Удивлению Марфы не было предела, но последние слова подруги заставили ее невольно рассмеяться.
– Почему же непременно беззубый и одноглазый? Она барыня статная, ей едва за тридцать лет. Иной есаул не прочь будет ввести ее в свой домишко. Неужто наш кашевар Самсон, помощник старца Еремея, так ее очаровал, что она решила о такой своей участи?
– Тот старик Самсон издали подмигнул госпоже Айгуль и при этом, как она сказала мне, почмокал вытянутыми, как у селезня, длинными губами. Тут и оборвалось сердце у ханской сестрицы! Страх ведь, да?
– Да-а, Самсон не очень-то подходит в женихи ханской сестре, твоя правда. Я теперь понимаю, почему так спешно едут ногайские переговорщики! – высказала догадку Марфа, ускоряя шаг, чтобы быстрее дойти до места, где из стругов сделали плавучий мост к берегу. – Должно, ее супруг Шиди-Ахмед торопится освободить ее из рук казаков. Фу-у, добежали уже! – Отыскав взглядом атаманов, Марфа подошла к ним с Зульфией, в знак уважения на глазах казаков поклонилась едва не в пояс. – Звали нас, атаманы? Слушаем и повинуемся, – а у самой озорные бесенята в глазах скачут. Хотела было пошутить, но сдержалась, видя, что дело серьезное, не до смеха.
– Идемте на берег. Видите, возле есаула Ортюхи верхоконные ногайские переговорщики. Так вы за толмачей будете с ногайскими мурзами, о чем спрос у них – нам перескажете, – пояснил Богдан и первым шагнул вниз. Матвей и обе женщины спустились с вала вслед за Барбошей по внутренней стороне, прошли через крепкие, из дубовых плах ворота и по откосу поспешили к сходням на ближний струг. Пока переходили с одного струга на другие, Марфа успела оповестить атаманов обо всем, что сама услышала от Зульфии касательно знатной пленницы. Богдан Барбоша даже присвистнул от радости, узнав, что сестра хана Уруса находится у них в Кош-Яике.
– Ай да казаки! Экую жар-птицу изловили! Теперь поторгуемся с мурзой Шиди-Ахмедом! Заставим хорошенько раскошелиться! Поглядим, что у него спрятано в загашнике!
Матвей напомнил, что у ногайцев в плену три их казака, которых надобно как можно скорее вызволить на волю.
– Один из тех казаков – Митяй, со мной весь сибирский поход выдюжил! Так неужто погибать ему в ногайской неволе, а то и смерть жуткую принять?
Узнав о том, что Митяй попал в руки хана Уруса, Марфа и Зульфия, не сговариваясь, ойкнули и молитвенно сложили руки перед грудью. Марфа еле слышно прошептала:
– Бедная Маняша! Каково ей будет, случись что с Митяем? Из когтей Уруса выдраться непросто, похуже, чем мышке от кошки – поиграет да и съест!
Атаман Барбоша энергичным жестом руки к небу показал, что этого не будет никогда.
– Вызволить брата-казака на волю – святое дело! – твердо произнес атаман. – А вы не пугайтесь сами и других не пугайте раньше срока! – строго добавил Богдан, и обе молодые женщины разом кивнули в знак согласия.
Ногайские переговорщики числом восемь человек приблизились к казакам, неспешно, показывая отсутствие страха перед недавними поединщиками, слезли с коней и двое из них, дородные, в пестрых бухарских халатах с вышитыми ярко-желтыми розами на белой парче, с дорогими саблями в серебром украшенных ножнах за голубыми поясами, приминая высокую траву сафьяновыми сапогами подошли к атаманам на пять шагов и встали, устремив взор не на казацких предводителей, а на женщин в изящных легких красных халатах и такого же цвета шелковых шароварах. Старший по возрасту лет под сорок, скуластый, с черными продолговатыми глазами не сдержал удивления, огладил длинные с редкой сединой усы и о чем-то быстро, но негромко заговорил с напарником, таким же степенным и щекастым, указывая глазами на Зульфию, которая с улыбкой смотрела на хорошо знакомого ей ногайского мурзу.
Богдан Барбоша, обращаясь к Зульфие, несколько резковато перебил перешептывание ногайцев:
– Спроси, Зульфия, кто они и в каком звании у хана Уруса, и по какой нужде после сильного сражения явились под казацкий городок Кош-Яик? Нам их тары-бары здесь нет времени выслушивать без должного понятия! Лес по топору не плачет, вестимо! У них нужда какая, пущай и сказывают!
Едва атаман Барбоша заговорил, ногайцы умолкли, выслушали пересказ Зульфии, старший из них, с вызовом уставив взор на атаманов, ответил через Зульфию. В это же время чем пристальнее Матвей всматривался в лицо мурзы, тем больше и больше приходил в уверенность, что видел его там, в Сибири; только когда именно, при каком случае, никак не мог припомнить. «Должно, этот мурза в ту встречу хорошо скрывал и свое имя и свое звание при Кучуме! Встречался с казаками атамана Ермака тайком, себя не выказывая доподлинно. Хитер, бестия, да у всякой хитрости хвост длинный… Но я все же ухвачу за тот хвост!»
