Он просмотрел все, что она могла показать – все ее воспоминания, убеждения и страхи – и совершенно их не понял. Он отверг их, как лишенные всякого смысла, каких бы то ни было полезных элементов. А потом наступила очередь 2I, и она испытала все, что он знал, все, чем он был. Темная волна захлестнула ее – смертоносное цунами ощущений, впечатлений и желаний… и с тем же успехом можно было попытаться остановить потоп выставленными вперед руками.
Платформа распадалась у Рао под ногами. При нормальной силе тяжести она уже раз десять споткнулась и упала бы, но здесь даже малейший подскок отправлял ее высоко в воздух. Она бросилась налево, потом – направо, а потом – когда платформа под ней посыпалась – метнулась вперед, чтобы ухватиться за один из вертикальных элементов, которые загибались вокруг нее, словно ребра.
Астробиолог сделала огромный прыжок и сумела добраться до края платформы, который остался относительно целым. Он уже начал трескаться, когда Рао на нем оказалась, но было видно, что она уже близка к концу клетки. Платформа сужалась наподобие грудины, ребра мелькали по обе стороны. По примерной оценке, она сейчас весила не больше десяти кило… Сколько осталось до того момента, когда она не будет ничего весить, пока не воспарит, оказавшись у оси? И что она будет делать тогда? Зависнет в воздухе и начнет махать руками, как птица, чтобы двигаться вперед? Поможет ли это?
Платформа под ногами рокотала – и астробиолог прекратила задумываться об этом. Подняв взгляд, она ничего перед собой не увидела. Она цеплялась за зазубренный костяной цоколь, выступающий в темноту. Добралась до конца клетки. Дальше была только темнота. Рао позволила себе секундную паузу, чтобы перевести дух и посветить фонарем вокруг, высматривая следующий этап. Свет легко достиг поверхности конуса чуть ниже – и она ожидала увидеть там червей, жаждущих ее плоти.
Вместо этого она увидела голые стены, густо заляпанные черной слизью. Той же слизью, которую она видела на другом конусе – уже так давно. Черной едкой слизью, которая проела прочные тросы «К-Спейс». Вещество было густым и пузырилось. Пузыри чудовищно разрастались, а потом лопались. При каждом таком взрыве масса капелек зависала в воздухе на долгие секунды, а потом опадала.
Рао внезапно поняла, зачем нужна слизь: чтобы не подпускать червей к шлюзам. Чтобы не дать им случайно выброситься в космос. А это означало – она была в этом совершенно уверена – что шлюз южного полюса – это именно шлюз и что она сумеет его открыть. Сможет выбраться – если до него доберется. Проблема была в одном: между ней и шлюзом не было ничего, кроме пары сотен метров кислотной слизи.
Астробиолог вскрикнула в отчаянной досаде. Она была так близка к тому, чтобы выбраться! Умереть здесь, после всего… Но вскоре Рао пришла в себя настолько, чтобы снова начать думать. Тут должно найтись нечто такое, что поможет ей добраться до шлюза. Она начала водить лучом фонаря по широким дугам, отчаянно выискивая хоть что-то. И нашла. Она увидела нечто, похожее на камни, торчащие из стен конуса, – валуны размером с дом, изломанные и изношенные, похожие на… На зубы. Она, астробиолог Парминдер Рао, нашла зубы 2I. И поняла, что снова пыталась применить 2I человеческие понятия и масштабы, пыталась представить себе функции космического корабля, тогда как это было животное, организм. Существо с зубами. И шлюз южного полюса был вовсе не шлюзом. Он был ртом 2I.
Существовало только движение.
Планеты, звезды, галактики – они все время кружились, вертелись, вращались. Каменные обломки кувыркались между планетами, хвосты комет закручивались и заплетались под звездным ветром. Поток заряженных частиц несся через бесконечность. Нескончаемый протяжный вой звезд, холодные непрестанные копья космических лучей. Были воронки, завихрения, потоки – и все. С течением времени шли изменения, мутации и метаморфозы вились через секунды, часы, века, тысячелетия… Даже в масштабе миллиардов лет ничто не останавливалось – и никогда не остановится.
Однажды Дженсен еще девочкой легла на спину на вершине поросшей травой горки – солнце за закрытыми веками стало красным и сосудистым – и попыталась почувствовать, как вращается Земля, и пусть папа говорил ей, что это невозможно… да-да-да, она это почувствовала, почувствовала мощную лавину этого движения, почувствовала, как холмы, поселки, города и дороги, люди, машины и громадные бассейны океанов убегают от нее, как Земля вечно снова рушится себе на спину, опять и опять и вечно, вечно…
В безмолвных холодных пространствах между звездами 2I ощущал, как сама ткань пространства и времени растягивается и стонет. Ощущал, как расширяется Вселенная. Как могло эго Дженсен состязаться с подобным? Как она могла удержаться за саму себя в тени этого существа, которое было настолько больше и древнее? Она почувствовала себя так, будто забралась на плечо великанши и исследует ее ушной канал, словно темную пещеру.
И тем не менее Фостер находился здесь до нее – и Фостер нашел способ… способ уцепиться за себя. Подносить диктофон к губам и нашептывать, что он увидел – фрагменты чего-то столь огромного, что целиком этого не охватишь. Его эго смогло растянуться настолько сильно. Он рассчитывал на то, что 2I сделает его богатым? Рассчитывал, что если ему удастся уберечь Землю от надвигающейся катастрофы, то его повысят в должности?
Земля! Надо помнить, что стоит на карте. Надо бороться за оставшуюся внизу планету. «Если ты туда полетишь, ты умрешь!» – завопила она и почувствовала, что ее губы чуть дрогнули, горло обозначило контуры слов, которых она сама не слышала. Смерть? Смерть – это изменение. А изменяется все. «Но там люди!» Все, кого Дженсен знала, – те, кто ей нравился, те, кого она ненавидела, те, кого любила: Рой Макаллистер и Чу, и Эсме, и Гектор, и Мэри с ее добрыми глазами, и Парминдер Рао… Если 2I не повернет в сторону от Земли, все они погибнут… Все, чем они стали, все, что могут сделать, – все пропадет…
Дженсен подхватил мощный ветер и унес ее назад по времени, швырнул в межзвездное пространство. Она увидела то, что видел 2I. Увидела холодное спокойное время. Увидела то место, где даже пространство и время сглаживаются – саму пустоту. Место/время – что за бессмысленное различие! – где нет притяжения, где на нее ничто не воздействует. Ни тепла, ни света – лишь песчинки, горстка песчинок на кубический километр.
Она прожила это долгое, медленное, спокойное время. Почувствовала, как ее сердце сокращается всего раз в тысячу лет, проталкивая жидкость, густую, как деготь, сквозь остатки старых изношенных вен. Она ощутила трение времени, почувствовала, как оно растирает и размалывает, пока не вынуждено будет окончательно остановиться – оно должно остановиться… и все-таки никогда не останавливается. Она ощутила, какую борьбу пришлось выдержать 2I, громадный, великий труд световых лет, усилие, с которым он держался, терпение, подобное тому ветру, что воет и бьется в стены каньона – и со временем пробивает изящную каменную арку.
Разве мимолетные искры человеческой жизни сравнимы с этим? Разве их можно сравнивать? Это не были доводы. 2I не пытался с ней спорить. Он демонстрировал ей обнаженную реальность. Реальность, которую не способен увидеть человеческий разум с его заботами, комплексами, неврозами и стремлениями. Таковы законы. Законы нарушать нельзя. Нельзя нарушить законы термодинамики, нельзя остановить рост червей, пожирающих тебя изнутри. Как глупо думать иначе!
2I был слишком огромен, а Дженсен – слишком мала. Она почувствовала, что ускользает. Поняла, что не сможет победить, что она – капля дождя, летящая к поверхности океана. На мгновение зависла в воздухе, а потом столкновение, едва заметная рябь – и ее не станет. Она издала последний воющий крик. И ее не стало.
Будет трудно. До зубов было почти сто метров. Между Рао и зубами находилось много черной слизи – и она была уверена, что если в нее упадет, то скафандр окажется проеден быстрее, чем она успеет выбраться. И это в том случае, если при падении она не сломает себе обе ноги, или шею – или не получит трещину в черепе. Порой быть врачом не полезно: знаешь, насколько уязвимо тело человека.
При земной гравитации такой прыжок был бы невозможен. Здесь можно попытаться и есть шанс – небольшой, – что получится. Она подумала, что, если прыгать через ось, это может увеличить время зависания. Может быть. На арифметику времени не было. Последняя платформа уже рассыпалась, разлетелась на куски, словно под отбойным молотком, словно она и была рассчитана на разрушение под атакой червей. Возможно, так оно и было. Рао знала, что у 2I не было намерения пережить свое столкновение с Землей, что он рассчитан на гибель, так что, возможно, распадающийся череп тоже входил в его программу.
Астробиолог поймала себя на том, что медлит. Мешкает. Сейчас – или никогда. Костяное кольцо у нее под ногами уже начало трескаться. Она постаралась получше разбежаться и бросилась в пустоту. И сразу с воплем полетела вверх тормашками сквозь темный воздух. Ее вращало, она чувствовала, как от головы отливает кровь, а ноги бешено дергаются. Если она не соберется, то может потерять сознание – а в отключке ухватиться за зубы будет сложно.
Рао постаралась посильнее развести руки – словно фигуристка, пытающаяся затормозить вращение. Кажется, это помогло. Может быть – немного. Свет ее фонарей мелькал по темным стенам конуса так быстро, что это было похоже на стробоскоп. А потом она миновала ось. На мгновение – на очень-очень краткое мгновение – астробиолог стала совершенно невесомой. По крайней мере, ее желудок встал. Голова и ноги по-прежнему оставались под воздействием гравитации, а приливно-отливное различие между центром массы и конечностями было… было…
Желудочный сок хлынул вверх по ее пищеводу. Рао сжала губы и заставила себя сглотнуть. Открыть глаза и смотреть. Проверить, допрыгнет ли она. Или вот-вот умрет. Она увидела возвышающиеся впереди зубы, громадные и округлые. Все время увеличивающиеся. У нее в глазах все завертелось: мозг пытался понять, то ли она падает на них, то ли взлетает к ним. Он был не в состоянии понять, что разницы тут нет: мозгу нужна была определенность, чтоб его.