Матвей Мещеряк попытался успокоить атамана, взял его за локоть, негромко сказал:
– Как знать, Ермак, может караван и был, да кучумовцы перехватили его? Ведь не татары, а бухарцы встретили нас у Ишима и здесь, у Вагая! Знали же, что за обман лишатся не только головы, но и туловища! А жизни лишить можем их тогда, когда и вовсе откроется возможный обман, со струга не сбегут.
– Будь по твоему, Матюша! А теперь быстро собрать ясак и мечемся в струги! – приходя в спокойное состояние после недавнего нервного срыва, распорядился атаман Ермак. – День уже разгулялся, на втору половину смотрит, а ветер крепчает некстати. Позри, Матюша, на восток, где Иртыш. Видишь, небо над лесом темнеет, не грянула бы непогода. Успеть надо дойти до Иртыша, на острове заночевать, ежели волна разыграется нешуточная!
– Твоя правда, Ермак. На острове безопаснее будет, нежели на голом берегу. Тем более, ежели и в самом деле какой отряд кучумовцев мог объявиться близ Вагая и перенять бухарцев.
В обратный путь струги пошли под веслами хотя и по течению, но при сильном встречном ветре. Его порывы крепчали с каждым часом, гудели высокие деревья, сгибаясь верхушками в западную сторону, вслед уходящему солнцу, которое скрылось с глаз за плотной темно-синей тучей.
– Наддай, казаки! – подбадривал атаман Ермак товарищей, а сам с все возрастающей тревогой посматривал на встречные волны Вагая, на потемневшие берега, где исчезло перед непогодой все живое, летающее и ползающее. – Наддай, братцы! Тут вовсе некуда приткнуться! Справа топкие низины, слева обрывы, в бурю струги потеряем, побьют волны о камни! Передать по стругам мое повеление зарядить все пищали да укрыть надежно! Того и гляди, с небес божья водичка хлынет, не намочило бы порох! Объявится волчья стая, и пальнуть будет нечем!
Казаки хорошо поняли, какую волчью стаю имел в виду атаман, потому и выполнили приказ быстро и надежно. Они с хрипом рвали веслами воду, помогая течению. Струги раскачивались с носа на корму, упрямо продвигались к Иртышу, а когда над землей наступили густые сумерки, хлынул крупный ливневый дождь.
– Иртыш! Ирты-ыш! – закричал с носа струга казак, который рядом с атаманом Ермаком доглядывал за берегами Вагая.
– Пришли, братцы! – обрадовался атаман, то и дело смахивая водяные струи с лица широкой ладонью. – Обходи островок по левой протоке! Приткнемся к берегу со стороны Иртыша, там земля песчаная и без камней, струги целы будут от битья волной! Струги ставить кормой к берегу, носом встречь волне!
Матвей Мещеряк хотел было подсказать атаману, чтобы тот поставил суда в протоке справа, где было наиболее спокойное место, защищенное и от ветра, и от крупной пенистой иртышской волны. Но увидел суровое сосредоточенное лицо и не решился высказывать свои соображения, подумал: «Должно, Ермак сам все обмозговал, памятуя по своей любимей присказке, что господь добр, да черт проказлив! А непогода и воистину сподручней для проказ нечистой силы!»
Казаки прошли вагайским главным руслом, обогнули островок и, прижимаемые к берегу сильным ветром, ткнулись в песок. Сберегая пищали от сплошного потока дожде вой воды, они соскочили и почти на руках, тут же став мокрыми по пояс вдобавок к дождю, вытащили струги наполовину из Иртыша так, чтобы их не снесло течением разбушевавшейся могучей сибирской реки, поставив все же суда носом к волнам. Атаман Ермак вместе с казаками вытаскивал струг на берег, осмотрел этот не совсем надежный «причал», махнул рукой неведомо кому, решив, что в такой ситуации лучшего не сотворить, приказал:
– Оставить в стругах по пяти человек! Укрыть пищали запасной одежонкой да глядеть в оба, чтобы струги не раскачало волнами и не унесло – виновных пешими по воде заставлю догонять и назад тащить! Остальным сойти на остров и укрыться под деревьями, соорудив из веток подобие навесов! Роман Пивень, подь ко мне! – Атаман позвал давнего товарища, с которым «полевал» не менее пятнадцати лет на южных рубежах, где их казацкие станицы не один раз сшибались в сабельных рубках с набеглыми отрядами крымских и ногайских конников. Утопая по щиколотки в мокром песке, подошел пожилой казак, надвинув на русые брови суконную шапку с красной кистью на макушке. Он смахнул с худых щек дождевые струи, поджал плечи, чтобы меньше воды затекало за воротник на спину, спросил глухим голосом:
– Кажи, батько, що треба робыть?
Атаман Ермак повелел Роману пройти с казаками к правой протоке, укрыться в кустах и доглядывать за противоположным правым берегом Вагая.
– В том месте больших глубин нет. Объявись кучумовцы, могут бродом перебраться на остров, нас сонными посекут!
– Не горюй, батько, ни один татарин к нам и носа сунуть не посмее, вмиг саблюкой вмисти с усами башку срубымо!
– Ступай, Ромашка, мешкать не гоже, – поторопил Ермак, поднял мокрое захлестанное ливнем лицо вверх. – Эко налетело водяное ненастье, с бурей да не ко времени! Чтобы этой буре подождать пару деньков, в Кашлыке не так было бы казакам слякотно!