Ногайский мурза закончил отвечать на первый вопрос атамана Барбоши, и Зульфия, старательно подбирая слова для большей верности, пересказала ответ переговорщика:
– Сказывает, что он именем мурза Шиди-Ахмед, а его товарищ мурза Кучук. Приехали забрать ногайских людей, которых наши казаки незаконно похватали в полон, придя без дозволения хана Уруса в его земли и построив город в его владениях также самовольно. Хан Урус через Шиди-Ахмед-мурзу спрашивает, долго ли казаки думают сидеть на его земле, когда уйдут за Волгу, а если не отдадут ухваченных ногайских людей и не уйдут с его земли, то он придет со всей ногайской ордой и утопит казаков в Яике. А еще он спрашивал, каким случаем я оказалась в стане казаков, своей ли волей. Ежели не своей, то он будет требовать моего освобождения.
Атаманы переглянулись – угроза хана Уруса прийти всей ордой была нешуточной. Они знали, что случись такой беде, казакам будет весьма тяжко – у ногайского хана может собраться ратной силы ничуть не меньше, чем было у сибирского хана Кучума. Но у Ермака казаки были с отменной воинской выучкой, а у них многие беглые мужики еще недостаточно обучены сабельной сече, доведись схватиться со степняками, что называется, зев в зев!
Зульфия повернулась к атаману Барбоше, взглядом, полным беспокойства, спрашивая, что отвечать мурзе Шиди-Ахмеду?
– Скажи ему потолковее, Зульфия, что земля вся – божь я, у него нет дарственной грамоты от Всевышнего на владение здешними степями, а потому у кого есть желание жить там или тут, так тот и выбирает пригожее место. Мы готовы жить с ханом Урусом в мире, если он не будет посылать многогрешных мурз своих в разбойные набеги на русские города и села, о том и договор можем с ним написать. Ногайские же людишки взяты с бою, потому как прежде того мурза Шиди-Ахмед ухватил трех казаков. Мы готовы обменять трех казаков на его Шиди-Ахмеда женку Айгуль, ханскую сестру, ежели она ему дорога. За прочих пленных хотим получить отару овец нехудого нагула в сто голов, да соли три куля, а то уха без соли не по вкусу казакам. Думаю, обмен не обидный для мурз? Ежели наши казаки сгибли от руки хана Уруса, выдам тебе, мурза лишь тело Айгуль и ее служанок для захоронения по твоему обычаю. А для воинов и у нас найдутся добрые кони, чтобы привязать к ногам и растянуть на четыре стороны, как ваш друг Кучум с нашими казаками в Сибири делал! Сказывай, Зульфия, мурзе эти слова возможно точнее, чтоб до ума и сердца дошло – казаки не будут шутить, коль слово зашло об их ратных товарищах, в беду попавших!
Слушая взволнованно говорившую Зульфию, оба мурзы поначалу хмурили смуглые лбы, потом в глазах появилось нескрываемое удивление, которое тут же сменилось явным испугом.
«Ага-а, – усмехнулся довольный увиденным Матвей, внимательно наблюдая за лицами переговорщиков, – удивились, что нам стало ведомо, кого в обозе ухватили казаки! Ишь, как пальцы в кулаки сжимают! Да видит степной шакал, что не по зубам будет барашек, не простые пастухи – казаки стерегут здешнее стадо!»
Зульфия закончила пересказ слов атамана Барбоши и добавила от себя несколько слов:
– В стане казаков я своей волей. Лучше жить с молодым батыром, чем ложиться на кошму к дряхлому полуслепому старику! Так я и родителю объявила, покидая дом и семью. Теперь я приняла русскую веру, стала женой есаула.
Ответ атамана Барбоши ох как озадачил ногаев. Мурза Шиди-Ахмед вдруг нервно потеребил мочки ушей, с беспокойством то и дело поглядывая на Матвея и отводя всякий раз глаза в сторону, когда ловил на себе испытующий взгляд атамана.
«Он! – чуть не вскрикнул от неожиданности Матвей, как только вспомнил этот необычный жест – обеими руками мять себе мочки ушей. – Ах ты, змея подколодная, второй раз наши тропки пересеклись! – Но до поры решил не показывать мурзе, что он его опознал-таки: – Поглядим, чем разговор кончится!..»
После короткого разговора с мурзой Кучуком Шиди-Ахмед через Зульфию ответил на слова Барбоши:
– Ваши казаки взяты в плен на нашей земле и тут же были отправлены к хану Урусу для спроса. Живы они или нет, о том нам неизвестно. Просите любой выкуп за сестру хана, ежели договоримся – устроим обмен хоть сегодня.
Матвей Мещеряк решительно возразил, устремив на мурзу Шиди-Ахмеда суровый взгляд:
– Шли, мурза, к хану Урусу спешных гонцов! И горе будет вам, ежели наши казаки лишились жизни! А у тебя, мурза, спросить хочу, не вместе ли ты с князем Карачей из его шатра на Саусканском мысу через нору бежал, как ядовитая змея? И как поживает клятвопреступник мурза Таймас, с которым ты, Шиди-Ахмед, приходил к Ермаку и обманом выпросил казаков Ивана Кольцо в помощь якобы от набеглых степняков? Еще раз обмануть тебе нас не удастся, человек без чести! На этом конец разговора, езжайте и молите своего аллаха, чтобы он не дал хану свершить злодейское дело!
Едва взволнованная Зульфия пересказала слова Матвея, как мурза побледнел, ожидая, должно быть, увидеть перед глазами страшную саблю атамана, закусил губы, делая вид, что не верит в серьезность атамановых угроз. Некоторое время они потоптались на месте, потом, бормоча проклятия, повернулись и пошли к сопровождавшим их всадникам, приняли из рук слуг поводья, сели в седла и, разгоняя коней, быстро поскакали на восток, где у края леса в ожидании своих предводителей стояло ногайское войско.