой падал со скоростью звука, то наверх Он взлетел практически мгновенно (все та же старая китайская школа!).
– Иссахар… – прошептала одними губами Маруся, забываясь в объятиях своего вечного возлюбленного…
252 …До сих пор однозначно не установлено, как именно Бессмертный Дух попадает в человека и, соответственно, как из него выбирается (ясно, что через отверстие – только не ясно, через какое!).
Орфей, например, наиболее вероятными воротами для души считал ушные раковины: левую – для проникновения внутрь, и правую – соответственно, для возвращения вовне.
С ним соглашался Гомер, хотя и с существенной поправкой: правое ухо, по его мнению, служило Духу для входа в индивидуума, а левое – для выхода из него.
Всезнающий Анаксимандр был уверен, что одухотворение младенца происходит уже при рождении, посредством пупка (пока тот еще не завязан!).