Матвей Мещеряк подошел к атаману, проговорил негромко, словно таясь от невидимого врага, а сам смотрел на крутые волны, которые накатывались на остров, резались острыми носами стругов и разбегались по бортам, постепенно теряя скорость и высоту.
– Ты бы прилег отдохнуть, Ермак. Столько дней без роздыху. А я постерегу стан, побуду с дозорцами у протоки.
– Да ты и сам, Матюша, еле на ногах стоишь, – отозвался атаман, участливо глядя на единственного из бывших старших соратников товарища. Вздохнул, вспомнив погибших походных атаманов Ивана Кольцо, Никиту Пана, Богдана Брязгу…
– Я в струге днем смогу передремнуть, а в Кашлыке отоспимся вволю, так что уши распухнут от соломенных подушек!
– Добро, Матюша, я где ни то под деревом ноги вытяну…
– Зачем под деревом! – возразил Матвей. – Казаки тебе небольшой шатер поставили. Вона, уже полог натягивают. Иди, там хоть на тело вода не будет литься, казаки сберегли сухое рядно, укроешься и соснешь малость.
– Добро, Матюша, – согласился атаман, тронутый заботой товарищей. – Пополуночи взбуди, я побуду с казаками, а ты мое место займешь.
Матвей проводил атамана до небольшого походного шатра, постоял недолго, поеживаясь от хлестких водяных струй, которые, казалось, подобно беспощадным стрелам пробивали насквозь даже густые кроны высоких деревьев на острове.
– Господи, угомони ты этот дождь! – взмолился Матвей, сложил обе ладони и протянул руки к тучам, которые неслись с невероятной скоростью над исхлестанной землей. – Мало нам сырости, так еще от тьмы собственного носа не разглядеть, не то чтобы супостата издали приметить да гостинца ему доброго приготовить!
Рядом с атамановым шатром запасливый промысловик Наум Коваль срубил четыре небольших колышка, на них натянул плотное полотно, пропитанное каким-то жиром, чтобы вода хорошо стекала, наломал хвойных веток и залег под этим пологом вместе с Марфой и Зульфией. Наум помог им выкрутить шугаи и заставил их одеться, потом уложил девиц рядышком, укрыл обеих своим толстым кафтаном.
– Спите, дочки, я со спины прилягу, загорожу от ветра, и вам теплее станет, – промысловик различил подошедшего во тьме Матвея, сказал сокрушенно:
– Теперь бы костерок огнем высотой в аршин да ухи горячей похлебать! Ты как, не против?
Мещеряк засмеялся, тряхнул головой, спасаясь от дождя:
– С великой охотой! Пойду, скажу казакам, чтобы сети метали в Иртыш да свежей рыбки поймали. Тогда, Марфуша, недосуг тебе будет лежать на боку, бери нож рыбу потрошить!
Марфа хихикнула, не оборачиваясь к Матвею, отозвалась:
– Даже вселенский потоп не вымоет меня из-под навеса! Ешьте свою рыбу сами, а мы с Зульфией сухариками разговеемся!
– Ну, коли не голодны, тогда спите, – добавил Матвей и прошел чуть дальше. У густого куста бузины, набросив на ветки ватный халат и таким образом сделав себе примитивный навес, жались друг к другу трое бухарцев. Рыжеволосый Юсуп, не снимая с головы медной шапки, с трудом спасался от проливного дождя, но сапоги так и не удавалось убрать под навес, и быстрые струи воды стегали добротно выделанную кожу, отскакивая на измятую у куста траву. Двое других сидели к Матвею спинами, но и они едва лишь оберегали тело до колен.
Казаки, кто как сумел, устроились на ночлег. Дикая усталость после многочасовой гребли на веслах против ветра под дождем скоро взяла свое, и под шум бури в кронах, под монотонный плеск иртышской волны и шелест теплых летних струй о листву, казацкий стан погрузился в беспокойный сон. Матвей обошел островок и остановился у протоки с бродом. Здесь, укрытые от постороннего глаза густыми кустами, друг от друга в десяти шагах, лежали казаки десятника Романа Пивня. Матвей присел на корточки около десятника, почти шепотом спросил:
– Ну как тут у вас, все спокойно?
– Тьма непроглядная, атаман. Сам побачь, того берега толком нэ выдать! Есть там кто, чи нымае – лохматый бис его знае! В таку лыхую непогоду всякой лесной нежити раздолье, пидкрадэться тыхо, так тыхо, так що и нэ побачишь! – Роман с живота повернулся на левый бок и трижды перекрестился мокрой рукой, в которой до этого держал тяжелую кривую саблю.
– Твоя правда, Роман. Спать не приходится, доглядывать за протокой надо старательно, иначе можно голову потерять. Вы тут, а я остальной стан буду обходить. Ты, Ромашка, время от времени по цепочке окликай своих казаков, чтоб не задремали.
– Добре, атаман, нехай казакы хоть на часок очи закроют, сил набираючи, мы туточки постережем, рогача каленого в печенку клятому Кучуму!
Матвей потихоньку отошел от караульных казаков, краем прошел к левой широкой протоке Вагая, потом по берегу Иртыша приблизился к стругам, где его тут же окликнули караульщики, оставленные для охраны судов.
– Ну как, не замерзли на ветру? – спросил Мещеряк, останавливаясь у крайнего струга. – Не приметили, вода в Иртыше прибывает? Вас вместе со стругами не унесет?
Из-под навеса, сооруженного из плотного запасного парусинового полотна, отозвался один из казаков: